– Тебя только это гложет? Ты, дерьмо, продал ее за половину долга этому паскуднику и сожалеешь только о том, что он без твоего ведома взял ее трусы и положил себе в карман?! Кто ты после этого?
– Ну, врежь мне, – Лунегов подставил свое раскрасневшееся, залитое слезами лицо. – Отведи душу, я не буду отворачиваться.
– Не скрою, очень хочется, – Петр выдержал паузу, во время которой ему показалось, что слышит стук не только собственного, но и его сердца. Потом спокойно произнес: – Но чувство брезгливости, знаешь ли, перевешивает.
С этими словами он поднялся и вышел из комнаты.
Голос сквозь помехи
В коридоре взглянул на часы – стрелки показывали десять. За каких-то полчаса ситуация перевернулась с ног на голову. Теперь у него уже нет пакета с уликами, никто не поверит, что он когда-либо их видел, тем более – держал в руках. И мотив преступления вырисовывался по-другому, и круг подозреваемых расширился.
Сейчас главное – попытаться представить себя на месте Инги, обнаружившей год спустя, что ее просто… изнасиловал Буйкевич. Воспользовался ее бессильным состоянием, вызванным приемом неизвестного препарата. Мало того что изнасиловал – он своровал ее трусики, положив их на следующий день в нагрудный карман пиджака. И в таком виде предстал перед коллегами. Получая от этого, видимо, особенный кайф, ни с чем не сравнимый.
Если добавить ко всему перечисленному еще пикантное заболевание, которым он наградил Ревенчук, то поводов для возмездия более чем достаточно.
Олеся Пресницкая ждала его, просматривая на ноутбуке Сбитнева запись прошлогоднего праздника.
– Я бы тоже хотела получить эту запись, – мечтательно произнесла она, когда Петр уселся рядом. – Хотя бы как память об Инге.
Петр вспомнил про подарок Сбитнева, сделанный ему пару часов назад, когда они с ним не были еще в состоянии жесткой конфронтации. Все-таки Олеся первой указала сыщику на то, что на записи в кармане Буйкевича не платок, а совсем другое. И неизвестно, догадался бы он самостоятельно об этой подмене или нет.
Сыщик поднялся и торжественно достал из кармана переданный ему Сбитневым носитель.
– Совершенно случайно у меня оказалась флешка с записью того самого праздника. Ее Антон сбросил для меня. Я с удовольствием вручаю ее вам. Ибо благодаря вашей женской интуиции наше общее следствие продвинулось далеко вперед.
– Ой, спасибо, – принимая подарок, Олеся несколько покраснела. Потом указала на ноутбук. – С вашего позволения, я взгляну, что там записано. А то мало ли…
Петр постарался не выказывать возникшее у него раздражение: ей дарят, а она еще дареному коню в зубы смотрит! Не доверяет, видите ли!
– Конечно-конечно. Я и сам, честно признаться, еще не просматривал, что там.
На флешке оказалось совсем не то, что они ожидали. В единственной папке под названием «Шатров» находился аудиофайл с таким же названием. Олеся, недолго думая, открыла его.
Сквозь треск и всевозможные помехи, словно из другой галактики, до них донесся незнакомый Петру мужской голос: «Она меня не пожалела, отправив в тубдиспансер, почему я ее должен жалеть, ворюгу эту? Она меня лишила всего в одночасье. У нее рука не дрогнула распылить эту взвесь в моей квартире… И у меня не дрогнет. Я ей подготовлю такой подарок, она ахнуть не успеет. Я же ее знаю как свои пять пальцев…»
Когда запись закончилась, Олеся сняла очки, достала платочек и принялась протирать линзы. Петр сидел, подобно зомби, будучи не в состоянии ничего понять.
– Зачем вы подсовываете мне эту пакость? Этот… компромат? Вы хотели меня подставить? Зачем вам это нужно?
Он видел, как задрожали ее губы.
– Простите, но я сам не знал, – начал оправдываться сыщик, прекрасно понимая, как нелепо это выглядит со стороны. – Я же говорю, еще не просматривал. Мне Сбитнев вручил… я хотел вас отблагодарить за помощь. Простите, что так все вышло.
Пресницкая спрятала платок, поднялась и, надев очки, направилась к выходу. Открыв дверь, остановилась и произнесла срывающимся голосом:
– Бог простит. Не надо мне никакой записи! Обойдусь.
Когда за гинекологом закрылась дверь, Петр подумал, что худа без добра не бывает. Пусть он испытал чувствительный конфуз, зато стал обладателем совершенно эксклюзивной улики. Правда, не представляет, в чью она пользу, чей голос записан… Но то, что это – железобетонная улика, сыщик не сомневался.
Ай да Сбитнев, ай да пострел!
Петр совершенно искренне полагал, что «туалетный бизнес» – единственный порок Энтони, его, так сказать, ахиллесова пята. Выходит, ошибался. Патология глубже, чем кажется. По всей вероятности, уролог перепутал флешки и вручил Петру ту, которую следовало беречь как зеницу ока. Хранить у самого сердца, а еще лучше – в банковской ячейке.
Петр вдруг обнаружил, что бредет лесной тропинкой, разговаривая сам с собой. Флешка – в кармане, во рту – «Мальборо». В памяти совсем не отпечаталось, как он вышел из комнаты, как забрал улику… Дела!
Еще бы знать, что означают все эти слова про тубдиспансер и про взвесь… Кстати – взвесь!
Сыщик остановился и осмотрелся. В прошлый раз он тоже осматривался, но, выходит, не очень тщательно, раз Энтони все же выследил, куда Фролов спрятал сверток с уликами.
Июньский лес жил своими звуками, шорохами, трескотней. Птицам, деревьям и насекомым было глубоко наплевать, какие мысли терзают измученный мозг человека в серой куртке, одиноко застывшего посреди утреннего великолепья.
Человек думал про взвесь. Голос на флешке угрожал, что приготовит ей такую – мало не покажется.
Уж не та ли это взвесь, которой брызнули из пульверизатора в лицо Инге? Если это так, то картинка понемногу начинает проясняться.
Выходит, у Инги тоже рыльце в пушку, если верить услышанному. Она распылила какую-то «взвесь» в квартире этого самого Шатрова? Если он после этого надолго угодил в тубдиспансер, то взвесь, похоже, состояла из бактерий туберкулеза!
Петр вдруг вспомнил тему кандидатской диссертации Ревенчук – «Туберкулезное поражение голосовых связок». Инга сама об этом говорила, когда они вчера танцевали. Похоже, одно с другим стыковалось.
Но Сбитнев – орел! С виду – увалень, дескать, не трогайте меня, я закончу свои туалетные съемки и свалю с турбазы, больше вы меня не увидите. Камера в туалете – видимо, для отвода глаз. Главная цель – возмездие. Шатров ему заплатил круглую сумму, чтобы он поквитался с Ревенчук.
Петр вспомнил перепалку между Сбитневым и Ингой во время вчерашнего застолья. Психологически верная тактика, все были свидетелями. Спор между толстым и тонкой, между мясоедом и вегетарианкой. Вечные, как мир, темы для дискуссий. Из-за этого не убивают! Никто никогда бы не подумал на уролога. А вот поди ж ты!
Правда, внутри Петра шевелился червячок сомнения: не тот Сбитнев человек, чтобы перепутать флешки. Энтони – чертовски продвинутый юзер, многим сисадминам даст фору, хотя по специальности и врач-уролог. Разве мог такой человек перепутать флешки и вручить Петру фактически стопроцентный компромат на себя! С трудом в это верилось.
Однако факт оставался фактом. По всей вероятности, уролог решил подстраховаться и на всякий случай записал во время разговора по телефону голос Шатрова. Поступок, кстати, весьма характерный для Сбитнева, в его стиле. Этот туберкулезник небось живет сейчас и не подозревает, что давно ходит по краю бритвы. Свой голос уролог предусмотрительно из записи вырезал. Зачем светиться?
Все выглядело логично, кроме самой флешки, неизвестно откуда взявшейся в кармане сыщика.
В новую версию вполне вписывалась и история с уликами. Получалось, что и шприцы, и очки, и маски, и пульверизатор Сбитнев собственноручно сложил в пакет и спрятал до поры до времени под лиственницу.
Спрятал и начал присматривать, чтобы никто их случайно не украл. Выследив Петра, забрал пакет из березового дупла и надежно перепрятал. А потом позвонил: дескать, не дергайся, сыщик, у меня – все под контролем.
Порнуха из облака
Размышления прервал очередной звонок. Номер звонившего был Петру незнаком.
– Извините, это Петр Фролов? – поинтересовались на том конце провода после дежурных приветствий. Убедившись, что разговаривает именно с тем человеком, который ему нужен, незнакомый мужчина начал не спеша излагать суть дела: – Меня попросила с вами связаться Инга Ревенчук. В том случае, если в десять утра она не будет отвечать на звонки. Я ей звонил, но все тщетно. Она просила переслать вам ссылку на видео, что я, собственно, и делаю. Я лишь выполняю ее просьбу, никакого отношения к тому, что изображено на видео, я не хотел бы иметь. Ссылку сброшу эсэмэской чуть позже.
– Скажите хотя бы, как вас… – начал Петр, но вскоре понял, что разговаривает с пустотой. Собеседник отключился.
Открыв видео по пришедшей через минуту ссылке, сыщик споткнулся, едва не угодив в лощину, в низинах которой еще густо лежал туман.
Отчего-то вспомнился американский фильм ужасов «Сонная лощина» с Джонни Деппом в главной роли. Там всадник без головы отрубал головы жителям небольшого селения с одноименным названием.
Запись, которую сыщик начал смотреть, производила не менее жуткое впечатление, чем фильм. Анжела и Цитрус – оба в масках, в красных пионерских галстуках – откровенно издевались над третьим – мертвецки спящим Буйкевичем. Причем одет Стас был почему-то в костюм гибэдэдэшника. В фуражке, со спущенными брюками, бедняга стоял в коленно-локтевом положении, в котором проктологи обычно смотрят прямую кишку, а урологи делают массаж предстательной железы. Цитрус же откровенно насиловал парня. Камера не «стеснялась» откровенных ракурсов, фиксируя самые уязвимые места – вплоть до кровавых разводов на простыне.
Большего унижения для Буйкевича придумать было невозможно.
Оператором, по всей видимости, выступала главная зачинщица оргии – Инга. До конца Петр это безобразие смотреть не захотел, ему стало откровенно жаль Стаса. Еще несколько минут назад он готов был с ним разбираться по-мужски, теперь же сыщик стоял в нерешительности посреди июньского леса и пытался унять сердцебиение.