й такой блестящей, такой героической!
Со Смельским Анна сошлась очень просто.
Он понравился ей с первого взгляда; в тот момент, когда он выступил защитником в местном суде по какому-то земельно-крестьянскому делу.
Он говорил сильно и искренне. Это был не дебют краснобая, а речь человека, глубоко сочувствующего горю ближнего.
Анна стала искать случая познакомиться с ним и нашла его легко, благодаря тому, что тетка ее и старуха Смельская оказались давнишними хорошими знакомыми.
Тетка поняла замысел Анны и решила, что ей пора и действительно позаботиться о замужестве. Может быть, тогда Анна и выкинет из головы всю эту книжную дурь.
Два месяца провели молодые люди в обменах мыслями и чувствами; но вот наступила весна, дунуло ароматом молодой листвы и первых цветов, и сердца их не выдержали.
Состоялось обычное объяснение, и новая пара влюбленных стала ожидать случая соединиться навеки под брачными венцами.
Но вот и день был уже назначен, как вдруг прилетела эта странная и ужасная телеграмма от Тани, и Анна бросилась на призыв сестры. Вагон громыхал, поляны и кусты по-прежнему мелькали мимо его окон, но теперь уже было близко.
Поезд подъезжал к станции, где жила Таня. Лицо Анны было взволнованно и задумчиво. Смельский тоже молчал.
Наконец и станция, поезд заскрипел тормозами и остановился.
Взяв несколько пакетов и чемодан, Анна направилась по адресу, а Смельский решил остановиться у старого приятеля своего по университету, Шилова, нынче ставшего управляющим у графа Сламоты.
Этого Шилова Смельский всегда считал за ловкого, но умного и честного малого. Его немного потребительский взгляд на жизнь находил со стороны Смельского свое оправдание в неодолимом веянии времени, против которого решиться идти могут только люди неблагоразумные, собственною рукою решившие устроить свою гибель.
Это были слова Шилова, часто повторяемые в приятельских беседах, и Смельский в конце концов согласился, что Шилов прав.
«На всяком поприще можно быть честным, – говорил Шилов. – Всякие идеалистические градации, что безусловно хорошо и что безусловно худо, являются бреднями».
Теперь, проезжая по парку к сламотовской вилле, все это припоминал Смельский, и ему искренне хотелось скорей увидеться с человеком, который всегда производил на него такое глубокое впечатление своей неотразимой логикой.
Он даже завидовал немного Шилову, втайне считая его гораздо умнее и даровитее себя.
Парк окончился, и показался сламотовский дом.
У друга
Шилов еще накануне встал с постели и занялся обычными делами.
Вид, однако, у него был не совсем еще здоровый. Лицо было бледно и имело какое-то угрюмое выражение. Впрочем, после болезни многие люди выглядят так.
Он сидел теперь в своем кабинете, проглядывая счета, присланные ему из других имений графа. В открытое окно врывался легкий ветерок теплого утра.
Шилов, казалось, был весь поглощен своей работой и потому не сразу даже заметил тихо вошедшего лакея с визитной карточкой на подносе. Машинально взяв у него карточку, Шилов, однако, лишь взглянул на нее, как угрюмое выражение лица его изменилось.
Он вскочил с кресла и, быстро спросив, где этот господин, вышел из кабинета навстречу.
Через минуту Смельский и Шилов пожимали друг другу руки, причем последний повторял:
– Как я рад, что ты приехал, Андрей! Вот удружил! Спасибо.
И, обняв гостя за талию, он ввел его к себе в кабинет.
Смельского главным образом поразил кабинет его старого друга. Все в нем было так роскошно и изящно, что молодой адвокат несколько дольше, чем следовало при первой товарищеской встрече, остановил взоры на некоторых вещах.
Шилов сам придвинул гостю кресло и пустился в расспросы, как он поживает, как устроился.
Движения Шилова были, как заметил Смельский, чересчур отрывисты, слова и тон, несмотря на попытку быть любезным, деланны, а лицо исхудало и бледно, только и жили на нем своим обычным красивым блеском таинственные темные глаза, знакомые Смельскому еще с университетской скамьи.
– Что с тобой? – спросил он. – Ты как будто нездоров, похудел, побледнел?
Тень пробежала по лицу Шилова, и оно сделалось еще мрачнее, и еще угрюмее блеснули его глаза.
– А, много неприятностей! – махнул он рукой. – И не только неприятности, даже целая беда, брат, стряслась со мною.
– Что такое? Какая беда?
Шилов изобразил на лице нерешительность, казалось, он раздумывал, рассказать другу про эту беду или умолчать.
Но вот сверкнула улыбка – тоже странная, тоже немного мрачная, и он решился.
– Да неужели ты не читал в газетах?
– Когда?
– Сегодня, вчера!
– Что?… Нет, я вот уже три дня не видел газет, я занят был совсем другим, у меня тоже, хотя и косвенно, но тоже неприятное дело… с родственницей моей невесты. Ну, да это я тебе потом расскажу. А что с тобой? Вероятно, выдающееся что-нибудь, если ты попал в газеты.
– Да, Смельский, – мрачно ответил Шилов, – даже чересчур выдающееся… Вот погляди. – Он раскрыл рубашку, где виднелась забинтованная грудь, а потом показал и порезы на руках, залепленные пластырями.
– Да! Да! Я и хотел спросить тебя, что это значит…
Шилов подробно рассказал о нападении на него в парке и в заключение назвал фамилию преступника.
Но лишь только он произнес ее, как Смельский вскочил с кресла и с ужасом спросил:
– Неужели Краев?
– А что же такое? Разве ты знаешь его?…
– Моя невеста сестра Краевой, последняя вызвала ее телеграммой, и мы только что с поезда: она поехала туда, а я к тебе, потому что я не знаком еще с Краевыми.
На этот раз лицо Шилова приняло изумленное, почти испуганное выражение.
Несколько минут свет и тени боролись на его лице, и наконец он «сделал улыбку», отрывисто сказал:
– Какое ужасное совпадение…
– Да, ужасное! – подтвердил Смельский. – Но скажи, пожалуйста, что же побудило этого человека на такой шаг?
– Нахождение у меня в кармане такой суммы, как сто тысяч.
– Как же он мог узнать про это?
– О, братец, если вор захочет украсть, он всегда сперва узнает, где это сделать удобнее.
– Но ведь он чиновник, как я слышал, кандидат университета. Я, знаешь, даже помню эту фамилию, но только он был старше меня и тебя двумя курсами и на филологическом.
– Да-да! – ответил Шилов. – Может быть.
– Но такой негодяй!
Шилов пожал плечами:
– С голоду? Он больше дурак, чем негодяй, что ввязался в шайку грабителей, которые даже не догадались убить ограбленного, как я потом рассуждал, это так глупо было сделано, как нельзя глупее. Неужели у того, который оцарапал мне грудь ножом, не хватило ловкости воткнуть его поглубже? А другие? Чего же они разбежались как бараны?
– Полно, Дмитрий Александрович, ты говоришь это таким голосом, будто в самом деле жалеешь, что не убит.
– Оно так и есть!
Смельский с изумлением взглянул на него.
Лицо Шилова было опущено, и виднелся только лоб с взбучившейся жилой и мрачной складкой, a усы торчали вверх около щек острыми толстыми иглами.
– Если бы они убили меня, – продолжал Шилов, – мне бы не пришлось так страдать, как теперь.
– Но почему же?
– А ты думаешь, сто тысяч недостаточная причина, чтобы терзаться об их исчезновении, разве это не может, несмотря ни на какие доводы фактов, поколебать отношения мои с графом? Да, наконец, разве за часть, в сто раз меньшую, не лишают себя люди жизни, в особенности такие бедняки и труженики, как мы с тобой?
– Ну, уж это нет!
– О, брат, обстоятельства заставят, и ты скажешь да! Деньги, брат, сердце жизни, что-нибудь случится с ними, и весь человеческий организм на волоске от смерти. Жизнь без денег – медленное трупное разложение.
Смельский не согласился в принципе, но понимал, что его другу, должно быть, и в самом деле тяжело, потому что как бы там ни было, а он является хотя и невольной, но все-таки причиной утраты графом такой крупной суммы.
«Но боже мой! Какое страшное совпадение, – думал он, – муж сестры Анны вор и разбойник? Как подействует это на Анну и что там вообще происходит, в этом злополучном доме?»
Смельский почувствовал необходимость сейчас же отправиться к Краевым и разузнать все в подробностях.
Он взялся за шляпу и обратился к Шилову с такими словами:
– Я сейчас пойду туда, Дмитрий, но надеюсь на твое гостеприимство на несколько дней.
– С удовольствием! – ответил Шилов. – Я тебя познакомлю с графом, и он, вероятно, как моего знакомого, сочтет тебя и своим гостем. Мы тебе отведем помещение внизу, оно и предназначено для гостей.
– Спасибо! Но мое-то положение каково теперь? – сказал Смельский, поднимаясь.
– Да, понимаю, незавидно, – ответил Шилов.
– Ужасное! Я не знаю, как и глядеть на эту мадам Краеву. Мне все будет казаться, что она сообщница мужа.
Шилов криво улыбнулся:
– И ты уж прости меня, я тебе скажу правду. Эта мадам Краева мне сильно кажется соучастницей, да иначе и быть не может: при той мещанской жизни, какую они вели, жена не может не быть сообщницей мужа хоть в какой-нибудь степени.
– Я просто не знаю, идти ли даже туда? – спросил Смельский. – Я не могу кривить душой и быть в том обществе, где будут разыгрывать несчастных и прятать свою злоумышленность… Ты говоришь, деньги найдены при нем только в количестве пяти тысяч облигациями…
– Да! – грустно, но утвердительно качнул головой Шилов.
– Стало быть, ясно, что остальные он скрыл.
– Да.
– Знаешь, это чудовищно!
Смельский пожал плечами и потом, проведя рукой по своим пышным курчавым волосам, опустил голову.
– Мне теперь предстоит задача вырвать оттуда мою невесту… – задумчиво сказал он.
– Я бы тебе советовал это сделать поскорее! – внушительно заметил Шилов.
Взволнованный Смельский пожал руку приятеля и в сопровождении его спустился с лестницы.
Он шел по аллее задумчивый, мысли его были тревожны.