Марина страстно сжала руки у груди: так вдруг захотелось домой! Где-то сейчас празднуется Масленая неделя, а не то уже и отошла. Снег тает, но еще можно скатиться с горы на салазках, хохоча и задыхаясь от морозного ветерка… Она оглянулась: вон тот склон весьма пригоден был бы для катания на санках, которые вылетали бы прямо на середину реки. Нет, увы, никакого льда: несмотря на февраль (вроде бы до водополья [24] еще жить да жить!), светлая река тихо струится между зелеными бархатными берегами, соперничая гладкостью вод с озером, в котором, как в вечном зеркале, отражается замок.
Марина тяжело вздохнула. Спасение лишь в том, что в замке огромная библиотека. Только книги помогали убивать время и гнали тяжелые раздумья. Она старалась вообще не думать о происходящем в замке. Только окунись в эти события – и они втянут тебя, как в омут, с головой! «Достаточно ты натерпелась страху, запертая в башне, – увещевала себя Марина, стоило ей только забыться и начать плести венок размышлений. – Мне нет здесь дела ни до чего! Ни до Гвендолин, которая то ли была, то ли нет ее вовсе. Ни до Джаспера с его опасными намеками и пристрастием к ядовитому зелью. Ни до этих двух бедных брошенных невест, помешавшихся от горя, – одна больше, другая меньше. Ни до…»
Она вздрогнула. Упомяни о черте, а он уж тут. Десмонд спускается с пологого бережка, похлопывая хлыстиком по высоким сапогам. Сейчас увидит ее – и повернет прочь, сделав вид, что шел вовсе не сюда… Марина глядела исподлобья, недоверчиво: Десмонд никуда не сворачивал, шел прямо к ней, и на лице его не было этого всегдашнего надменного, ненавистного ей «милордского» выражения: он смотрел чуть ли не с улыбкой! Как говорят в России, не иначе, леший в лесу сдох!
– Добрый день, кузина Марион! – приветливо окликнул Десмонд.
– Добрый день, – чопорно отозвалась «кузина» и весьма кстати ввернула недавно затверженную непременную фразу: – Хорошая погода сегодня, не правда ли?
– Правда, правда! – озорно закивал Десмонд. – А вы, как я погляжу, изрядно англизировались, а?
Марина опасливо прищурилась. Что это его так разобрало? Смеется, глядит приветливо, глазами поигрывает… Не задумал ли чего? Она покосилась поверх головы Десмонда: за деревьями видны только верхушки башен, и никто не увидит, не услышит, если Десмонд начнет ссориться с ней – или любезничать. Любезничать? А почему бы нет? Марина ведь кое-чего добилась, науськав Сименса на воображаемую ведьму: если он еще не рассыпал по коридорам мак (может быть, просто не удавалось найти его в таком огромном количестве), то сам по ним шастал еженощно, и сколько Марина ни стерегла, она ни разу не видела Агнесс, идущую к Десмонду ночью. Возможно, конечно, что они по-прежнему встречались, только нашли себе другое местечко для тайных ласк. Однако очень может быть, что милорд, лишенный привычных утех вот уж сколько ночей, распалился и пожелал их немедля получить от кого угодно – скажем, от той, которая принадлежит ему по праву.
От одной только мысли об этом Марина почувствовала сердечное биение и жар между ног. Вот как накинется на нее сейчас… Она мгновенным взглядом окинула землю вокруг: трава мягкая, истинный бархат, так и манит прилечь. Она не ушибется, когда Десмонд опрокинет ее наземь, но лорду придется изрядно постараться, чтобы получить желаемое! Она мстительно поджала губы – и тут же растерянно моргнула, когда чей-то насмешливый голосок вдруг пробормотал где-то в глубинах ее размышлений: «Уж, наверное, у него хватит сил задрать тебе юбку как можно скорее, не то ты сама разорвешь на нем штаны!»
У Марины дыхание перехватило: зловредный голосишко, кому бы он ни принадлежал, ее нечистой совести или бесу-искусителю, сказал чистую правду!
Десмонд глядел на нее, приподняв брови, с явным изумлением наблюдая, как мгновенно меняется выражение ее лица. Наверное, оттого, что он так увлекся этим зрелищем, он не кидался на Марину, не валил ее наземь, не задирал юбку – и она перевела дух с чувством не то разочарования, не то облегчения.
– Вы, я вижу, как это сказать по-русски… при-горе-нилась? – спросил он, и теперь настал черед Марины изумляться.
– Если я сижу под горкой, это еще не значит, что я пригоренилась, – усмехнулась она. – Пригорюнилась, хотите вы сказать?
Десмонд махнул рукой:
– Русский язык для меня слишком сложен. Да это не суть важно. Скажите: вам тяжело здесь? Вы тоскуете? Вы… проклинаете меня?
Марина вытаращила глаза. Никогда не знаешь, чего от него ждать, от этого милорда! То приставит пистолет к виску, то в упор не видит, то вдруг глядит жалеючи, и не только жалеючи, а…
– Вам-то что? – спросила она грубо, растревоженная, испуганная этим взором, этим голосом, этим новым Десмондом. – У вас, поди, и без меня хлопот довольно?
– Более чем, – согласился он довольно уныло. – И знаете, Марион, без всех этих хлопот я вполне мог бы обойтись. Со мною что-то произошло после возвращения из России, и это пугает меня.
Он осекся, взглянул на ее замкнутое лицо.
– Впрочем, что вам до меня? Простите, если помешал вашему уединению.
Он повернулся, чтобы уйти, да Марина схватила его за плечо. Десмонд обернулся, и оба они с некоторым недоверием воззрились на руку, уцепившуюся за тонкое сукно сюртука: Марина – недоумевая, что ее рука проявила такое своеволие, Десмонд – удивленный и одновременно обрадованный этим своеволием.
– Я… не хотела, – пробормотала Марина, отдергивая руку и не зная, что имеет в виду: это движение или грубые слова. – Я… просто удивилась, что вы со мной заговорили.
– А знаете, кроме вас, мне и поговорить-то не с кем, – тихо улыбнулся Десмонд. – Вы одна знаете обо мне всю правду. И не только о… о наших истинных отношениях, но и о той мысли, которая тревожит меня ежеминутно.
Марина задрожала. Сейчас он скажет, что хочет ее, хочет ежеминутно! И она… нет, она не признается, конечно, что питает к нему такие же чувства, однако не станет противиться, если он… когда он…
– Эта мысль – Алистер, – продолжил Десмонд, и Марина судорожно проглотила комок, в который вдруг превратились все ее желания – и стали ей поперек горла.
– Вернее, его смерть, – вздохнул Десмонд. – Знаете, мы никогда не были близки с братом. Отец обожал мою мать, меня, конечно, тоже любил, однако истинным его любимцем был Алистер. В отцовском роду старшим сыновьям всегда отдавалось предпочтение. Кроме того, мать Алистера происходила из Пендрагонов, первых британских королей. Поэтому брак знатного шотландца с особой королевской крови можно назвать геральдическим. На моей матери лорд Джордж женился бы, даже окажись она простой швейкой, но род Макколов должен был сохранить свой аристократизм! Не представляете, Марион, как я был изумлен, узнав, что Алистер намеревался обручиться с Джессикой. Она просто чудо, конечно, однако Алистер был всегда такой сноб во всем, что касалось чистоты крови…
Марина только головой покачала. А каково б ты заговорил, узнав, что твой брат тайно обвенчался с одной из служанок, дочерью нищего сельского священника, а вдобавок ко всему у них должен был родиться ребенок.
– Что с вами, Марион? – Голос Десмонда вернул ее в чувство. – Вы вдруг побледнели. Неужели вас так поразили мои слова?
– Нет… то есть да! – пробормотала она, повторяя про себя как заклинание: «Не мое это дело, не мое!» – но чувствуя, что помимо воли затягивается в Десмондову докуку, точно в омут. – Я никогда бы не подумала, что ваш брат…
– При чем тут мой брат? – воскликнул Десмонд. – Дело не в нем, а во мне! Титул, обладателем которого я стал после его гибели, слишком ко многому обязывает. А за время странствий я отдалился от родных… Так солдат, задремав на привале, вскакивает при звуке выстрела и привычно кидается в атаку с обнаженной саблей, да вдруг спохватывается, что оказался в окружении и не видит ни одного знакомого лица, не знает, где свои, и некому стать с ним спина к спине, некому прийти на помощь.
Марина вгляделась в лицо Десмонда. Губы дрожат, глаза растерянно мечутся, брови страдальчески сведены. Перед ней потерявшийся мальчик, совсем не похожий на твердого сердцем главу древнего рода, которому предстоит узнать истину и восстановить попранную справедливость.
– Но зачем… это им? – спросила она осторожно. – Ведь никто из них не выигрывал… впрямую.
Десмонд растерянно моргнул, а потом взгляд его загорелся восхищением:
– Это необыкновенно! Кто бы мог предполагать, что в вас столько проницательности и ума, Марион!
«Уж, конечно, не вы, милорд!» – глубоко вздохнула Марина.
– Вы удивительно четко выразили мысль, которая и мне не дает покоя: если Алистер убит, ну, скажем, не тем мифическим браконьером, которого в этом обвинили, но так и не поймали, а кем-то из живущих в замке, то никто из них не выигрывает в случае его смерти. Урсула? Ну, ей вообще все равно. Она ищет Брайана, и только это имеет для нее значение.
«Похоже, что так», – уныло подумала Марина, вспоминая свою ночную погоню за Урсулой и все, что из этого вышло… вернее, не вышло.
– Джессика? – продолжал размышлять Десмонд. – Она тоже все потеряла. Сейчас она была бы леди Маккол, а кем она стала? Приживалка, бедная родственница, которая ежеминутно боится оказаться на улице или быть выданной замуж насильно. Ей тут на днях сделал предложение один мой друг – кстати, прекраснейший человек! – так Джессика чуть ли не в ногах у меня валялась, умоляя, чтобы я не принуждал ее.
– Прекраснейший?! – ахнула Марина. – Этот урод, сущее пугало? – Да вам откуда сие известно? – вытаращился Десмонд. – Вы его небось и в глаза не видели.
– Н-ну, не видела, – с некоторым смущением согласилась Марина. – Но Джессика…
– О господи! – мученически завел глаза Десмонд. – Хватит об этом! Я до сих пор не могу забыть той ночи, когда пришлось даже за доктором посылать. Так вот, я хочу сказать, что для Джессики смерть Алистера тоже горе, потеря, удар. Остается только один человек, который если не прямо, то косвенно был заинтересован в смерти Алистера, и это…