– Подождите, – сказала бета. – А как же Мия? Она же не… умерла? Нет ведь?
– Потерпите, – отвечала рассказчица.
Самая младшая уже ненавидела это слово.
– Слушай… – сказала пятому лисёнышу третья. – У тебя мех такой мягкий. Хочешь, придёт к тебе ночью мисс Поттер и споёт песенку?
Дрожь подбросила пятого лисёныша, Марса, на ноги.
– Я проголодался, – сказал он. Потом изогнул язык, пытаясь зевнуть. – Ну, то есть, спать хочу. Споки ноки!
И он поковылял в сторону дома. Третья ухмыльнулась и наступила на ветку. Ветка хрустнула. Марс так испугался, что дал стрекача, перескочил поваленное дерево и плюхнулся животом на кустики лилий.
Альфа тихонечко рассмеялся:
– Молодчина!
Четверо лисят.
– Мы готовы слушать дальше, – сказала бета.
– Ещё как готовы! – сказала третья.
Самая младшая хотела отправиться вслед за Марсом – до самого дома. Но надо же было узнать, что стало с Мией. Вот надо, и всё тут! Она легла, поджав под себя лапы, чтобы ничто не искушало их броситься наутёк.
– Мы возвращаемся на Валунные Поля, – начала рассказчица. – На край леса, где сидел Юли и ждал, когда мама придёт за ним…
Скри-и-и-ип бах! Скри-и-и-ип бах!
1
Юли никто не съел. Ни в первый час, проведённый в лесу, ни во второй.
Он лежал, поджав под себя переднюю лапу, всего в нескольких хвостах от опушки, и старался оставаться неприметным. Он смотрел, как скалистая тень Большого Валуна перекатывается с одной стороны его укрытия на другую, и был совершенно уверен, что мама прогонит мистера Шорка, и её нос вот-вот приведёт её в лес. Она не бросит его одного – она очень его любит.
И придёт за ним. Вот-вот…
Ночью поднялся ветер. Он без конца хлестал ветки деревьев и колыхал лунный свет. У Юли перед глазами плясали тени. Листья над головой превратились в потревоженные крылья летучих мышей. Кусты справа ощетинились медвежьей спиной. А слева стонало ожившими лицами дерево.
Юли закрыл глаза здоровой лапой. Это не помогло. Он по-прежнему слышал шорох деревьев, а внутренний взор рисовал страшные картины. Он решил, что будет, наверное, лучше не дожидаться маму, а самому выйти из леса, и настолько быстро, насколько по-лисьи вообще возможно. Он поскакал к опушке, собираясь выйти из леса там же, где заходил.
Но заухала вдруг сова и спугнула его налево. Хрустнула где-то кость и развернула вправо. А звук, похожий на хлюпающие кишки, опять заставил метнуться назад. И Юли вдруг понял, что не знает, куда придёт, если отправится прямо. Ветки в лесу торчали в разные стороны – Юли даже подумал, что окосел. И тени повсюду, бескрайние тени.
– Мама! – прошептал Юли.
Он поводил ушами, надеясь услышать знакомые звуки Валунных Полей, но не услыхал ничего, кроме скрипа деревьев. Он принюхался, надеясь учуять знакомые запахи, но в душном воздухе пахло одной лишь корой. Он хотел было завыть, чтобы услышала мама, чтобы пришла и спасла его, но в лесу полно ушей, полно животов в поисках, чем бы перекусить.
Юли разнюхал в корнях дерева закуток. Здесь никто не сможет подобраться к нему сзади. Он лёг и накрылся хвостом.
Сколько он себя помнил, сёстры всегда говорили, что до взрослой жизни он не доживёт. Он не умеет прыгать. Не умеет охотиться. Не может даже умыться, чтобы не упасть.
И здесь, в тёмном лесу, он как будто слышал их шёпот.
Не переживай, Ску-у-ули.
С кем-нибудь ещё подружишься, когда умрёшь.
Сороконожки залезут тебе в ноздри.
И вылезут из ушей.
А между рёбер пауки сплетут себе из паутины домики.
И вместо глаз.
А потом к тебе придёт Погребальная Лиса.
И утащит за собой в Подземный Лес.
И ты останешься там жить.
Навсегда.
2
Юли вздрогнул от какого-то стона и тут же проснулся.
Он жалобно тявкнул и выкатился из-под мшистых корней, уверенный, что дерево с этими бесчисленными лицами сейчас подцепит его когтистой веткой и проглотит. Но никто его не схватил. Он открыл глаза и быстро заморгал. Пятна золотистого света корчились у подножия деревьев.
Настало утро. Юли не был даже уверен, что оно настанет.
Стон послышался снова, и Юли догадался, что стонет его собственный живот. После того бельчонка он ведь ничегошеньки не съел. Грязь приросла к шубке, а шкура – к рёбрам. Он вспомнил мамины согревающие слова. Может, он правда настолько тощий, что никакой охотник не захочет его съесть?
Юли принюхался к утреннему воздуху: вдруг почуется её запах? Ничего.
Живот опять заворчал. Надо бы что-то съесть. И поскорее. Он пометил корни дерева, чтобы мама могла его отыскать, и сделал глубокий вдох.
– Идёмте, лапы!
И в первый раз в жизни Юли отправился на охоту.
– Лес полон еды, – громко сказал Юли, словно убеждая самого себя. – А лисы – звери, прежде всего, смышлёные.
К несчастью, ни первое заклинание, ни второе не заставило ни одного бельчонка кувыркнуться с дерева.
Юли поискал в памяти охотничьи уроки, которые мама давала сёстрам:
Прислушивайтесь к кустам: может, кто-то шуршит, что-то грызёт.
Подкрадывайтесь неслышно – пусть добыча выскочит на открытое место.
Примеривайте свои движения к её движениям.
На птицу или белку – морда книзу. На мышь – морда кверху.
Напрыгивайте издалека.
От последнего наставления было мало проку – с тремя- то лапами. Юли не перепрыгнуть и через огненного муравья, пусть даже по ту сторону его ждёт целая куча мышей с распоротым брюхом.
Он поводил ушами, прислушиваясь то одним, то другим. Лес был пронизан звуками: где-то что-то царапали, где-то грызли, где-то рыли землю крошечными лапками. От соблазнительных звуков щекотало нос и подрагивали губы. Но как их поймать? Добыча обитала высоко на деревьях или зарывалась глубоко в землю, её охраняли колючки, шипы и букашки, которые так и норовили укусить в веко.
Он попробовал унюхать устойчивый запах у самой земли, как учила мама. Он принюхивался и принюхивался, пока не стал сохнуть нос – Юли даже перепугался, что он отсохнет совсем.
Никакого толку. Грязь и прелая листва – вот и всё, что можно было учуять.
Он снова плюхнулся набок, готовый покориться судьбе и навеки стать другом сороконожкам.
– Сочно-вкусно! Сочно-вкусно!
Юли навострил уши.
– Сочно-вкусно! Сочно-вкусно!
На макушке дерева щебетала какая-то птица. Юли провёл так много времени в одиночестве, лёжа у норы, пока сёстры задирали друг дружку, что научился понимать многое, о чём поют птицы. Он прислушивался к птичьему щебету, а потом замечал, как птица бросается с высоты на какой-нибудь лакомый кусочек.
– Сочно-вкусно! Сочно-вкусно!
Он увидел, куда смотрит клюв птицы, и принюхался в ту же сторону. В воздухе плыл пряный медный запах, который привёл Юли к раздвоенному у корней стволу дерева. В животе заурчало. Юли облизнул усы. В дупле между половинками дерева было что-то живое. И оно шевелилось.
Юли пригнулся позади куста. Если нос его не обманывает, живые существа внутри были маленькие и беззащитные, а значит, не кинутся в драку. Он согнул книзу переднюю лапу и покачал задними, как – он сам сто раз видел – делали сёстры. Он скакнул со всей силы к дереву, топнув по земле передней лапой.
Юли не учуял маму-опоссума! Она ринулась по стволу вниз, юркнула в дупло и тут же выскочила, держа в зубах троих малышей-опоссумов. Она бросила на Юли убийственный взгляд и унеслась прочь.
От обиды у Юли подкосились лапы. Живот взвыл и умолкать не собирался, а вся съедобная живность, что была поблизости, разбегалась, заслышав шаги лисёныша, тяжёлые и громкие, будто падающие валуны.
3
Снова наступил вечер. Ветки деревьев сжевали небо. Юли, уронив голову наземь, лежал с безучастным взглядом. Живот давно перестал урчать – будто тоже махнул на хозяина лапой.
Ещё крошечным лисёнышем Юли понял, что проведёт свою жизнь в одиночестве. Он никогда не встретит лисичку. Никогда не устроит с ней вместе нору. Он умрёт где-нибудь с голоду один-одинёшенек. Но он никак не предполагал, что этот день наступит так скоро.
Он закрыл глаза и стал ждать, когда пауки и сороконожки обретут в нём свой дом.
Шмг-шмг.
Какой-то запах схватил его за нос.
Шмг-шмг-ш-ш-шмг.
Запах был такой сильный и такой мясистый, что заставил Юли перекатиться на живот. Пахло не новорождённым, голым и беспомощным – хоть сразу на зуб. Пахло теплее.
Юли поднялся на лапы и отправился на запах. Однажды он уже унюхал запах огня – где-то вдалеке загорелись ели и накрыли Валунные Поля дымной тенью. Он припомнил запах потрохов, что растёкся по воздуху, когда сёстры распотрошили сурка. Но этот одуряющий запах лежал где-то посередине – обжигая и соблазняя.
Ш-ш-шмг.
Запах извивался в листве, щекотал Юли нос и манил к себе. Опять заурчало в животе. Капли слюны забарабанили по земле.
Шмг-шмг-шмг.
Вскоре запах уже обволакивал его – такой густой, что можно было почти насытиться. В воздухе стало мутно, и Юли увидел, как клубы дыма завиваются над поляной. Он замер. Птицы не пели. Мыши не прыгали под бузиной. Как будто все живые существа знали: здесь надо вести себя тихо.
И вдруг…
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Юли пригнулся. Таких историй сёстры никогда ему не рассказывали. Что могло пахнуть так соблазнительно, но при том издавать такие странные звуки?
Скри-и-и-и-ип БАХ! Скри-и-и-и-ип БАХ!
Юли оглянулся на лес, на спутанные ветки, на голод, поджидавший его там. И тихо, как только мог, поскакал к поляне, от дерева к дереву. Он выглянул из-за дерева и заморгал: то, что он увидел, совершенно сбивало с толку.
На поляне стояла какая-то штука, огромная, как валун, высотой в половину дерева. Края были совершенно плоские, кроме верхушки – та была покатой и покрыта сухой травой. Из травы торчало что-то похожее на каменный ствол, откуда извергался тот самый соблазнительно пахнущий дым. С одной стороны валуна виднелась дыра. Она, как светлячок, ярко светилась и наполняла угасающий закатный свет жёлтым туманом.