Но тут поток моих мыслей прерывает тишина. В доме царит необычное, не похожее ни на что другое молчание. Кто бы мог подумать, что смерть можно слышать за стенами и дверьми? Но, оказывается, можно. Фэлкона больше нет.
Может, она уже выбилась из сил? Может, уснула?
Но вот я слышу цоканье когтей по деревянному полу. Цок, цок, цок. К щели под дверью с дружелюбным пыхтением прижимается морда. Она обнаружила кровавый след, ведущий к нашей двери. Двадцать Третья издает мучительный вой.
Я быстро соображаю, поднимаю Джек и говорю:
– Давай сюда.
Затем подвожу ее к своей кровати, помогаю на нее встать, а с нее забраться на большой платяной шкаф. После чего беру Колли, аккуратно вкладываю ее ей в руки, оттаскиваю кровать от шкафа, скрежеща по полу, и подпираю ею комод, тем самым наглухо забаррикадировав дверь.
– Сиди смирно, – приказываю я, – ты меня поняла? Не слезай оттуда, что бы ни случилось, и крепче прижимай к себе ребенка. Договорились?
Она смотрит на меня сверху ничего не выражающим взглядом. Но не двигается с места, что уже хорошо. Теперь до них восемь футов. Хватит этого или нет?
Я хватаю осколок зеркала и встаю напротив двери. Сопение по ту сторону колышется вверх-вниз, вбирая в себя наш запах. Двадцать Третья подвывает и царапает когтями створку.
– Гнусная псина! – ору я. – Искать!
Она гавкает – точнее, взахлеб заливается пронзительным лаем, как гончая. Затем всем своим весом наваливается на дверь. Кедровые доски протестующе трещат, но натиск все же выдерживают. Беда лишь в том, что двери в Сандайле тонкие и непрочные – предназначенные, чтобы впускать в дом прохладный воздух, а не противостоять ста сорока фунтам мышц и костей.
Двадцать Третья наносит в створку сокрушительный удар. Неужели головой? Полированная поверхность двери над комодом идет трещинами и прогибается внутрь. Псина прыгает на дверь, метя в ее верхнюю половину. После следующего удара от той откалывается несколько бледных щепок. Еще один – и я уже вижу через длинную вертикальную трещину блестящий нос и глаз. Она упорно бьет головой до тех пор, пока не просовывает ее в образовавшееся отверстие. Вид ее морды и зубов для меня невыносим. На них поблескивает субстанция, которую мой мозг просто не в состоянии принять. Извиваясь всем телом, она протискивает в щель плечи. Каждая частичка моего «я» вопит бежать, беда только в том, что некуда. Я бросаюсь вперед и бью ее осколком зеркала в глаз. В воздухе стремительной змеей мелькает ее голова, и в следующее мгновение на моем запястье смыкаются челюсти. Я отпрыгиваю назад, осколок зеркала выскальзывает из руки и падает где-то за моей спиной.
Никогда не думала, что собаки могут кричать, но Двадцать Третья сейчас именно это и делает, пробиваясь сквозь дверь и разнося ее верхнюю половину в щепки. Я пячусь, подумывая забраться на шкаф к Джек, но понимаю, что теперь, когда мне пришлось отодвинуть от него кровать, она для меня на недосягаемой высоте. Двадцать Третья запрыгивает в комнату, прыгает и носится туда-сюда, лает и клацает зубами. Что ей в этот момент чудится? Кто? Тот самый человек, который когда-то давно изувечил ей хвост? На миг мне в голову приходит мысль ринуться мимо нее к двери, но буквально в следующее мгновение она вскидывает голову, навострив уши, и идет к шкафу. Цок, цок, цок. Я медленно пячусь, лихорадочно перебирая в уме имеющиеся варианты. Окно слишком высоко, а моя веревка из связанных простыней бесполезно валяется на полу. Упав со второго этажа, я слишком ушибусь и не смогу потом никуда убежать. Вдруг моя спина упирается в большой дубовый шкаф. Все, дальше отступать некуда. Я нащупываю сзади ручку. Не знаю, откуда, но могу безошибочно сказать, что псина вот-вот прыгнет. В ее глазах, позе и поступи что-то неуловимо меняется. Об этом мне говорит первородный инстинкт убегающей от хищника жертвы.
Протянув руку, я открываю дверь шкафа, запрыгиваю внутрь и закрываю за собой. Как раз вовремя. Двадцать Третья с рыком бросается на старую дубовую панель. Шкаф немного сотрясается, но стоит прочно. Я боюсь, как бы она его не опрокинула и не добралась до ребенка и Джек. Но пока, судя по всему, он все же держится.
Однако, даже если так, для меня это убежище последнее. Дуб, вероятно, прочнее двери в комнату, но ненамного. И чтобы сокрушить его, долго Двадцать Третья возиться не станет.
Я стучу в дубовую панель над головой и говорю:
– Джек! Еще немного, и эта тварь вломится сюда, чтобы меня сожрать. Я сейчас расскажу тебе, что в точности надо сделать, так что слушай внимательно. Когда она ворвется ко мне, хватай ребенка и спрыгивай вниз. И не вздумай мешкать. В верхней половине двери теперь огромная дыра, в которую ты вполне сможешь пролезть. Отодвигать кровать и комод даже не пытайся, на это уйдет слишком много времени. Когда выберешься отсюда, пулей на кухню – там на крючке рядом с телефоном ключи от машины Мии, которые тебе надо будет взять. Потом беги на улицу, закрой за собой стеклянную дверь, садись в машину и уезжай, не останавливаясь и не оглядываясь назад.
Без ответа.
– Ты меня слышала?
Понятия не имею, о чем думает Джек и собирается ли поступить, как я велю. Но без надежды мне никуда.
– И не забудь ребенка, поняла? Не забудь!
Я уже плачу, слезы так стремительно льются из глаз, что мне приходится их слизывать. Я пыталась не дать им пробиться в голосе.
Вот-вот произойдет что-то ужасное. Будет больно. Меня обуревает страх. Я не хочу умирать.
Вдруг сверху доносится детский плач, протяжный, воющий, преисполненный неизбывной тоски. Будто в ответ на него псина вновь рычит, и дверь шкафа отзывается хорошо мне уже знакомым треском. Ждать осталось совсем недолго.
– Эй, Санденс, – говорит мне на ушко Джек, – не допусти, чтобы Мия сделала тебе своей дадашкой бо-бо.
От ощущения прикосновения теплой руки меня пробирает дрожь.
Только вот Джек больше нет. Это лишь мой измочаленный разум выстреливает в небо свои последние ракеты. Но галлюцинация все равно приносит утешение, а больше мне ничего и не надо. Я снова и снова шепчу имя сестры, хотя и не слышу собственных слов за собачьим лаем, который звучит так близко, будто она разинула пасть прямо над моим ухом и через мгновение сомкнет челюсти…
Треск. Свет во тьме. Дверь шкафа поддается и разлетается вдребезги. В нос бьет запах крови, наверняка принадлежащей Фэлкону. Свет преграждает ее массивный силуэт. Мой час пробил. Я закрываю глаза, вдыхая ее запах. Темное пространство шкафа заполняет ее дыхание, омерзительное и жаркое. Она пришла за мной.
Раздается глухой стук. Или мне это только почудилось? Может, смерть совсем не так страшна, как может показаться? Но у меня ощущение, что я все еще жива. По-прежнему плачет ребенок, сквозь мои сомкнутые веки пробивается свет.
Санденс.
Ее голос, настороженный и юный, совсем рядом, прямо у моего уха. Я ахаю и открываю глаза. Разломанная дверь шкафа распахнута и чуть покачивается на петлях. В комнате вроде никого нет. Я медленно выхожу, готовая принять на себя порывистый прыжок, ощутить дыхание, почувствовать стремительные челюсти. Но ничего не происходит.
– Джек?.. – звучит мой шепот.
Без ответа. Со шкафа беспомощно свешивается крохотная ладошка. Я встаю на цыпочки и беру Колли на руки. Но где же Джек? Они с псиной словно растворились в воздухе. Вдруг откуда-то сбоку доносится тихое бульканье. Я заглядываю за угол шкафа.
Вот они, схватились в безмолвных объятиях. Двадцать Третья распростерлась на Джек, вонзив ей в горло зубы. Из артерии сестры толчками выливается кровь и скользким ручейком стекает на плечи, грудь и руки. На полу медленно растекается лужа. У Джек, подергиваясь, поднимается палец. Взор устремлен на меня. Она явно меня видит. Другая рука сжимает осколок зеркала, который она воткнула в дыру в черепе Двадцать Третьей. Джек каким-то образом удалось сорвать с головы псины заплатку из желтовато-серой замазки и убить ее.
Я стаскиваю ее с Джек и бросаюсь зажимать ладонями раны, пытаясь остановить кровь. Но она все равно горячо пульсирует меж моих пальцев. Двадцать Третья порвала ее на куски.
– Держись, я позову на помощь, все будет хорошо.
Когда я уже собираюсь встать, Джек хватает меня за руку и не отпускает. Прижимая к груди ребенка, я опускаюсь рядом с ней, обнимаю ее и говорю:
– Кэссиди…
Всю мою жизнь она делала все, чтобы спасти меня, и это у нее в конечном итоге получилось.
– Все будет хорошо.
Она силится что-то сказать, но звук теряется и тонет в крови. Выходит что-то поистине ужасное, в нем можно расслышать слово лжецы. Джек пытается опять, но теперь в нем уже слышится другое – танец.
– Молчи, не надо ничего говорить.
Я глажу ей волосы, и какое-то время мы все втроем лежим, не двигаясь с места. На горы вдали опускается пустынный свет, земля подергивается дымкой и простирается под небом грязной шкурой койота. Джек часто, отрывисто дышит, обдавая меня своим теплом. Я ведь давно подозревала, что одна из нас здесь умрет. А может, и мы обе. Пока окрестности медленно поглощает мрак, в голове кружит вопрос, случилось это уже или еще нет.
В мозгу проплывают миры, я вспоминаю каждый раз, когда мы с Джек вот так друг за дружку цеплялись. Время обращается вспять, мы становимся все моложе и меньше, пока вновь не оказываемся во тьме, глядя сквозь ржавые прутья клетки, чувствуя во рту привкус выдохшейся газировки. И возвращаемся в самое начало, когда у нас никого не было, только я у нее и она у меня. Мы совершили по циферблату полный оборот, потому что закончили тем же, чем и начинали. Вдвоем, вместе.
Она тянет руку и касается моего лица. Я чувствую кровавый след, оставленный ею на моей щеке. Сначала теплый, но какое-то время спустя уже холодный. Джек смотрит на ребенка, который отвечает ей синеглазым, чуть косым взглядом новорожденного младенца.
– Свое время ты действительно провела с пользой, – говорю я Джек.
Она улыбается, а может, это просто гримаса боли.