Не прошло и получаса, как в его комнату ворвались, не посчитав нужным постучаться. Долговязый мужчина, облачённый в бордовый кафтан, — Морен уже был знаком с ним. Именно Бранимир обратился к Единой Церкви, чтобы найти его и пригласить во владения Медиса. Сейчас же, отбросив приветствия и другие прелюдии, положенные по этикету, он заявил буквально с порога:
— Вы выяснили что-нибудь?
И ведь не спрашивал — требовал. Морен невольно подумал, что когда Бранимир просил его об услуге, то был куда более вежлив.
— Я только приехал. И нет, Медис не проклятый, если вы об этом.
— Уверены? Я слышал неоднократно, многие проклятые сохраняют человеческий разум.
— Да, но теряют человеческий облик. Даже если Медис — новый, неизученный вид, проклятые не могут контролировать свой порок. Разозлите его, и когда он выйдет из себя, то явит свою истинную сущность.
Бранимир издал громкий, презрительный смешок.
— На заседаниях Совета он выходит из себя по любому поводу.
— Тогда я не понимаю, чего вы хотите от меня.
— Но он нездоров! — почти прокричал Бранимир. Лицо его побагровело, а вздёрнутые усы затрепетали. — Его рассудок помутился!
— Даже если и так, к Проклятью это не имеет никакого отношения.
— Послушайте меня!
Бранимир шагнул к нему, вставая лицом к лицу. Он возвышался над Мореном почти на целую голову, хотя тот не был низким. Но Морену хватило одного лишь холодного взгляда, чтобы дворянин взял свою ярость под контроль. Видимо, Бранимир вспомнил, с кем говорит и на что способен Скиталец, ибо немедленно стушевался и повторил уже тише:
— Послушайте меня. Он заставляет своих людей охотиться на проклятых в лесах. А потом пойманную дичь подавать к столу, точно это какой-то кабан!
— Вашим охотникам хоть раз удалось поймать проклятого?
— Нет, — стушевался Бранимир. — Они даже не пытаются! Медис слеп, поэтому они приносят ему обыкновенных зверей, а кухарка подаёт их к столу. Никто в здравом уме не стал бы есть… их.
— То есть вы обманываете его? — Морен услышал главное, стараясь игнорировать то, с каким отвращением прозвучало «их» из уст дворянина.
— А что ещё нам остаётся?
— Медис сказал, что люди голодают. Насколько это правда?
— Здесь он не соврал, — с неохотой признался Бранимир. — Проклятые пугают дичь и убивают скот. Про людей я уже молчу. Сначала Медис объявил награду за их истребление, пообещал горсть золота тому, кто убьёт хоть одного. Но, как я уже говорил, охотники боятся идти на них. Люди убивали своих коров и лошадей, кто победнее — пойманных в лесу оленей, и приносили их Медису, чтобы получить награду. Однажды он приказал подать к столу один из таких трофеев, сказал, что хочет попробовать его. Кухарка не посмела ослушаться. Тогда-то всё и началось.
— Полагаю, с каждого такого зверя вы получали монету себе в карман? Тогда выходит, вы сами повинны в своих бедах.
Бранимир побагровел пуще прежнего, а усы его задрожали. Видя его состояние, Морен поспешил сменить тему, тем более что один вопрос никак не давал ему покоя:
— Лучше расскажите мне, кто такая Мальва.
— Его дочь. Она умерла от оспы больше десяти лет назад. Медис не смог смириться с утратой и верит, что она всё ещё жива.
— И вы этому способствуете? — Морен был в ужасе и не скрывал этого. — На пиру никто и рта не открыл.
— А что нам остаётся? — повторял, как заклинание, Бранимир. — Он ведь царь, с царём спорить бесполезно! С Медисом уж точно. Он ведь ослеп не сразу и, когда умерла Мальва, ещё видел, пускай и совсем плохо. В первые дни, когда ему только сообщили о смерти дочери, он не находил себе места от горя. Показывал то на одну, то на другую служанку и кричал: «Но Мальва вот она, она жива! Зачем вы обманываете меня?» Это было невыносимо… Всем стало легче, когда он успокоился. И никто не посмел ему возразить, когда однажды утром, спустя несколько месяцев, он вдруг приказал выделить за столом два места, которые обязаны были оставаться пустыми. Слуги пожалели его…
— И для кого же предназначено второе место?
— Для Оксаны. Его жены. Царица умерла парой месяцев ранее. Болезнь сначала скосила её. Мальва всё рвалась то навещать, то ухаживать за ней, хотя её и отгоняли от постели матери. Печальная участь… Мальве тогда и пятнадцати не было.
Морен всё больше и больше понимал, что ему здесь не место. Трагедия этой семьи не имела ничего общего с ним и его работой, а чудовища, что жили во дворце, не имели никакого отношения к проклятым.
— Я ничем не могу вам помочь, — сказал он наконец. — С вашего позволения, я бы хотел уехать.
— Нет, — жёстко ответил Бранимир. — Я не позволяю. Царь разрешил вам пробыть здесь три дня. Вот и оставайтесь на три дня. Может быть, даже если ничего не найдёте, то хотя бы переубедите Медиса в некоторых его… идеях.
— Хорошо. В конце концов, это ваши деньги.
Их разговор на том закончился, а наутро Морен сообщил царю, что не желает мешать или вызывать недовольство дворян своим присутствием. Поэтому вместо того чтобы следовать за монархом попятам, он предпочёл бы осмотреть дворец, послушать разговоры и понаблюдать за придворными издалека. Медис одобрил его решение и предоставил самому себе, позволив ходить, где он пожелает.
Поначалу Морен не видел смысла скрываться и в открытую расхаживал по коридорам да заглядывал в наполненные голосами залы. Но, завидев его, люди тут же замолкали. Прислуга убегала, потупив взгляд, а дворяне, считая себя более важными, демонстративно задирали носы и молчаливо ожидали, когда он сам прочтёт неозвученный намёк и удалится. Поняв, какое впечатление производит и какую реакцию вызывает, Морен начал прятаться от чужих глаз. Привыкнув к лесам, где любой шорох листвы может привлечь внимание хищника, он без труда ступал по коврам и каменным полам, не издавая и звука, теряясь в тени колонн и тишине гобеленов. Лишь время от времени приходилось извиняться перед служанками, что пугались до полусмерти, наткнувшись на него за очередным углом.
Но уже к полудню стало ясно, что дворянские секреты не стоят и выеденного яйца, а стражники с большей охотой обсуждают свои личные дела и планы, чем поступки царя. С каждым часом пребывание здесь казалось Морену всё более и более бессмысленным. Зато, когда он перестал обращать внимание на чужие разговоры и огляделся вокруг, стало ясно, что сам дворец может рассказать ему куда больше, чем его обитатели.
Целая его часть, состоящая из спален, залов и коридоров, никак не отапливалась, несмотря на пасмурное небо за окном. Серые каменные стены холодили не только цветом: они были пусты — ни людей, ни прислуги, ни света. Фрески обветшали и осыпались, ручки дверей проржавели, а ковры и гобелены впитали в себя, казалось, вековую пыль. Изящные орнаменты лепнин и расписные потолки говорили об ушедшем богатстве, но сейчас никому во дворце не было до них дела. Украшения давно сняли, оставив побитые статуи в коридорах да голые стены со светлыми пятнами там, где некогда висели картины и трофейные головы. Потолок окутала паутина, и местами она достигала такого размера, что в неё легко мог бы завернуться ребёнок. Пустующие комнаты использовали для хранения вещей, и в них неизменно стояли сырость, затхлость и удушающий запах истлевающих тканей.
Но стоило пройти по открытому переходу, за которым начиналось жилое крыло, и дворец преображался. Вычищенные до яркости ковры, у каждого окна и каждой комнаты — кашпо или ваза с осенними розами. Картины и гобелены, трофеи в виде шкур и оленьих рогов, зажжённые свечи и эхо оживлённых голосов — всё создавало уют и приумножало тепло, идущее от растопленных очагов.
Ступив за очередной поворот, Морен столкнулся лицом к лицу со служанкой, что меняла в кадках увядшие цветы. Завидев Скитальца, она округлила глаза и поспешно спрятала под платье украшение — остроконечное золотое солнце, что висело на шнурке у неё на груди. Будто испугалась, что оно может навредить ему. За весь день то был единственный атрибут Единой веры, что повстречался Морену во дворце.
Уже к вечеру, перед самым отходом ко сну, он набрёл на библиотеку — небольшое тёмное помещение, освещённое лишь одним очагом. И каково же было его удивление, когда именно там он повстречал Медиса. Царь сидел у огня в обитом бархатом кресле, и ноги его укрывала золотая парча. Он вёл разговор с Бранимиром и ещё одним дворянином, незнакомым Морену. Едва он переступил порог, как все трое замолчали и обернулись к нему. Повисла гнетущая тишина, пока Бранимир не вскочил на ноги и не оповестил, изображая голосом радость, на которую не было и намёка в его глазах:
— Да это же сам Скиталец! Вы решили почтить нас своим визитом?
— Морен! — куда искреннее обрадовался Медис. — Проходите, скрасьте мой вечер приятной беседой. Мы здесь уже закончили.
— Вы уверены, Ваше Величество? — спросил второй мужчина, но царь махнул на него рукой.
— Час поздний и я устал. Когда будете уходить, передайте кому-нибудь из слуг, пусть принесут нам сбитень.
Дворяне, видимо, по привычке, поклонились царю, не удостоив Морена даже взглядом. Когда они ушли, Медис улыбнулся и безошибочно указал на пустующее кресло.
— Проходите, присаживайтесь. Расскажите, как вам мои владения?
— Я видел лишь только дворец да леса и деревни по пути. С тракта они ничем не отличались от лесов и деревень Радеи.
— Радея огромна, а моё царство мало. Но край мы делим один — те же горы и леса.
— Вы расскажете мне о нём?
— М? — удивился Медис. — Что вы хотите узнать?
Служанка громко постучалась, прежде чем войти. Поставив кружки с пряным травяным мёдом перед царём и его гостем, она поправила парчу на коленях Медиса. Спросила, нужно ли больше света или дров для тепла. И лишь когда царь заверил её, что ни в чём не нуждается, она удалилась, низко поклонившись сначала ему, а затем и Скитальцу.
— Ваши слуги очень любят вас, — отметил Морен.
— Слуги — возможно. А вот приближённые не очень. Считают, что я нездоров, ну да вы сами знаете, потому-то и здесь. Они думают, что я слеп, потому что незряч, и глубоко заблуждаются. Так что вы хотели узн