Его ввели в зал сразу трое крепких мужчин: самый смелый из них тянул за собой цепь, обмотанную вокруг шеи зверя, а двое других шли позади и с боков, удерживая его рогатинами. Воткнутые до мяса остроконечные палки впивались глубже, причиняя боль при любом неосторожном движении проклятого, и тот тут же усмирял свой нрав. Похоже, что так его вели от самого поселения, ведь чёрная кровь уже запеклась на шкуре, но зверь и не думал прекращать попытки вырваться.
Морен невольно подумал, что, будь проклятый крупнее или разумней, они не смогли бы его даже поймать, не то что удержать. Но этот оказался размером не больше дикого кабана. Тощий, точно гончий кобель, — его кожа прилегала к костям так плотно, что можно было разглядеть, как смещаются хрящи в лапах, когда он переставлял их. Проклятый стоял на четвереньках, передние его конечности сравнялись по длине с задними, но каждая завершалась тонкими пальцами, и, если бы не тёмно-коричневая шкура, их легко было принять за человеческие руки. Вытянутая морда заканчивалась собачьей пастью, и с острых клыков обильно капала слюна, но как бы ни был он похож на зверя, стан его остался человеческим.
Подданные Медиса поймали волколака — проклятого, что возжелал силы и получил её вместе с животным обликом. Осмотрев зал и собравшихся людей кроваво-красным взглядом, тот рванулся в цепях, желая добраться хоть до кого-нибудь, но охотник вонзил рогатину ему под рёбра, и зверь тут же присмирел.
Хоть проклятого и удержали, мир в глазах Морена преобразился. Цвета утратили свою яркость; предметы, стены зала, люди — всё словно расплылось, потеряв очертания, но стоило кому-то пошевелиться: поднять руку, сделать шаг или дёрнуть головой — и он тут же обретал чёткость и детальность. То, что не имело жизни, растворялось в сером мареве, но любое движение — будь то даже дыхание — немедленно привлекало взгляд. Мир словно бы замедлился.
— Эти господа уверяют, — повысив голос, чтобы каждый в зале услышал его, заговорил Медис, — что привели ко мне проклятого. Но, как по мне, это просто бродячая шавка, которую они пытаются выдать за него.
Охотники во все глаза уставились на царя. Тот, что держал цепь, — грузный мужчина с большими руками, — выступил вперёд, чтобы дать ответ:
— Какой в этом смысл?! Я потерял человека, пытаясь изловить эту тварь, а вы говорите мне, что я лжец?!
— Не вы первый, кто готов променять чужую жизнь на мешок золота.
— К бесу золото! — охотник сплюнул себе под ноги. — Он напал на мой дом, на моих дочерей! Три месяца эта тварь воровала овец и маленьких детей, мы просили помощи, а нас посылали в зад! Ваши солдаты трусы! Пришлось ставить капканы и ловить его самому.
— Ваше Величество, — один из дворян робко вмешался в спор. — Возможно, произошла ошибка. Дети уходили играть в лес и терялись там, либо же становились добычей волков. Вот вам и привели волка, а поскольку он крупнее прочих…
— Что ты мелешь?! — охотник только сильней разъярился и сжал цепь так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Это не волк, это проклятый сукин сын! Ты что, слепой?! Он месяцами наводил ужас на окрестности, а вы ничего не делали!
— Хватит! — Медис оборвал перепалку и обернулся к Морену. — Твоё слово. Кто из этих людей лжёт мне?
Морен встретился глазами с Бранимиром. Тот умолял его, беззвучно шевеля губами. Легко было догадаться, что если он выдаст их, то останется без обещанной награды. Путь до Радеи был неблизкий, да и Церковь могла отказать ему в оплате на этот раз. Но перспектива голодать несколько дней или недель пугала не так сильно, как кровь людей, что могла оказаться на его руках.
— Охотники вам не лгут, — дал он свой ответ. — Это действительно проклятый. Вы ни с чем не спутаете их рёв — ни одно животное не может издавать такие звуки.
В зале повисла тишина — лишь волколак издавал хриплое утробное рычание, капая слюной на каменный пол. Люди боялись шелохнуться, не то что подать голос, пока Медис не поднял руку, отдавая приказ:
— Скормить их! Скормить лжецов!
Началась суматоха. Точно почувствовав, что именно приказал Медис, проклятый ощетинил пасть, издавая гортанный рёв. Охотники переглянулись, один даже опустил руки, но никто не решался исполнить приказ царя. Стражники окружили придворных, а те кричали, причитали и умоляли в нестройном хоре голосов:
— Вы не можете так поступить!
— Это же бесчеловечно!
— Вы обезумели!
— Это какая-то ошибка…
— Отпустите меня, я никогда не лгал вам!
— Я сказал — скормить их! — прокричал Медис, перекрикивая шум и гвалт.
Стража сомкнула круг, не давая дворянам бежать и подталкивая их вперёд, к зверю, остриями оружий.
— Проклятого не трогать, пока он не закончит начатое, — скомандовал Медис. — Согнать всех лжецов к нему, и не дайте никому покинуть зал!
Морен выступил вперёд, вставая между людьми и проклятым. Сражаться он не собирался, но один его вид заставил стражу замешкаться и замереть в растерянности.
— В чём дело?! — раздался вопль Медиса.
— Я не позволю вам, — ответил Морен. — Нельзя убивать людей вот так.
Волколак зарычал и прыгнул, обнажив клыки. Но целью его стал не стоявший к нему спиной Скиталец, а охотник, сжимавший цепь. Пытаясь удержать проклятого, двое других вогнали рогатины до самого древка, но от резкого рывка те переломились. Поднялся крик. Волколак повалил охотника на спину, и тот голыми руками пытался удержать пасть и клыки, что рвались добраться до его глотки. Желая спасти товарища, второй ударил рогатиной по хребту проклятого, но дерево треснуло надвое, не причинив вреда. Морен стоял слишком далеко. Опасаясь, что не успеет сократить расстояние, он вытащил меч и ударил им по каменному полу. Скрежет металла резанул слух до боли.
Проклятый поморщился и прижал к голове острые уши. Морен повторил удар, заставив его сжаться и задрожать всем телом. Дёрнув головой, волколак отпустил охотника и в прыжке развернулся к раздражающему шуму.
Получив его внимание, Морен закрутил меч в руке, рассекая воздух. Он знал, что привлекает проклятых: резкие запахи, звуки и движения. Хочешь ты того или нет, но чем резче и быстрее что-то движется, тем сильнее оно привлекает взгляд — он смотрел на мир теми же глазами и ведал их слабые и сильные места. Охотники бросились к лежащему на полу товарищу, но Морен, заметив их, крикнул:
— Не бегите! Лучше не двигайтесь вовсе!
Он ударил мечом ещё раз, заставив проклятого пригнуться и вздыбить холку, ещё сильнее оскалив пасть. Его тонкие пальцы сжимались в нетерпении, царапая когтями пол. Охотник, что привёл волколака во дворец, неспешно потянулся к концу цепи, так и не поднявшись на ноги. Руки его были искусаны в кровь и дрожали, но он всё равно желал помочь и вернуть контроль над упущенным зверем. Морен отвлёкся на это движение и пропустил момент, когда волколак атаковал.
Защищаясь, Скиталец вскинул руку, и клыки проклятого вонзились в предплечье. Раздался треск дерева, и Морен с досадой понял, что перепутал руки — в спешке он подставил правую, в которой держал меч. На ней не было защитных пластин, зато под рукавом плаща скрывался ручной арбалет, который теперь рассыпался в щепки под мощными челюстями. Тварь вгрызалась всё сильнее, стремясь добраться до кости. Свободной рукой Морен забрался в поясную сумку, достал оттуда бутылёк и разбил его о глаза проклятого.
Тот успел зажмуриться, и осколки не поранили его, но едкая настойка полыни всё равно попала в глаза. Волколак заскулил и разомкнул пасть, отступив.
Остатки разломанного арбалета упали на пол. Пострадавшая рука неприятно ныла, но Морен не чувствовал запаха крови, значит, прокусить кожу и дерево у проклятого не вышло. Отпрыгнув подальше, зверь скалился, пытаясь открыть слезящиеся полуслепые глаза. Морен ещё раз ударил мечом в пол, и проклятый, ощетинив клыки, бросился на него.
Тащившаяся за ним цепь натянулась. Волколак выгнулся в прыжке, встав на задние лапы, и Морен подставил остриё клинка, вогнав его глубоко в шею, позволив проклятому закончить начатое собственным весом. Зверь обмяк прямо в его руках. Когда глаза его застыли, Морен опустил руку, и проклятый упал к его ногам бездушной тушей, соскользнув с меча.
В зале стояла гнетущая тишина. Морен поднял голову и встретился глазами сначала с охотником, что держал в израненных руках цепь, а затем с бледным, будто лесная поганка, Бранимиром. Все присутствующие застыли в ужасе, а Морен пытался понять, почему так сильно́ ощущение нарастающей тревоги. Будто бы самое страшное ждало его впереди.
Волколак был мертв, но мир перед глазами отчего-то не становился прежним.
— Как ты посмел… — ледяной, несущий угрозу голос Медиса дрожал от гнева. — Ослушаться… моего приказа? Скиталец, ты поплатишься за это!
Морен поднял взгляд на царя. Что-то здесь было не так — Медис не мог настолько легко, по одним лишь звукам битвы, догадаться, что именно произошло. Морен и прежде ощущал подвох, но лишь теперь догадался, в чём могла быть истинная причина.
— Я не мог позволить вам убивать людей! — прокричал он, но лишь затем, чтобы слова его услышал каждый в этом зале.
— Они лжецы!
— Как и вы, Медис. Снимите корону. Или я сам сниму её.
По толпе людей, до сих пор притихшей и дрожащей от страха, прошёл взволнованный ропот. Морен не мог слышать всех речей, но до него долетали обрывки фраз:
— Что он себе позволяет?
— Это же измена!
— Возмутительно…
Медис же молчал, и Морен решил пояснить всё сам:
— Мне не нужна ваша корона. Я лишь хочу увидеть, что под ней.
Медис по-прежнему не отвечал, но лицо его было обращено к Морену. Взмахнув рукой, он прокричал:
— Всем покинуть зал. Все вон!
— Но, Ваше Величество…
— Я сказал: вон!
Стражник вздрогнул от его крика, замирая.
— Лжецов в темницу, пока я не решу, как с ними быть, — отдав приказ, Медис понизил голос и продолжил угрожающе тихо: — Если он хочет увидеть уродство, что осталось от моих глаз, что ж… он его увидит.