А между тем лес неумолимо менялся. Всё плотнее смыкались ветви над их головой, всё сгущалась и сгущалась темень, и с каждым шагом становилось тише. Морен обратил на это внимание довольно давно, но, когда Валек вдруг спросил: «Почему птицы замолкли?», понял, что это не просто совпадение. Ведь обычный парень не привык прислушиваться к каждому шороху и скрипу, но даже он заметил, как тихо вокруг.
— Замолкли не только они, — ответил Морен. — Поверти головой — здесь нет зверья.
Валек тут же послушался и осмотрелся. Ветер не проникал сюда сквозь густо растущие деревья, но тем сильнее бросалось в глаза окружавшее их спокойствие. Ни снующих по верхушкам белок, ни шороха крыльев и уханья совы, ни разговора и пения шумных сорок и синиц. Лесную подстилку составляли сухие шишки, иголки, мелкие ветки да мох, но и среди них не копошились ежи или мыши. Здесь попросту не было никого. Лишь гнетущая, сдавливающая словно силки тишина будто бы мёртвого леса. Нет, конечно же, лес был живым: он дышал — то и дело до них доносился далёкий скрип — это ветер колыхал самые верхушки деревьев. Но всё-таки этого было недостаточно.
В то же время Морена не покидало ощущение, что за ними кто-то следит. Он чувствовал на себе чужой взгляд, будто бы кто-то шёл за ними едва ль не от самой яруги. Но чем дальше они уходили в лес, тем темнее становились тени, сужая видимое пространство, а свет огня никак не мог дотянуться до их преследователя.
Первой они нашли околевшую лошадь. Та лежала на земле без видимых повреждений, вероятно, загнанная до смерти. К этому моменту лес уже поглотил ночной мрак и стало невозможно разглядеть хоть что-то за пределами света. Через несколько шагов пламя выхватило из темноты и человеческое тело. Опрокинутый на живот мужчина не шевелился. Морен и слова сказать не успел, а Валек уже спрыгнул с коня и кинулся к нему. Перевернул его и тут же отпрянул, охнув от ужаса.
Мертвец — теперь уже точно — был страшно изувечен. От лица осталась только половина — нижнюю челюсть словно вырвали вместе с шеей и грудной клеткой. Внутренние органы — то, что от них осталось: язык, куски лёгких и осколки костей — валялись рядом и уже успели промёрзнуть, покрывшись тонкой корочкой льда. Застывшие глаза, широко распахнутые, смотрели в небо.
— Что с ним стало? — севшим голосом, прикрывая рот ладонью, спросил Валек.
— А ты как думаешь?
Морен поднял факел повыше и огляделся. Чуть поодаль лежало ещё одно тело, придавленное лошадью. От чего умер этот, заключить тоже удалось легко — конь раздробил ему таз, и несчастный попросту не смог выбраться из-под него. Само животное, похоже, оступилось — задняя его нога была сломана, а шея свернута под неестественным углом.
Третьего они нашли на дереве, как и того первого, погибшего ещё у дома. Только вот у этого вырвали пах, и кишки свисали до самой земли. Когда Морен направил на него факел, Валека вывернуло наизнанку.
— Ты знаешь хоть одного из них? — дав ему немного времени, спросил Морен.
Валек ответил не сразу — он держался за дерево и всё ещё пытался справиться с позывами своего желудка, а когда заговорил, голос его хрипел.
— Нет… Они не из нашей деревни.
— Я не вижу твою сестру. И не хватает двух лошадей…
Послышался тихий отдалённый плач. Морен тут же замолчал, прислушался, вскинув руку и призвав Валека держать рот на замке. Плач повторился, и стало ясно, что ему не показалось. Холод мурашками пробежал по спине. Кто-то, пока ещё невидимый во тьме, горько рыдал и всхлипывал, и голос его разносился эхом по пустому лесу.
— Это девушка, — громким шёпотом произнёс Валек. Он всё ещё был бледен, но глаза его зажглись надеждой. Морен вновь поднял руку, призывая к тишине.
— Садись на коня, быстро, — так же тихо, но чётко, приказал он. — И езжай за мной. Медленно, без шума.
Валек кивнул и бросился исполнять указ. Морен тоже вернулся к лошади, но лишь стиснул поводья в руке, чтобы быстро запрыгнуть в седло, если придётся. Факел он передал Валеку, а сам достал меч. Взяв кобылу под уздцы, Морен повёл её на голос, неспешно ступая и всматриваясь в темноту.
Чем громче становился плач, тем больше мурашек бежало у него по коже. Ещё миг — и он перестал различать цвета, а тьма перед глазами расступилась. Мир словно залили светом — серым, как в пасмурный день, но всё-таки светом. Очертания деревьев, полога, камней — всё расплывалось, и лишь отдельные вещи оставались чёткими: его собственное тело, лошадь, которую он вёл, ветки, что подгибал руками. Глаза фокусировались на движении, размывая то, что оставалось неподвижным. На Валека Морен старался не смотреть, не оборачиваться к нему — не хотел пугать, зная, что глаза его горят красным огнём в темноте.
Их лошади запоздало, но тоже почувствовали что-то. Сегодняшний день выдался холоднее вчерашнего, и тела, что они нашли, настолько промёрзли, что от них уже не шло никакого запаха. Потому-то животные и оставались спокойны, но теперь Сивка шумно втягивал и выдыхал воздух, а кобыла Морена фыркала и дёргала ушами, то и дело прижимая их. Где-то рядом был проклятый или же кто-то другой, кто представлял угрозу.
Впереди показался силуэт: очертания лошади, лежащей на земле, а над ней возвышалось что-то, что едва заметно поднималось и опускалось. Это что-то двигалось, поэтому Морен видел его куда чётче и, когда они подобрались ближе, безошибочно узнал женскую фигуру. Валек поднял факел повыше, и тот дрогнул в его руке, едва лишь свет упал на незнакомку.
Её лицо утопало в разорванном брюхе мёртвого животного, а длинные чёрные когти, заменявшие ей пальцы, рвали толстую шкуру, вонзались в мясо. Она всё ещё плакала, но сквозь рыдания пробивались чавкающие звуки и хруст дробящихся костей. Обыкновенная на вид девушка: тонкий стан, прикрытый рваными белыми лохмотьями, длинные спутанные волосы, хрупкие руки — со спины её легко было принять за человека. Вот только, заметив их, она прервала трапезу и медленно подняла голову. На исхудалом, со впалыми щеками лице блестели дорожки слёз, но большие глаза горели алым, а когда она приоткрыла пухлые искусанные губы, Морен разглядел заострённые клыки. Кожа её обрывалась под подбородком, и открытая рана обнажала взору внутренности. Маленькие шейные позвонки, выпирающие кости ключицы, оголённые рёбра, заменившие женские груди. Сквозь них проглядывались лёгкие и бьющееся сердце, сейчас залитые лошадиной кровью. Она же стекала и по подбородку, окрашивая губы в бордовый оттенок.
Ночница. Ими становились девушки, пережившие смерть своего дитя и не сумевшие справиться с горем. Каждый раз, сталкиваясь с одной из них, Морен надеялся, что следующей такой встречи никогда не случится, но судьба не была к нему столь благосклонна.
Проклятая заметила их и теперь следила за каждым движением горящими во тьме глазами, но Морен всё равно понизил голос, когда обратился к Валеку:
— Пожалуйста, скажи мне, что это не Мира.
— Это не она. Не похожа, — но голос его не звучал уверенно. Он во все глаза смотрел на проклятую, боясь пошевелиться.
Лошади залились ржанием, конь Валека встал на дыбы. Свою Морен удержал, но та всё равно попыталась отступить, вырваться, в то время как Сивка взбрыкивал, переступал с ноги на ногу и не желал успокаиваться, как бы Валек ни тянул за поводья, ни упрашивал и ни уговаривал. Ночница не моргая следила за жеребцом.
— Зачем вы пришли? — она вдруг заговорила, и в голосе её звучала мука, будто каждое слово давалось ей с болью.
— Мы ищем девушку, — зачем-то ответил Валек. — Она была с ними, со всадниками, которых ты убила?
Морену немедленно захотелось дать ему затрещину. Ночница обернулась к Валеку и заговорила с ним:
— Я не ела девушку. И всадников не убивала.
Она поднялась, медленно и текуче, словно её тело было лишено костей. Грациозные, но противоестественные движения. Встав в полный рост, она оказалась ниже Морена почти на голову, но он всё равно крепче сжал меч. Не сводя с неё глаз, отступил назад и отдал поводья Валеку — если придётся драться, ему нужны обе руки. Всё так же следя за ночницей, он вслепую зачерпнул соль из мешочка на поясе.
Сивка вновь занервничал и с фырканьем попятился назад. Проклятая не выказывала угрозу, но та ощущалась в воздухе, и кожа покрывалась мурашками от её взгляда. Застывшее лицо, по которому всё ещё бежали слёзы, скупые движения, алые от чужой крови губы. Она была так похожа на человека… Но не являлась им, и это чувствовалось.
— Зачем вы пришли? — вновь повторила она, и её лицо исказилось от боли. — Я так хочу есть.
Морен ещё раз глянул на её шею, грудь, открытое, но живое — стучащее — сердце. Вряд ли она могла наесться — всё, что она глотала, падало на землю через раны на теле — в этом и заключалось её наказание.
— Я могу съесть вас? — спросила ночница.
— Что мне делать? — Валек оглянулся, глазами ища топор, да только руки были заняты поводьями его и чужой лошади.
— Не шевелись, пока я не скажу, — шёпотом произнёс Морен, надеясь, что Валек услышит его.
— Но…
— Делай, что говорю. Они лучше видят движущуюся цель.
Проклятая была спокойна — пока спокойна. Морен медленно поднял меч, выставил его перед собой, готовый отражать удар, когда тот последует. Но тут конь Валека словно обезумел. Истошное ржание переросло в истеричный скулёж, он встал на дыбы, рискуя скинуть всадника, который вцепился в него изо всех сил. Ночница резко — стремительно — повернула голову, распахнула глаза, и весь её стан закостенел, будто она готовилась к прыжку или бегству. Только тогда Морен оглянулся, желая помочь Валеку, да так и обомлел.
За их спинами стоял ещё один проклятый. Высоченный, больше, чем Морен когда-либо видел, он возвышался над ними на рост трёх, а то и пяти мужчин. Кожа его была покрыта жёсткой чёрной коркой, так похожей на кору деревьев, что во тьме тот легко мог затеряться среди последних, попросту слившись с ними. Худая, вытянутая фигура, похожая на человеческую, вот только руки и ноги по длине могли равняться с молодыми соснами. Проклятому приходилось подгибать колени и опускать удлинённую шею, чтобы видеть них. Но его размеры не так нагоняли страх, как чудовищные одежды. Леший — а это без сомнения был он! — спрятал своё лицо за лошади