Услышав эти слова, ювелир лишь фыркнул. В конце концов, портной согласился остаться здесь еще на день.
– Но только на один день, потом двинемся дальше, – предупредил он. – И больше ни одной ночи на соломе.
Ожидания не обманули приятелей, хозяин оказал им радушный прием, когда они вошли в дом при свете дня, позвякивая золотом. Им не только подали лучшие завтрак, обед и ужин, собрав всевозможные деликатесы, составляющие гордость этого местечка, но даже угостили домашним пивом из доброй бочки, которым обычно не удостаивали чужаков. Мало того, для ночлега им предоставили лучшую комнату.
Сгущались сумерки, портной дремал у горящего камина с трубкой в зубах. Ювелир в последний раз спросил приятеля, не желает ли тот отправиться вместе с ним к холму.
– Еще раз повторяю, что для счастья мне хватит этого золота, – ответил портной, – большего мне не надо.
Услышав это, ювелир один пустился в путь. Перед этим он вытащил все из карманов, а на плечи повесил два мешка – свой и приятеля, чтобы набрать как можно больше золота. Он шел по пустоши, как и прошлым вечером, двигаясь туда, куда ложился лунный свет, пока снова не услышал чудную музыку, она привела подмастерья к холму и его обитателям. Собравшись в хоровод, человечки снова плясали, пели и хохотали, так что ноги понесли бы всякого веселиться вместе с ними.
Точь-в-точь как накануне вечером ювелир вихрем закружился в хороводе, невзирая на свой горб, но на этот раз плясать пришлось дольше. Он все танцевал и танцевал, и ему стало казаться, что ноги пляшут сами по себе. Словно он им больше не хозяин. Словно он не может их остановить.
Но вот пляске все же настал конец, и точно так же, как прошлым вечером, чудной старик сбрил ювелиру волосы и бороду. И на сей раз старец опять не произнес ни слова, а лишь указал на кучу угля на склоне холма, велев подмастерью наполнить карманы.
Тот так и сделал.
Однако он не только до отказу набил карманы, но еще и заполнил оба мешка, так что едва не упал на колени под их тяжестью. Мало того, сняв шапку, он насыпал угля и туда, так что на холме осталась лежать совсем небольшая кучка.
А после ювелир отправился в обратный путь, торопясь изо всех сил, чтобы подальше убраться от этого места и безумной пляски.
Но всю обратную дорогу в голове у него крутилась мысль: а, может, несмотря ни на что, прийти сюда снова следующей ночью?
Они могли припрятать уголь где-то на холме. Много больше угля.
Портной тревожно спал той ночью. Вернувшись на постоялый двор, ювелир, ложась, снова накрылся курткой, хотя мог спать под теплым одеялом. Куртка так придавила его своим весом, что он едва мог шевельнуть пальцем.
– Пусть золото давит на меня, – тихо промолвил он, – чтобы завтра мне проснуться богачом. – Подумав так, он сразу же уснул и во сне видел свою новую жизнь, в которой ему, состоятельному человеку, никто будет не указ. Он проснулся первым и в предвкушении засунул руки в карманы куртки, чтобы насладиться своим золотом.
Уголь. В карманах было полным-полно угля.
В страхе ювелир вытаскивал из карманов уголь пригоршню за пригоршней, а после высыпал на пол содержимое мешков.
Уголь. Один уголь и ничего больше.
– По крайней мере, у меня останется золото от первой встречи с маленькими человечками, – уныло подумал он, кидаясь к своему сокровищу.
Уголь. Оно тоже превратилось в уголь.
Ювелир опустился на кровать, обхватив голову покрытыми сажей руками. Он рыдал, и слезы оставляли белые дорожки на его черных от приставшей угольной пыли щеках и темени. Сбитый с толку, ювелир ощупал голову.
Щеки и голова были гладкими.
Вчера чудной старик побрил ему щеки и голову, и волосы не отрасли ни там, ни там. Проснувшись, он был таким же лысым, как и заснул. И это было еще не все, ведь только сейчас он осознал весь ужас своего положения.
Встав с кровати, ювелир стал вертеться так и сяк. Стеная и причитая, он рассматривал свое отражение в окне. Тут он принялся рыдать еще громче, так что портной, наконец, проснулся и в недоумении сел в кровати.
– Я видел очень странный сон, – произнес он. – Мне снилось, будто я вновь оказался на удивительном холме, да только маленькие человечки, весело отплясывающие под прекрасную музыку, исчезли, вместо них веселились дьяволята под отвратительные звуки, будто из самой преисподней, они терзали…
Тут взгляд его упал на ювелира. Слова застряли у портного в горле.
Все бы ничего, если бы дело было только в голове ювелира, гладкой, как яйцо, и лице, черном от угольной пыли. Черным с белыми неровными дорожками от слез, все льющихся из глаз, и от соплей, текущих из носа, ведь он всхлипывал как ребенок, до конца осознав, как сурово наказан за свою жадность!
Но горб.
Нет, не тот горб, что всегда торчал на спине подмастерья, заставляя того стесняться своей внешности и держаться особняком, если то позволяли обстоятельства. Речь о другом горбе.
Новом.
Новом горбе, той же величины, что и прежний, за ночь выросшем на груди ювелира.
После нескольких лет странствий приятели вернулись в родной город. Но людская молва намного опередила их.
Все их прежние соседи, родные, друзья и коллеги по цеху знали о неслыханной удаче, улыбнувшейся портному. Каждому не терпелось поздравить его со свалившимся на него богатством. А кто-то приходил одолжить денег, и если посетитель и впрямь испытывал нужду, то шел домой с куском золота в руке, если же проситель был жаден и просто хотел поживиться за его счет, портной указывал ему на дверь куском угля с холма маленьких человечков.
Но больше всего каждому хотелось взглянуть на ювелира. Повсюду разнесся слух, что спереди у него вырос новый горб, и люди испуганно вздрагивали, если им случалось даже мельком увидеть карикатурно-уродливую фигуру ювелира, хоть тот и пытался скрыть ее под толстым плащом, в который заворачивался всякий раз, выходя на улицу.
Портной еще тогда пообещал, что во всем будет помогать своему приятелю. Что принесенного им с холма золота хватит на жизнь им обоим. Он сдержал слово.
– Повезло, что ты вообще унес ноги с холма, – часто говорил портной ювелиру. Сколько историй рассказывают об одиноких путниках, которые набредали на такой вот холм. Пока они плясали, холм стоял на огненных столбах. После их больше не видели. Или же они возвращались домой, но потеряв рассудок. Навсегда оставив его на холме.
– И какая мне от этого радость, – возражал ювелир, – если я не могу показаться на люди и кормлюсь твоею милостыней?
Ювелир и вправду редко покидал свою мастерскую, и если такое случалось, то всегда в шапке и плаще, скрывавшем его позор.
Но шли годы. В мастерской ювелира постоянно толпились покупатели, довольные усердным мастером, который работал не покладая рук, превращая драгоценные металлы и камни в великолепнейшие украшения.
Вот только к золоту золотых дел мастер теперь не притрагивался, даже если покупатели готовы были хорошо платить ему за работу.
Девушка без рук
В вольном пересказе Кеннета Бё Андерсена
Одна известная история начинается с яблони, двух людей и змея. И эта история начинается так же. Но этим сходство ограничивается.
Он столько раз обращался с молитвой к милосердному Господу, и что получил взамен? Мельник все еще мечтал вернуться в то время, когда не нужно было трястись над каждой копейкой, когда они ели не пустой хлеб, а с маслом и он мог купить своей супруге самые модные наряды. Когда встречный народ приседал и кланялся. Но доходы не поспевали за расходами, на дне сундука оставалось все меньше и меньше монет, и вот теперь…
Народ перестал приседать и кланяться, и вместо этого качал головой и презрительно морщил нос, завидев их. Из уважаемых людей они превратились в бедняков, у которых за душой только и было что развалюха-мельница да яблоня во дворе за ней.
Нет, пора прекращать просить у Господа, который все равно не слушает. Мысли мельника обратились в другую, темную, сторону.
«Можно и кое-кого еще попросить», – думал он, со стоном подбирая с земли и кидая в корзину очередной кусок дерева. Он собирал хворост, и это занятие тяготило его. Не только оттого, что ломило спину, но прежде всего оттого, что в былые времена он нанимал людей для этой работы.
Солнце пекло сверху, глаза щипало от пота, и в глубине души он проклинал судьбу, которая, в конце концов, досталась ему.
Вдруг он содрогнулся всем телом, как в ознобе, и волосы у него на затылке встали дыбом. Мельник поднял глаза.
Перед ним стоял старик, древний старец. Испещренное морщинами лицо походило на кору дерева, глаза прятались так глубоко, что казались двумя впадинами, в глубине которых что-то поблескивало. Будто звезды морозной ночью.
– Кт… кто ты? – смог лишь прошептать мельник, едва слыша сам себя. Но старик, по-видимому, не жаловался на слух, потому что одна из морщин расползлась в улыбку.
– Ты знаешь, что я, – прозвучал ответ.
«Что», а не «кто», о да, мельник знал: видать, напрасно он не обуздал свои темные мысли.
Он глядел в темные впадины глаз, казавшиеся все больше. Словно открывающийся рот.
– Ты хочешь иную жизнь, и я могу это устроить, – сказал старик, только то был не старик, не человек, а нечто иное. – Ты хочешь владеть большим богатством, и я могу это устроить.
– Назови цену, – снова шепотом, почти неслышным из-за стука сердца.
– Отдай мне то, что стоит за мельницей.
Из улыбающегося рта старца что-то выползло. От страха мельнику показалась, что это настоящая змея. Но за змею он принял язык, серый и невероятно длинный. Старец плотоядно облизнулся.
За мельницей? Да там и нет ничего, кроме старой яблони. Мельник на мгновение задумался, не пытается ли старик его обхитрить. Может, он не разглядел в яблоках особые свойства? Не похоже. Дерево и впрямь хорошо плодоносило, но давало кислые и большей частью червивые яблоки.