Сквозь поднятую над ареной пыль в неверном оранжевом свете факелов Конан рассматривал своего молодого противника, который радостно смеялся чему-то и пока еще не догадывался, насколько опытного и опасного врага он себе заимел. Что же такое ты придумал для своих арбалетчиков, красивый безжалостный мальчик, а? Ты заранее поднесешь им кубок с отравой, убивающей через сутки? Нет, вряд ли. Такое средство не слишком надежно, за сутки многое может случиться… Наденешь на своих убийц форму какой-нибудь стражи, вооружишь их до зубов — и будешь надеяться на то, что обезумевшие цыгу в первую очередь станут убивать именно стражников и людей вооруженных, и потому вряд ли кто из охраны уцелеет? Тоже вряд ли — ты не из тех, кто пускает настолько важные дела на самотек. Так что же задумал ты?
Почему-то Конану казалось, что понять ход мыслей Селига очень важно. Он моргнул, потер слезящиеся от дыма и напряжения глаза, моргнул еще раз, вглядываясь пристальнее.
И внезапно понял.
Справа от молодого короля Шушана сидел один из его приближенных, некто Рахам, молочный брат Селига и его правая рука, такой же молодой и разодетый в пух и прах по последней шемской моде. Даже за столом он не снимал золоченых доспехов, отягощенных множеством драгоценных камней. Как защита, эти доспехи не выдерживали ни малейшей критики, но на юных аристократок и не менее отзывчивых служанок должное впечатление оказывали. На него Конан смотрел недолго — Рахам был силен и туп, и с этой стороны никаких особых неожиданностей не предвиделось. А вот слева от Селига…
Слева от Селига сидела некая смутная тень, на которую почему-то очень не хотелось смотреть. Просто-таки до рези в глазах, до тягучей боли в затылке, до подступающей к самому горлу тошноты не хотелось. Конан сузил глаза, смотря теперь точно на Селига, а пространство вокруг него захватывая боковым зрением — так смотрят на слабые вечерние звездочки, которые боятся взгляда в упор. Уловка сработала — теперь он видел селиговского соседа вполне отчетливо. И увиденное ему не нравилось.
Потому что в том случае, если этот сосед не был боевым придворным магом — причем магом темным! — Конан готов был съесть свой королевский берет.
Темный маг при дворе одного из шемитских королей — и сама по себе новость не слишком приятная. Но придворный темный маг, свободно творящий чары во внутреннем дворике чужого замка — это вообще ни в какие ворота… В городе немало приехавших на праздники волшебников, но так то — в городе! Провести же своего мага на территорию чужого дворца — вопиющее неуважение, почти наглость. Интересно, почему Исиро, придворный чароплет Зиллаха, не раскрыл вторгшегося на его территорию наглеца и не выставил его с позором за ворота? Впрочем — Исиро стар, очень стар, а подготовка к «празднику единения» — дело тяжелое, последние дни он почти не выходит из своих покоев, мог просто и не заметить…
А маг, кстати, не слишком-то сильный — отворотные чары так себе. Впрочем, на это сборище большего и не нужно — они ведь не привыкли делать что-то, чего делать не хочется, вот и работают даже такие слабенькие чары не хуже самых что ни на есть могучих и громобойных. Теперь ясно, какая судьба ожидает незадачливых арбалетчиков — простенькое заклинание в спину и, спустив тетиву, ты испускаешь и собственный дух. Чисто и просто. И никаких свидетелей.
Ну, это, допустим, мы еще посмотрим.
Исиро, хотя и стар, но маг не из последних. Да и характер у него вряд ли за последние годы изменился в лучшую сторону. Если будет он вовремя предупрежден и как следует разозлится — малоприятный сюрприз селиговскому приспешнику обеспечен. Надо будет сказать Квентию, что присутствие Исиро на тайной встрече тоже необходимо. Впрочем, Закарис хоть и простоват, но не настолько же, чтобы предположить, будто его приглашают просто по-приятельски попить местного подогретого пива перед завтрашним торжеством.
Уши резанул знакомый пронзительный голосочек, умудрявшийся одновременно быть визгливым и приторным. Баронесса Ользе наслаждалась обществом надутого типа с роскошными усами и огромным пивным брюхом, не забывая при этом зорко поглядывать на своих подопечных. Судя по цветам перевязи, ее кавалером является кто-то из свиты короля Тинтары, как там его… впрочем, неважно.
Еще одна проблема, которую необходимо решить, и немедленно. Не баронесса с ее ухажерами, конечно.
Дочери.
Вообще-то Конан был против того, чтобы брать их на эти сегодняшние мужские игрища. Но формально женщинам и детям присутствовать не запрещалось, а они так умильно просили. Обе просили. Да и Лайне последние два дня вела себя просто как истинная паинька, надо же было как-то ее вознаградить… Вон, сидят теперь, довольные, глазки блестят, личики раскраснелись. Атенаис кто-то подарил цветок, она вставила его в свою как всегда аккуратную прическу, а Лайне нацепила на плечо почти не помятого платья огромную золотую брошь с целой гроздью округлых синевато-пурпурных самоцветов — это про нее, кажется, служанка говорила? Красавицы. Они даже друг на друга смотрели вполне мирно, настолько были довольны. Ладно, пусть развлекаются, пока есть возможность.
Завтра с утра, еще до света, надо будет отправить их в загородную крепость. Попросить у Зиллаха эскорт, выбрать пару драконов понадежнее — и отправить. На всякий случай, мало ли как тут все может обернуться… Сказать Квентию, пусть слуги начинают собирать вещи уже сейчас. Кстати, где он?
Конан обвел взглядом двор и сразу же обнаружил главу своей Малой стражи — тот как раз заканчивал что-то почтительно нашептывать Закарису, склонившись почти что к самому его уху. Вот он договорил, поклонился и выпрямил спину, бросив быстрый взгляд в сторону Конана. Закарис повернул голову в ту же сторону, встретился с Конаном взглядом и утвердительно кивнул. Брови его при этом были слегка приподняты, выражение лица — задумчиво. Королю Аквилонии на какой-то миг показалось, что в глазах военачальника отразилась удивленная радость и даже странное облегчение, но в следующее мгновение тот уже отвернулся.
А тут еще и объявили новый поединок. На этот раз — на мечах. Услышав имена заявленных поединщиков, Конан насторожился и на какое-то время забыл и про Закариса, и даже про Квентия.
Потому что объявленными соперниками в первом бою оказались Селиг и Рахам.
А когда он увидел, чем именно Рахам вооружен, он даже дышать на какое-то время забыл…
Рахам вышел на арену первым и теперь стоял, рисуясь и слегка покачиваясь. То ли был он действительно сильно пьян, то ли умело изображал подобное состояние. Селиг задерживался, и пока что восторженные вопли доставались одному Рахаму. Он принимал их с удовольствием, раскланиваясь в разные стороны, сверкая драгоценными доспехами и опираясь огромными руками на рукоятку поставленной перед собой секиры. Конан смотрел на эту секиру, не отрывая взгляда.
Вообще-то ратный устав никому не возбраняет пользоваться во время дружеских поединков — а тем более в бою потешном — любым оружием, в том числе и боевым. Но местные в большинстве своем отдавали дань несерьезности сегодняшних поединков, и потому и оружие выбирали тоже не слишком серьезное — легкие сабли или короткие слегка изогнутые мечи, чуть ли не ученические по виду, иногда дополняя их трехзубцовым кинжалом для левой руки. Боевая секира в здешних краях — вещь достаточно необычная.
Особенно — секира гномьей работы…
Вопли между тем усилились — на арену выбрался Селиг. Двое слуг тащили за ним огромные ножны — похоже, молодой король Шушана на этот раз решил выступить с большим двуручником. Не самый удачный выбор при его довольно-таки среднем росте и не слишком-то мощном телосложении. Двуручники и так-то не отличаются скромностью размеров, а этот, судя по длине ножен, вообще был гигантом — длиной шага в два, и не мелких шага. Если такой вертикально поставить — наверняка окажется выше своего владельца. И тяжелый, похоже, не зря же двое слуг понадобилось. В Селиге же как-то совсем не угадывается мощи, необходимой для свободного и умелого обращения с такой убийственно тяжелой штукой. К тому же — против гномьей секиры. Интересно, какой клан ее делал?
Рахам тем временем вскинул руку, приветствуя своего соперника и побратима. Смертоносная плоскость серпообразного лезвия чуть шевельнулась, и в свете факелов темными гранями четко выделились руны клейма. Конан внутренне ахнул.
Он слишком хорошо знал — и это клеймо, и то, на что способно помеченное им оружие.
Время словно замедлилось, гул голосов отдалился. Селиговский двуручник против такой секиры — что ореховый прутик против боевого клинка. Вплетенное в остывающий металл во время ковки заклинание любую сверхпрочную сталь разрежет, словно горячий нож — масло. И даже зарубки на лезвии не останется. Такое оружие — слишком большая ценность для того, кто собрался просто немного поразмяться…
Из этого следует три возможных вывода.
Первая возможность — Селиг просто-напросто глуп и не знает, чем вооружен его противник. Или же это он сам пытался вооружить Рахама как можно лучше для убедительного исполнения намеченного фарса — и слегка перестарался. Что тоже, кстати, об излишнем уме не свидетельствует. Либо же все он отлично знает, просто намерения его несколько изменились со времени последнего доклада гленноровского шпиона. Пока курьеры мотались туда-сюда — многое могло поменяться…
Третья возможность могла оказаться самой неприятной — в этой игре есть еще и какой-то другой игрок. Третий. Со своими непонятными целями. И секира — это его ход. Может быть даже — не первый, а просто первый замеченный…
Конан напрягся, пытаясь заранее подготовиться к любой неожиданности. Из этого креслица чертовски неудобно быстро вскакивать. Но попытаться придется. Может быть, если подтянуть пятки поближе к заднице…
Между тем Селиг раскланялся со зрителями, отсалютовал хозяину замка и, взявшись обеими руками, медленно вытащил огромный меч из изукрашенной серебряной оплеткой ножен. Перехватившись поудобнее, поднял его над головой — то ли в салюте, то ли для того, чтобы даже задним было все хорошо видно.