Милый, все это мне только снилось.
Но старушка спрятала меня за большой бочкой, и не успела я туда юркнуть, как вернулись разбойники, волоча с собой какую-то девушку. Ей они дали ей выпить трех сортов вина – белого, красного и желтого, – и от этого разорвалось у ней сердце на куски. Милый, все это мне только снилось.
Тогда сорвали они с нее нарядное платье, уложили ее на стол, разрезали на куски ее белое тело и засыпали солью. Милый, все это мне только снилось.
А один разбойник увидал у нее на мизинце золотое колечко, но не смог стащить его с пальца. Схватил он тогда топор и отрубил ей палец; но отскочил палец вверх, упал за большую бочку и попал прямо мне за корсаж. Вот он, этот палец с колечком.
С этими словами она вытащила его и показала гостям.
Разбойник – а он во все время рассказа сидел белый как мел – вскочил из-за стола и хотел бежать, но проворные гости его схватили и отдали на суд.
И был он, а с ним и вся шайка казнены за их ужасные злодеяния.
Энджела СлэттерУ Плакучих Ворот
ВИДИТЕ, ВОН ТАМ?
Вот он, этот дом у нас в Брейкуотере, тот самый, у Плакучих Ворот, куда мужчины и женщины приходят ждать и оплакивать тех, кого забрало у них море. Очень красивый дом, просто прекрасный, особенно если учесть дурную славу округи, в которой он стоит, – да, по правде говоря, и дурную славу тех, кто в нем проживает.
Парадную лестницу ежедневно подметает девица, которой это занятие по душе (но о Нел поговорим позднее), фасад затейливо украшен цветным камнем разных оттенков, от сливочного до охры, попадаются даже красные, как рубины. Каменная мозаика изображает цветы и вьющиеся ветви (для которых использованы малахитовые изразцы). Во всем портовом городе больше не встретить ничего подобного, а кое-какие злые языки даже судачат, что тут-де не обошлось без колдовства. Окна в доме всегда чисто вымыты и сияют, будто хрустальные, но рассмотреть, что внутри, невозможно: они всегда плотно занавешены тяжелыми штофными гардинами.
Подойдите к двери, рассмотрите все завитушки, резьба-то по эбеновому дереву, рельефы с русалками и сиренами, сидящими на утесах и прыгающими с них прямо в море. Дверной молоток на удивление прост – кажется, в этой детали создатели вспомнили на миг о хорошем вкусе: самая обычная медь (конечно, превосходно отполированная), с изящным рельефным узором, придающим ему сходство с обрывком каната. Дом был построен не теперешними обитателями – эти в него вселились, расползлись, как рак-отшельник быстро растет, заняв новую раковину. Построил его старый морской капитан, вскоре после того оставивший все свое состояние в океане с его змеями и пиратами, штормами и водоворотами, вихрями и обманчиво тихими берегами, подойдя к которым так легко напороться на рифы. Потом дом приобрел другой человек, скандально известный «поп без прихода», проводивший свои дни в изучении темных мистерий, говорящий с духами и пытавшийся создать часы души, которые дали бы ему возможность если не жить вечно, то, по крайней мере, удвоить время земной жизни. Ему пришлось убраться из города, спасаясь от недовольства народа. А его обиталище пустовало долгие годы, пока не явилась эта женщина.
Далита.
Высокая и эффектная, с черными как смоль волосами, кожей золотистой, словно спелое зерно, и карими, блестящими, как камешки, глазами. С собой она притащила трех маленьких дочерей, внешне достаточно похожих на нее и достаточно непохожих одна на другую, чтобы понять, что отцы у них разные. Никто не знал, купила она дом или только открыла в нем лавку – через пару месяцев явился-таки стряпчий, обнаружив ее присутствие, но она к тому времени уже прочно обосновалась и как следует развернула дело (что заняло у нее всего-то неделю).
Агент с недовольным лицом уверенно стукнул молотком и вошел в дом, едва приоткрылась дверь. Через некоторое время он вышел с совсем другим выражением лица, на котором отражалось непривычное для него блаженство. Он удалился, слегка пошатываясь, впрочем, это явно его ничуть не беспокоило. С тех пор он зачастил в дом, а Далиту оставил в покое (как и ее отпрысков, число которых продолжало увеличиваться), а если после каждого визита его мошна становилась капельку тяжелее, а мошонка, наоборот, чуть теряла в весе, ничего дурного в том не было.
Роскошно выглядит дом, зато не может похвалиться живописным видом на море. Есть в этом какая-то несправедливость. Конечно, если высунуться из одного окна, сильно перегнуться влево и плотнее прижаться лицом к стеклу, то сквозь узкую арку Плакучих Ворот можно увидеть мелькающую воду. Точнее, нечистую, маслянистую жидкость, плещущую в порту, загрязненную множеством людей и их отходами. Но покажите того, что рискнул бы назвать это видом на море.
Вокруг дома нет ни кованой ограды, ни даже намека на садик вокруг – он просто торчит посреди своей улицы, порой грязной от дождя, а иногда пыльной без него. Ничто не приглушает здесь крики чаек и запахи свежей, сохнущей и гниющей рыбы.
Зато внутри все благоухает – ароматы и благовония, пьянящая, наркотическая смесь нейтрализует рыбный дух (как и другие, более интимные запахи), и любой, вступивший в пунцовое великолепие вестибюля, мгновенно забывает обо всех своих страхах и заботах. Богатое убранство, красивые девушки, их шарм, улыбки, голоса (приглушенные, но беспечные) – рядом с ними все кажется несущественным, кроме одного. После первого посещения даже самый робкий лавочник, колесный мастер, портной, моряк, князек или лицо духовного звания, – короче говоря, любой, кому по карману заломленная Далитой цена, – будет снова и снова блуждать по темным закоулкам, ведущим к дому у Плакучих Ворот.
Да сказать по правде, со временем округа-то стала на удивление безопасной – матросы из тех, кто не прочь заработать лишнюю монету, с удовольствием взялись приглядывать за порядком на улицах. Воры и грабители быстро усвоили, что не стоит задевать тех, кто направляется в определенную сторону этакой особой походкой – если только они не хотят неприятностей на свою голову. Портовые грузчики, говорят, время от времени расчищали улицу у дома от завалов мусора. Ни к чему пугать клиентов.
Постепенно клиентура Далиты росла, и теперь она все реже обслуживала завсегдатаев сама, становясь разборчивее и более скупо даря свои милости. Но, по мере того, как дочки подрастали, входя в возраст, росло число тружениц в доме: сначала Сильва, затем близняшки Яра и Нанэ, следом Карин, за ней Исха, потом Таллин и, наконец, Киззи.
Ашу не занимали, ее приберегали для другого случая.
Нел тоже не занимали, она пропадала на кухне.
Исха, рискнув распорядиться своей судьбой, сбежала и, похоже, исчезла навсегда.
Нел никогда не боялась улиц. Улицы всегда казались ей более приветливыми, чем дом женщины, – она не думала о Далите как о матери, может, потому, что от нее этого никогда не требовали.
Нел обыкновенная, просто на удивление. Возможно, Далита простила бы, уродись она дурнушкой, ведь это было бы хоть что-то – но такая обыкновенная, как она, Нел… почти что никакая. Пустота, на которой не задерживается глаз. Наверное, это казалось самым оскорбительным: все остальные дочери так или иначе переняли материнскую яркую красоту, искусно подчеркивая ее притирками и пудрами, платьями и корсетами – лишь бы произвести наилучшее впечатление на всех, кто их видит.
Но Нел… время от времени сестры пытались приукрасить ее, подправить, но казалось, попадая на ее кожу, краски блекнут, производя не больше изменений, чем легчайший ветерок. Розовое шелковое платьице поникало, как будто не найдя опоры. Волосы тоже отказывались курчавиться и виться, даже после целой ночи на тугих папильотках. Стоило их снять, как на плечи Нел падали густые прямые пряди, не каштановые, не черные, не светлые, а неприметная смесь всех трех цветов. Среднего роста, со средненькими серыми глазами, вся она была средненькая и сливалась с окружением не хуже хамелеона.
На проспектах, авеню, полузаброшенных улочках и в тайных проулках она нашла подобие дома и обрела собратьев среди обитателей этих мест. Такие же невидимки, они распознали родственную тень. Кое-кто даже помогал. Не бросаться в глаза означало не привлекать внимание, и в этом была их безопасность. Матушка Магнус, мудрая женщина, поделилась с Нел частицами своей магии – показала, как приглушать звук шагов и как заставить самые темные тени льнуть и облегать, служа камуфляжем. Самый ловкий вор по прозвищу Чуток научил ее договариваться со сложнейшими замками, так что они открывались, но девушка вовсе не собиралась использовать это умение в нечестных целях. Каждая крупица знаний бережно сохранялась ею, если не находила мгновенного применения.
Но в последние несколько месяцев улицы стали не такими приветливыми: тени казались более глубокими и мрачными, по ночам повисала тяжелая тишина, и Нел больше не была уверена в том, что найдет, совершая свои вылазки по утрамбованной земле или по гравийным дорожкам.
Нел нашла первую девочку.
Она тогда отправилась за недельным запасом угля, таща за собой недавно вычищенную красную тележку (Далита всегда требовала безупречной чистоты, и ее не волновало то, что уголь иногда портил картину). Нел всегда приходила к Угольному двору Билсона еще до открытия, но она умела справляться с замком на расшатанных деревянных воротах, а мистер Билсон ничуть не возражал, когда она оставляла мешочек с медяками и бронзовыми монетами в крохотной выемке за дверью заднего хода. Нел вошла, тележка каждый раз громко протестовала, подскакивая на выбоинах, но девушка ее не бросила. Она прошла к огромному угольному баку (высотой в человеческий рост, в длину в два, а в ширину в три), закрытому металлической крышкой, и, отодвинув ее, обнаружила, что изнутри на нее смотрят. Вглядевшись в полумрак, Нел различила тело, распростертое на черном, ничем, кроме пыли, не покрытом ложе из угля, и выражение растерянности, навеки застывшее на лице мертвой девочки.
Констебль, тучный и краснорожий, сильно рассердился на Нел за то, что она не смогла сказать ему, кто это сделал, чем сильно осложнила его работу. Обычно ему приходилось иметь дело с кражами да пьяными драками. На беглянок он старательно закрывал глаза, утверждая, что все они вернутся, когда как следуют проголодаются. Он спокойно брал взятки от тех, кто ведал городским «дном» – они отлично сами справлялись с поддержанием порядка, и констебль это ценил. Любые трупы, появлявшиеся в результате криминальных разборок, имели обыкновение бесследно исчезать. Ему не приходилось иметь с ними дела. Но… это было что-то новое.