Питер решил, что начинать нужно вечером, чтобы успеть управиться до начала обычной утренней программы. Он вернулся на свой наблюдательный пункт возле большой зарешеченной двери и, как никогда прежде, забарабанил в дверь и колотил, и лягал, и колотил какое-то время.
Предсказуемый, как сила тяготения, в коридор выскочил мистер Крауч с развевающимися полами рубахи.
– Что такое, что такое, с чего весь этот шум и… – На миг он затих, уставив на Питера взгляд, от которого скисло бы молоко. – Снова ты. Разве я тебя не предупреждал, малыш?
– Я думаю, что никакого Вжик-Вжика нет, – заявил Питер уверенно, как только мог. – Я считаю, что вы его придумали.
Глаза разгневанного мистера Крауча сузились и превратились в две щелки.
– Ах вот оно что, мерзкий блохастый крысеныш! Так погоди, скоро узнаешь, что есть, а чего нет.
Больше сказать было нечего. Питер вытянул руки перед собой, ободранными костяшками кнаружи, а потом резко выбросил к потолку оба средних пальца.
Принимая во внимание длину его ногтей, оскорбление прозвучало внушительно.
На случай если дальше все пойдет не по его плану, Питер предупредил остальных ребят, чтобы спрятались, особенно Конрад. У него один вид Вжик-Вжика мог вызвать болезненные воспоминания. Потом Питер уселся на краешек кровати. Долго ждать ему не пришлось.
В самом низу зазвякали дверные засовы. Потом застучали шаги на лестнице, этаж за этажом. Тот, кто к ним поднимался, шел не как другие взрослые – не топал, не шаркал. Его шаги были размеренными и целенаправленными. Они звучали равномерно, как тиканье огромных часов, отстукивавших мгновение за мгновением. Вот он широкими шагами прошел по коридору, вырос в дверном проеме, вступил внутрь – неестественно высокий и до ужаса худой, особенно ноги, похожие… да-да, на ножницы. Высокая шляпа почти касалась потолка, а лицо состояло из острых костей, обтянутых землистой кожей, хотя он не казался таким уж дряхлым.
На носу у него красовались очки, увидев которые, Питер обрадовался – необычные очки в медной оправе, с круглыми стеклами, одно прозрачное, другое темное. «Да! – подумал Питер со вздохом облегчения. – Я так и знал».
Вжик-Вжик остановился, взглянул на Питера, и его руки задвигались изящно и проворно, словно пауки. Он откинул полу длинного сюртука, открыв целый сверкающий арсенал ножниц и ножничек, развешанных по ранжиру. Бегло осмотрев их, Вжик-Вжик сделал выбор. Он пощелкал ими в воздухе: вжик-вжик-вжик.
– Средний палец, стало быть, – произнес он. – Мистер Крауч так добр, что позволил тебе самому выбрать, который. Ему показалось, что они одинаково оскорбительны.
Питер протянул обе руки, растопырив пальцы пошире.
– Давай все десять. Но только ногти.
Брови Вжик-Вжика поднялись выше очков, почти до края шляпы.
– Ногти?
– Ага, а потом волосы. И еще кое-что, только не сразу, ладно?
На полноценную улыбку Вжик-Вжик, видимо, был неспособен, но все-таки сумел изобразить некое подобие кривой ухмылки.
– Ты ведь знаешь, кто я и зачем я здесь. Или нет?
Питер положил руки на колени.
– Собственно говоря, я долго об этом думал. Ты был одним из нас, разве нет? Тебя ведь тоже держали здесь взаперти? А за что – уж не за то ли, что ты всего-навсего любил бегать с ножницами? И все?
– Дело прошлое.
– Может, и так, но я уверен, что ты и сейчас жалеешь о потерянном глазе.
Вжик-Вжик опустил ножницы и заинтересованно склонил голову набок.
– Готов поспорить, это не было несчастным случаем. Ах, конечно, все говорили, что такое может случиться, но не случалось же. Потому что ты всегда смотрел под ноги и никогда не падал. Но тогда выходило, что они ошибаются, а им ведь нужно, чтобы всегда было по-ихнему? Они должны быть правы, а для этого нужно сделать так, как будто они оказались правы.
Питер ткнул пальцем в темное стекло.
– Это они сделали, да? Отняли у тебя глаз.
Медленно, задумчиво Вжик-Вжик снял очки. Зрелище было не из приятных. Вообще-то Питеру не доводилось видеть выколотых глаз, только отрезанные пальцы, но он предполагал, что пустая глазница будет прикрыта зашитыми веками, как шторами. Но нет, разрушение выставлено напоказ: ярко-розовые складки, нависающие над высохшей пористой массой.
Вжик-Вжик снова распахнул сюртук и водрузил первую пару ножниц на их место, в аккуратную петлю из ткани. Вместо них он взял другие, потускневшие, в пятнах, совсем маленькие и короткие – первые детские ножницы, которые дают малышам после тупоконечных.
– Я храню их все эти годы, – сказал Вжик-Вжик, не отрывая от них здорового глаза. – Все еще годятся в дело.
И он воткнул свое детское сокровище прямо в центр того, что осталось от глаза. Было понятно, что это не причиняет ему боли, зато было больно на это смотреть, и Питера чуть не стошнило. Когда Вжик-Вжик так и оставил их на месте, довольный, что носит их снова, как в былые дни, Питер заставил себя посмотреть.
Вжик-Вжик наклонился вперед и придвинулся ближе, чтобы Питер ничего не упустил.
– Скажи то, что нужно, – зашептал он нетерпеливо. – Скажи же мне правильные слова.
Что за загадки? Питер чуть не утратил всю свою уверенность. Он мог сказать только то, что чувствовал, и, когда заговорил, голос у него дрожал.
– Что ты хотел сделать с ними после того, когда они сделали это с тобой? – спросил он. – Что бы это ни было… мы все здесь в таком же положении.
Вжик-Вжик выпрямился во весь свой невероятный рост. Скрестив руки на груди, он надолго задумался, потом выдернул ножницы из глаза и милосердно вернул очки на место. Отвернув полу сюртука, он снова поменял ножницы.
– Это правильно.
Питеру, больше не лохматому и не растрепанному, было удивительно странно сидеть на краешке кровати и смотреть, как его куски и кусочки падают и сыплются на пол. Длинные, грязные ногти, один за другим, буйные, спутанные волосы, прядь за прядью. Он не чувствовал такого облегчения, какого ждал, не было и чувства освобождения, ведь все это было частью его самого, щитом, за которым он так надежно укрывался.
Кем он будет без этого?
Вжик-Вжик отступил на шаг, чтобы оценить работу, и, кажется, остался доволен.
– Еще что-то, ты говорил?
– Верно. Правда, это не для меня.
Питер проводил его по коридору в комнату Дженни, где она сидела, глядя на звезды через потолок, потому что ей не оставили выбора. Он потрепал ее по плечу, отбросил в сторону густые волосы – сегодня он смог потрогать их пальцами, своими пальцами – и обнажил уродливые черные стежки.
– Я знаю, тебе нетрудно это сделать, – сказал Питер. – Главное, сможешь ли ты убрать все это, чтобы не сделать ей больно?
– Я тоже здесь, между прочим, – обиженно фыркнула Дженни. – Нехорошо говорить обо мне так, как будто меня тут нет.
Вжик-Вжик сложился пополам и уперся ладонями в колени, пытаясь рассмотреть получше. Он долго хмыкал и мычал. Когда он снова выпрямился, на его лице не было колебания. Только решимость.
– За это с тебя причитается, – заявил он.
Этого-то Питер и боялся.
Но – зато ему оставили право самому выбрать палец.
Ключ входит в скважину, замок щелкает, дверь тихонько растворяется… Таким мелочам суждено было положить конец всему, что было в прошлом, и начать все заново.
Питер впустил Черных Мальчиков и выждал время, чтобы они успели занять места, хотя ночь еще не кончилась и кругом было темно, только в вестибюле первого этажа виднелись тусклые отблески света, так что впотьмах было ничего не разобрать. Затем он снова запер за ними дверь.
– Как следует, погромче и без остановки, – наставлял Питер Жестокого Фреда. – От души.
Фред взглянул на него презрительно и после стольких-то лет не смог удержаться: «Не тебе меня учить, как бузить и скандалить».
Питер отошел от него в сторонку, а Фред с таким рвением принялся колотить в дверь и орать, что было ясно: никогда еще никто не поднимал такого шума в особняке, где не светило солнце, а дождь всегда был ледяным.
Дверь квартирки приоткрылась, и мистер Крауч выскочил в коридор в последний раз.
– Ну, ты у меня получишь, косматый выродок! – кричал он. – Если ты совсем выжил из ума и желаешь лишиться остальных девяти пальцев, я тебе помогу, понял?
Увидев, что буянит Фред, он остановился как вкопанный.
– Это ты? Что за муха тебя укусила?
И тут Черные мальчики, действительно черные, как чернила, выскочили из чернильно-черных теней, а мистер Крауч так их и не увидел. Они бросились на него, повалили на пол, а Питер тем временем снова пустил в ход ключ и выпустил Жестокого Фреда, так что Фред мог теперь заняться тем, что у него лучше всего получалось.
Они решили, что в коридоре лучше не пачкать, поэтому, оглушив мистера Крауча, они втащили его в комнату, где он жил со своей славной хозяюшкой и собакой, которая каждый божий день изводила Фреда. Вновь поднялся шум и гам, но теперь приглушенный, так как доносился из-за закрытой двери, и хорошо, потому что звуки были крайне неприятными.
Это длилось недолго… хотя, пожалуй, все же намного дольше, чем того требовала необходимость.
Прошло несколько часов, и заведение открылось, как обычно, у входа сидел Питер, приветствуя злорадных взрослых и перепуганных детей, явившихся на утреннюю экскурсию, а Дженни выглядывала из окошка кассы и, ослепительно улыбаясь, принимала плату.
Хотя и неожиданно юный, Питер тем не менее выглядел достойно. Вжик-Вжик как-никак был по профессии портным, и ему не составило труда подогнать один из старых костюмов мистера Крауча. Правда, в нем у Питера зудела кожа, не столько из-за материи, сколько при мысли о прежнем хозяине – но он и не собирался носить костюм долго.
– Если вы уже бывали у нас раньше, то наверняка уже заметили небольшие изменения, – обратился Питер к публике, стараясь не размахивать левой рукой и прятать повязку на том месте, где раньше у него был мизинец. – Это лишь временно, могу вас обрадовать. Бывает, что и таких чудесных людей, как мои дядюшка Эбен и тетушка Лиззи, не минует приступ малярии. Но пусть вас это не волнует! Вы увидите все, за чем пришли!