Столь же непростым делом было для иностранцев оказаться в России: путешественники должны были получить в российском посольстве визу, а потом пройти сложную процедуру на таможне, включая пребывание в карантине.
Но запретный плод сладок, поэтому, несмотря на все ограничения, иностранцы приезжали в Россию и делились своими впечатлениями, весьма разнообразными, как резко негативными, так и восторженными. Например, французский граф Поль де Жюльвекур, несколько лет проживший в России, писал, что европейцы запрашивают «паспорта в Петербург и Москву. Рим и его былое величие их больше не интересует. Будущее находится на берегах Невы». Другой француз, Шарль де Сен-Жюльен, долгие годы проработавший в Санкт-Петербурге, написал первый путеводитель по российской столице, анонимный, которым пользовался Оноре де Бальзак во время своего путешествия в Россию в 1843 году. О России, как известно, прославленный писатель ничего не написал, кроме «Письма о Киеве». Почему не написал, ведь он стремился обрести в России славу и признание? Потому, что приехал не вовремя, а именно сразу после публикации книги маркиза де Кюстина.
Астольф де Кюстин (1790–1857), отец и дед которого были гильотинированы в эпоху якобинского террора, прибыл в Россию, по его собственным словам, с искренним желанием найти здесь веские аргументы для борьбы с либерально-конституционными принципами Июльской монархии. Ведь Кюстин, как и Токвиль, не поддерживал «короля баррикад» Луи-Филиппа, не считал его легитимным монархом и был в стане легитимистов, то есть сторонников легитимного, по их мнению, короля Карла Х, а потом его внука, графа Шамбора. Поездка в Россию, если верить Кюстину, явилась для него своеобразным экспериментом: он хотел понять, способна ли абсолютная монархия оправдать надежды, возлагаемые на нее французскими легитимистами. Существует также версия, согласно которой Кюстин отправился в Россию хлопотать за своего интимного друга, поляка Игнатия Гуровского, вовлеченного в польское восстание (нетрадиционная ориентация Кюстина была хорошо известна; Кюстин до конца своих дней фигурировал в сплетнях всех злых языков как самый знаменитый гомосексуалист Франции). Гуровский был братом известного панслависта Адама Гуровского. Адам Гуровский принимал участие в польском восстании 1830–1831 годов; после его подавления, как и многие лидеры восставших поляков, обосновался в Париже и, видимо, желая получить разрешение вернуться в Россию, начал писать в пророссийском духе, возлагая на нашу страну миссию панславизма. В итоге император Николай простил Гуровского и разрешил ему вернуться в Россию. Кроме того, Кюстин был уже известен как автор популярных путевых заметок, а его работу об Испании похвалил сам Бальзак. Поэтому, отправляясь в Россию, он, возможно, хотел повторить успех Токвиля и обрести славу (эти версии подробно рассматриваются в книге Дж. Кеннана). В компании своего итальянского слуги Антонио и И. Гуровского, предположительно в конце мая 1839 года, Кюстин отправился в Россию.
Итог путешествия маркиза, которого радушно принял император, хорошо известен. Сказать, что ему не понравилось, значит ничего не сказать. Когда французский аристократ побывал в России, он, по его собственным словам, отказался от своего первоначального замысла и написал обширный четырехтомный памфлет, в котором его впечатления от путешествия были облечены в форму сатирической публицистики. Он писал: «Уезжая из Парижа, я полагал, что лишь тесный союз Франции и России способен внести мир в европейские дела; но, увидев вблизи русский народ и узнав истинный дух его правительства, я почувствовал, что этот народ отделен от прочего цивилизованного мира мощным политическим интересом, опирающимся на религиозный фанатизм; и мне думается, что Франция должна искать себе поддержку в мире тех наций, которые согласны с нею в своих нуждах». Представляется, тут Кюстин лукавит, поскольку он увидел в России именно то, что хотел увидеть. Он знал о том, что увидит, даже если этого вовсе не видел, поскольку это отлично укладывалось в его мифологию. Поэтому, несмотря на то что его преследовала «африканская жара», он испытывал инфернальный холод; в Петропавловской крепости рабы, как им и положено, любили свое рабство, опьянялись им, а Сибирь начиналась от Вислы. Как справедливо отмечала отечественная исследовательница К. Г. Мяло, «принято верить де Кюстину на слово, будто он, роялист и легитимист по убеждениям, прибыл в Россию для того, чтобы найти здесь дополнительные аргументы против представительной, демократической системы правления <…> Это на все лады повторяют и его комментаторы. Так что тезис приобрел статус некой самоочевидной истины и дополнительно свидетельствует против России».
Маркиз де Кюстин был верным католиком и имел множество контактов в особняке Ламбер, центре польской эмиграции. Его встречали в салоне княгини Чарторыйской, супруги лидера польской эмиграции. Он был знаком с Фредериком Шопеном, который тоже не жаловал Россию; с Генрихом Гейне его свел поляк Евгений Бреза; он знал Эвелину Ганскую, возлюбленную Бальзака. Кюстин был также знаком со знаменитым польским поэтом Адамом Мицкевичем[4], возможно, присутствовал на его лекциях в Коллеж де Франс и точно встречался с ним перед поездкой в Россию. Первый том сочинений Мицкевича на французском языке появился в Париже в 1841 году, когда Кюстин начал работать над своей книгой. Как отмечал американский дипломат и автор книги о маркизе де Кюстине Дж. Кеннан, многие темы оказались общими для обоих произведений, и эта общность чувствуется не только в поразительных совпадениях, но и в «самом их духе и идентичности содержания». В свою книгу Мицкевич включил и резко антирусское стихотворение «Дорога в Россию», но о нем Кюстин узнал уже после поездки в нашу страну. Безусловно, эти собеседники Кюстина симпатий к России не испытывали и вряд ли скрывали от маркиза свои чувства по отношению к ней и ее императору.
Помимо этого, Кюстин, ревностный католик, был убежден, что вне католической церкви христианство было обречено на гибель. Поэтому, отправляясь в Россию, он заведомо не мог относиться к ней так, как к католической Испании. Испания при всей своей жестокости и экзотике была ему понятна, Россия — нет. Испания для него была полным экзотической привлекательности Востоком, а Россия — Азией, даже азиатчиной.
Пересказывать книгу Кюстина нет смысла, она хорошо известна. Другое дело, что каждый читатель видит в ней что-то свое. Поэтому для одних Кюстин — откровенный русофоб, для других — вовсе нет, поскольку он якобы всего лишь сказал правду о России и русские такие и есть, да и в целом он написал много хорошего о России. Подобное мнение весьма распространено и по сей день, особенно в некоторых интеллектуальных кругах в самой России (обычный европейский обыватель, да и не только, несмотря на регулярные переиздания книги, ее в целом не знает). Наши соотечественники, настроенные оппозиционно или критично по отношению к власти, очень ценят и любят эту книгу как важный источник информации не столько о российской истории, сколько о системе российской политической власти. Например, Е. Г. Ясин в предисловии к книге французского исследователя русского происхождения Жоржа Соколоффа «Бедная держава», в которой автор высоко оценивает идеи Кюстина, отмечает: «Сегодня наши государственники и националисты костят его (Кюстина. — Н. Т.) почем зря. Злобный был маркиз, однако писал пусть неприятную, пусть с передержками, а все-таки правду. Но мы не желаем слушать критику от иностранцев: у них самих, дескать, пригороды бунтуют и негров вешали».
Мы помним, что как среди российских обывателей, так и среди интеллектуалов распространено мнение, что взгляд со стороны — объективнее и точнее, а изнутри мы многое не видим, что иностранец, пишущий о России, является беспристрастным наблюдателем. Конечно, «большое видится на расстоянии», но только если есть желание именно увидеть и не подогнать увиденное под уже имеющуюся схему и набор мифов и предрассудков. Собственно, Е. Г. Ясин и сам усматривает ту же самую «вечную Россию», что и Кюстин, точнее, имеет ту же оптику восприятия. Отсюда и его вывод: «…необходимы гибкие институты, высокие образованность и культура, неразрывно связанные со свободой и доверием. Они, однако, несовместимы с государственным деспотизмом, произволом, великодержавностью, съедающими силы народа».
В каждой книге есть выводы, квинтэссенция того, что хотел сказать автор. Есть такое заключение и в работе Кюстина, «Краткий отчет о путешествии». Давайте посмотрим, какие выводы о России, по мнению самого автора, являются важнейшими.
Итак, Россия — страна непонятная, отсталая и дикая: «Русская цивилизация еще так близка к своему истоку, что походит на варварство. Россия — не более чем сообщество завоевателей, сила ее не в мышлении, а в умении сражаться, то есть в хитрости и жестокости».
Не приобщившийся к подлинной, то есть западной, цивилизации, русский народ аккумулировал в себе самые отвратительные качества других народов: «У русских не было средневековья, у них нет памяти о древности, нет католицизма, рыцарского прошлого, уважения к своему слову; они доныне остаются византийскими греками — по-китайски церемонно вежливыми, по-калмыцки грубыми или, по крайней мере, нечуткими, по-лапонски грязными, ангельски красивыми и дико невежественными (исключая женщин и кое-кого из дипломатов), по-жидовски хитрыми, по-холопски пронырливыми, по-восточному покойными и важными в манерах своих, по-варварски жестокими в своих чувствах…»
При этом русский человек не способен к созиданию чего-то нового и самобытного: «…весь его талант — мериться с другими; весь его гений — подражательство <…> Призвание русских — переводить европейскую цивилизацию для азиатов <…> Россия — общество подражателей, а всякий, кто умеет лишь копировать других, неизбежно впадает в карикатурность <…> За четыре века колебаний между Европой и Азией Россия до сих пор так и не сумела оставить делами своими след в истории человеческого духа, ибо национальный ее характер изгладился под толщею заимствований».