Итак, работы Рауля Бурдье позволяют еще раз убедиться в том, что видение европейцами России было политически ангажированным и зависело как от внутриполитической ситуации в конкретной стране, так и от международной обстановки. Авторы работ о России зачастую были своеобразными политическими флюгерами, отражавшими настроения общества и выполнявшими определенный общественный заказ. Поэтому если карикатуры времен Крымской войны — это полчища марширующих медведей, то накануне заключения русско-французского союза медведь останется, но уже в образе защитника слабой и хрупкой Марианны от хищного немецкого орла[8].
Сентиментальный русофоб и исследователь северных земель Луи-Антуан Леузон Ле Дюк
Еще одним примером политического флюгерства может быть французский путешественник, исследователь северных земель, писатель Луи-Антуан Леузон Ле Дюк (1815–1889). Уроженец Дижона, выходец из простой семьи, он сделал прекрасную научную и административную карьеру, побывал в нашей стране несколько раз и считал себя большим знатоком России.
В свое время Александр Сергеевич Пушкин очень метко назвал Максимилиана Робеспьера, лидера французских революционеров-якобинцев, «сентиментальным тигром» — страдал, мучился, но был главным идеологом террора. Л.-А. Леузон Ле Дюк был таким «сентиментальным русофобом». Писал о России самые разные работы в зависимости от политической конъюнктуры. Во время Крымской войны из-под его пера выходили настоящие пропагандистские агитки, содержанию которых позавидовал бы маркиз де Кюстин. Но война окончилась, отношения начали восстанавливаться, и Леузон Ле Дюк, настоящий «боец идеологического фронта», быстро перестроился и стал писать романы на русскую тему, казалось бы, совершенно поменяв тональность. Однако под флером сентиментальной романтики так и остался привкус русофобии и полный набор устоявшихся западных мифов о России.
Но давайте сначала отправимся вслед за нашим героем в Карелию, за камнем для саркофага Наполеона Бонапарта. 15 декабря 1840 года в Париже произошло грандиозное событие: торжественное перезахоронение праха Наполеона в Соборе Инвалидов (сын короля Луи-Филиппа, принц Жуанвильский, был отправлен в экспедицию на далекий английский остров Святой Елены, где Наполеон находился в вечном изгнании и где он умер 5 мая 1821 года). Произошло то, о чем мечтал Наполеон: «Я хочу, чтобы мой прах покоился на берегах Сены, среди народа, который я так любил». Встал вопрос о сооружении саркофага, который должен быть не хуже, чем у римских императоров, из красного царского порфира. Принялись искать камень, но выяснилось, что такой материал есть только в России. А в это самое время Леузон Ле Дюк собирался в очередное путешествие. И вот именно ему французское правительство доверило важную миссию: привезти камень.
Для Леузон Ле Дюка это было уже не первое путешествие в нашу страну: впервые он побывал в Петербурге в 1840 году в возрасте двадцати пяти лет, как он сам писал, «ради удовольствия». Спустя два года он вернулся в Россию и даже стал воспитателем детей в доме графа Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина, сына первооткрывателя «Слова о полку Игореве». Тогда же увлекся финским эпосом «Калевала» и решил перевести его на французский язык. А еще, не зная русского, весьма вольно перевел на французский «Героя нашего времени» М. Ю. Лермонтова.
И вот в 1846 году он отправился в Россию за порфиром. Французы называют этот камень «русским порфиром», хотя на самом деле это метаморфизованный песчаник, или шокшинский кварцит, — камень был обнаружен в старинном селе Шокша. Об этом путешествии, продолжавшемся три года, путешественник написал очерк, публиковавшийся в разных изданиях в 1853, 1873 и 1886 годах без существенных изменений. В этом очерке автор не касается политических вопросов и только описывает сложности экспедиции (блоки камня чуть было не затонули во время бури на Онежском озере) и рассказывает о помощи со стороны русских властей. Император Николай Павлович, как известно, не любил Францию «короля баррикад» Луи-Филиппа, но к Наполеону Бонапарту испытывал уважение как к сильному политику и полководцу, которого Россия победила. Благодаря покровительству императора все административные препоны были преодолены, перед гостями из Парижа легко открывались все двери, а налог за разработку и добычу «порфира» с французов не взимался. Леузон Ле Дюк вложил в уста императора такие слова: «Какая судьба! Мы нанесли первый смертельный удар этому человеку пожаром нашей древней и святой столицы, и это к нам пришли просить о его могиле!»
В 1849 году после долгих мытарств камень доставили в Париж, на набережную д’Орсе. Работы по созданию саркофага и реконструкции интерьеров растянулись на долгие годы. Могила Наполеона I была торжественно открыта только 7 апреля 1861 года племянником великого императора Наполеоном III. Кстати, современные экскурсоводы в Соборе Инвалидов рассказывают туристам, что камень для саркофага — финский, а не русский.
Но вот началась Крымская война, Россия и Франция стали политическими и военными противниками. Наш герой очень быстро подстроился под текущую конъюнктуру и оказался одним из тех, кто возглавил пропагандистскую антирусскую кампанию. В 1853 году он опубликовал работы «Современная Россия» и «Русский вопрос», в 1854-м — книгу «Россия и европейская цивилизация». Последние из названных книг — откровенно русофобские работы, жесткая пропагандистская публицистика, созданная на потребу дня, можно сказать, добротные пособия по классической русофобии.
При этом, как подчеркивает Леузон Ле Дюк в предисловии к работе «Россия и европейская цивилизация», на написание книги его подвигло исключительно стремление рассказать правду о России и написать книгу так, как ему диктует его совесть. Себя он позиционирует серьезным знатоком России, сообщая, что трижды выполнял в нашей стране правительственные миссии и встречался с официальными лицами, оказывавшими ему всяческое содействие. Однако Леузон Ле Дюк не забывает подчеркнуть, что вся эта помощь — лишь желание пустить пыль в глаза, а в этом искусстве русские весьма преуспели. Автор развивает мысль Астольфа де Кюстина о том, что Россия — «царство фасадов» и все в ней видимость, что объясняется стремлением скрыть реальную ситуацию. «Что такое империя русских? Имя ей — ложь», — восклицает путешественник.
По его словам, чтобы иностранец не узнал ничего лишнего и увидел лишь то, что дозволено увидеть, к нему, безусловно, из самых благих побуждений, приставят фельдъегеря, который будет сопровождать его на всем протяжении пути и покажет то, что следует показать. Правда, сообщает Леузон Ле Дюк, есть возможность избавиться от этой опеки: фельдъегеря надо поить водкой на каждой почтовой станции, ведь какой же русский не любит выпить!
Как известно, рыба гниет с головы, и обман начинается на самом высоком уровне, а главным строителем «царства фасадов» является сам император. Так, Леузон Ле Дюк рассказывает, как однажды в Петербург прибыла группа прусских офицеров с целью изучить опыт организации эскадронов гвардейской кавалерии. Император принял гостей в высшей степени любезно и сказал по-немецки сопровождавшему его офицеру: «Видишь этих господ? Их отправил сюда мой прусский брат с целью изучить наши эскадроны. Покажи им все, как братьям!» А потом обратился к нему уже по-русски: «Ты им все покажешь так, как должен показать!» И офицер, по словам Леузон Ле Дюка, все прекрасно понял.
Главным злом России, как и многие другие авторы, Леузон Ле Дюк считает деспотизм или самодержавие — это для него одно и то же. Самодержавие — это антиевропейский институт, отмечает он, амальгама всех тираний, не имеющая аналогов в мире, и уже одного института самодержавия достаточно, чтобы создать пропасть между Россией и цивилизованной Европой. При Иване Грозном самодержавие оформляется в окончательном виде: «Нет больше спокойствия, нет безопасности, есть только смерть для всех».
Петр Великий напрасно попытался превратить самодержавие в инструмент цивилизации: «Самодержавная власть может побрить мужиков и одеть их в европейские одежды, но не может вызвать процветание ума и расцвет разума». При Екатерине II власть стала еще более развращенной и «самодержавие попало в публичный дом», а при Петре III и Павле I — в дом сумасшедший. Александр I — «галантный и мистический, ошибался и мечтал, и так прошла его жизнь». Император Николай Павлович, по словам Леузон Ле Дюка, соединил в себе черты всех своих предшественников, но превзошел их в хитрости. Столь же жестокий и беспощадный, как Иван IV и Петр I, но более хладнокровный, сам уже головы топором не рубил, но жизнь человеческую абсолютно не ценил. Что еще важно, Николай I, по словам нашего героя, придал самодержавию милитаристский характер: «Невозможно сегодня представить самодержца иначе как в военном мундире и с саблей в руке. Вот идеал!» Поэтому, в то время как другие державы мечтают о мире, Россия только и делает, что мечтает о войне и к ней готовится.
Россия для Леузон Ле Дюка — «это варварское по своей сути государство, с невероятным постоянством играющее в цивилизацию». И далее начинается «сеанс разоблачения»: «Религия? Ее там нет: под роскошным покровом православия, в которое она драпируется, скрывается скептицизм, часто доходящий до атеизма, или, по крайней мере, до сухого безразличия. Патриотизм? Тут совсем не понимают этого чувства. Просвещение? Оно дало цветы, но они бесплодны». Россия может быть по отношению к европейской цивилизации «либо пародией, либо угрозой… Россия — это трехголовое чудище, отталкивающее от себя Европу, и имя трем головам: крепостное право, православие и самодержавие».
А в примечаниях книги без всяких комментариев автор поместил уже известное читателю фальшивое «Завещание Петра Великого», вновь востребованное в годы Крымской войны и выдаваемое Леузон Ле Дюком за чистую монету.
В работе «Русский вопрос», написанной летом 1853 года, особым нападкам Леузон Ле Дюк подвергает православную церковь. Это понятно, особенно с учетом того, что поводом к Крымской войне стал конфликт из-за покровительства Святым местам. Но здесь все гораздо серьезнее, поскольку мы имеем дело с истоками русофобии как таковой, а она своими корнями уходит в раскол церквей и принятие Русью христианства по восточному образцу. Правда, Леузон Ле Дюк полагает, что Русь приняла католическую версию христианства, ведь официально раскол церквей произошел только в 1054 году. Поэтому православная церковь для него — «это католическая церковь, доведенная до состояния окаменения».