Спали мы прямо в костюмах «опарыша».
Я уже успел поработать абдоминальным хирургом. Сложно сказать, что я освоил это искусство, но в случае жизненной необходимости экстренную помощь оказать смогу. Работал в гнойной хирургии, где достиг максимальных успехов, а теперь в роли терапевта, я бы даже сказал, пульмонолога в некотором смысле. Я стал понемногу разбираться в снимках органов грудной клетки.
Есть отдел хирургии, многим пациентам даже не знакомый, этакая смесь фтизиатрии, пульмонологии, онкологии с использованием скальпеля – торакальная хирургия. Узконаправленная, интересная работа. У нас в клинике есть отделение торакальной хирургии. Там всего два врача и заведующий. Военный врач, избравший путь торакального хирурга, прямолинейный, честный мужчина, веселый собеседник. Может, он не самый гениальный хирург, но отличный организатор коллектива. Он был как отец в семье, его все уважали и искренне любили. И он проявлял себя как настоящий лидер. Звали его Алексей Дмитриевич, но он представлялся как Леха.
В реанимацию поступил мужчина лет 40 в тяжелейшем состоянии. По рентгену у него была выраженная буллезная трансформация легких, плюс полисегментарное поражение ковидом, и на этом фоне случился пневмоторакс. Проще говоря, ему и так особо нечем было дышать, так еще и на легком появилась дыра, из которой воздух пошел в плевральную полость и сдавил собой легкое. Конечно, торакальные хирурги уже установили дренаж, но легкое не расправлялось. Сатурация падала, и реаниматологи, естественно, перевели его на искусственную вентиляцию легких. Были попытки подключить дренаж на активную аспирацию, но ничего не помогало. Мы работали официально как терапевты, но через неделю такой работы руки уже чесались кого-нибудь прооперировать. В итоге Леха предложил оперировать бедолагу. Мужик-то молодой.
Пациента подготовили и подали в операционную. В тот день бригада была терапевтическая, а выполнить резекцию легкого одному хирургу не под силу. Мне подвернулся шанс участвовать в операции на неизвестной доселе полости – грудной. Этот момент стал важной точкой в моей будущей карьере. Зайдя в операционную, пытаясь разглядеть через респираторы окружение, мы начали намываться, не снимая ковидные костюмы. Мытье рук по локоть в двух перчатках вызывает необычные ощущения. Я вспотел еще на этом этапе. Поверх «мундира опарыша» мы надели стерильные хирургички. Операция, естественно, была эндоскопическая[63], через три прокола, точнее вслепую. Не понимаю, что видел Леха, но я различал лишь очертания органов. Мы установили оптику через место дренажа, залили воду в плевральную полость и, как на шиномонтаже, визуализировали перфорацию. С помощью сшивающего аппарата убрали часть легкого с этой дырой, и наконец-то появился герметизм – легкое стало расправляться. Сатурация поднялась до 98 на фоне кислорода, со слов анестезиолога. Насколько интересна плевральная полость: окруженная реберным каркасом, разделенная средостением, где расположены трахея, пищевод, аорта, крупнейшие сосуды организма, сердце. Инструменты торакальных хирургов длинные, около 40 см. Я поверил в любовь с первого взгляда. Экстремально и утонченно, шансов накосячить нет, ведь если задеть ту же верхнюю полую вену, вся кровь истечет менее чем за минуту.
Завершив операцию установкой дренажей, мы вышли в зеленую зону и сняли костюмы. Очертания окружающего мира приходили не сразу. Глоток свежего воздуха после хорошо выполненной работы. А на улице светило пронзающее солнце. Мы налили кофе и вышли за пределы больницы.
Пообщавшись с Лехой, я узнал, что он не сразу пришел к этой профессии. Его путь был тоже тернист, но он заведует отделением, его уважают, у него прекрасная семья, и дети хотят пойти по его стопам. Было видно, что он работает для удовольствия. Я тоже очень заинтересовался и попросил, если будет что-то подобное, звать и меня. На том и сошлись. Шел месяц, как я работал ковидным терапевтом, получил первую зарплату как врач-терапевт. Наверное, где-то глубоко внутри надеялся, что теперь все будет хорошо. Мне заплатили почти в три раза больше привычного. При этом я даже не устал. Я мог бы так работать сутками. Конечно, это тоже тяжело, это тоже отсутствие сна, дискомфорт, риск инфекций, но хирургом быть сложнее. И риск заразиться гепатитом, СПИДом и другими инфекциями не меньше, чем злополучным вирусом. Получив достойные деньги, я решил отпраздновать это с Элиной. Пока она каталась в очередной раз делать «реснички», я продумал всю вечернюю программу: заказал замечательный ужин, цветы и самый красивый номер в самом красивом отеле. Я знал, что она хотела новый айфон, но день рождения у нее только через 3 месяца. Ну, чего же ждать? Надо жить и радоваться. Этот вечер был прекрасен, поистине идеален. Ночь, спокойная музыка, бутоны роз над изящным бокалом белого сухого и роксом с виски. Подшофе я люблю философствовать.
– Люди даже не осознают, что самый ценный ресурс на планете Земля в наши дни – это время. Ведь чтобы избрать свой путь, достаточно секунды: необдуманная мысль, неловкое слово, не там поставленная подпись. А покорить свою вершину жизненного пути может далеко не каждый. Существует ли такая вершина, конец пути? В медицине, наверное, нет.
– Ты романтизируешь, – прервала меня Элина.
– Что может произойти за долю секунды? Зародится или закончится жизнь. А мы ежедневно выполняем свои ритуалы. Нам внушили или мы сами решили, что мир такой, какой есть. Дом, работа, пятничные посиделки с друзьями. И все идет своим чередом. Не нужно отличаться от других, нужно учиться, получить высшее образование и продолжать существовать, завести семью и работать дальше во благо своих детей. А когда человека сбивает машина, что в этот момент он видит перед собой? Многие говорят, что перед глазами пронеслась вся жизнь. Проведя в реанимации в медикаментозном сне неделю, открывая глаза и видя перед собой медицинский персонал, благодарят Бога за жизнь. Что бы ты выбрала? Божественные трели твоим родственникам, как все прошло отлично, какую сложнейшую сделали операцию, а через пять дней получить звонок из реанимации со словами «Примите соболезнования…» – или, может, врача, который будет самоотверженно делать все возможное, но скудного на общение?
– Ты, видимо, забыл, что я тоже врач? – сказала она.
– Да какой ты врач? Ты ходишь и печатаешь консультации на компьютере, ты не дежуришь, спишь ночью дома. Считаешь меня грубым и скудным. Да, я иногда забываю, что я не на работе. Она не заканчивается, и если я нахожусь сейчас дома, это не значит, что я не в курсе, что происходит в моих палатах. Если мне позвонят и попросят помочь в операционной, я поеду туда. Даже сейчас. Поэтому и на общение с родственниками пациентов не всегда есть время. Как можно рассказывать об уходе за прыщом на ягодице, когда в соседней палате у пациента легочное кровотечение? Это не грубость, не скупость и не социопатия. Миру нужны терапевты с ангельскими речами и хирурги с демоническими руками. И это все такая любовь, за вкус и наслаждение которой придется платить. Ты готова пожертвовать ради общества? Спать, когда придется? Заменить трехразовое питание на пачку сигарет и упаковку кофе? Вычеркнуть все свои увлечения из жизни, закопать свой творческий талант глубоко и смириться с тем, что ты живешь не для себя и своих близких?
– Я… я…
– Ты – нет! Ты хочешь жить, кайфовать, отдыхать, беззаботно и легко. Для тебя медицина – это просто зарабатывание денег. Я не хочу обижать тебя, не хочу сказать, что ты не профессионал. Просто ты не врач в моем понимании. Наверное, это некий мазохизм. Под названием самой благородной и гуманной профессии в мире скрываются люди с абсолютно сломанной психикой и здоровьем. Из моих учителей уже давно не все живы… Один упал замертво на общем обходе в возрасте 52 лет, острый коронарный синдром. Другой уснул за рулем автомобиля и вылетел с трассы, провел 17 дней в реанимации и скончался. Сколько коллег заболело гепатитом, когда останавливали кровотечение без перчаток, потому что нет времени думать о своей безопасности в такие моменты. Сколько раз, когда стоишь после дежурства у операционного стола, приходит чувство, что сознание уходит, что перед глазами становится темно… Далеко не все согласны принять такую жизнь. И я не хочу такой судьбы. Но я хочу быть как они, хирурги, чьи руки делали невозможное.
– Я просто переживаю за тебя! Услышь же! – перебивая мой монолог, смотря сквозь меня, сказала она.
– Я вижу… – с легкой ухмылкой завершил я речь.
Меня в этот момент уже ничего не волновало. Какая-то хмурая промозглая весенняя погода, суета мегаполиса во втором часу ночи. Скоро наступит утро. Когда работаешь каждый день и дежуришь 8 раз в месяц, то получается, что у тебя имеется только одно утро в неделю, когда ты встречаешь солнце в своей кровати, а не просыпаешься в 5 утра, чтобы добраться до работы. Но так было нужно, чтобы покрыть все расходы и желания Элины.
В конце недели я должен был дежурить, однако неправильно посмотрел дату и просидел на работе до 7 вечера. Обрадовавшись, я поспешил домой, чтобы провести дождливый вечер в домашнем уюте. Как обычно зайдя в магазин и накупив вкусняшек, я отправился домой. Войдя в квартиру, почувствовал какой-то холод. Элина сидела у окна и курила, а когда увидела меня, в ее глазах читался истинный страх. На столе стояла откупоренная бутылка красного вина. А мои вещи были убраны с глаз гостей. Я прошел дальше, посмотрел в глаза загнанному хищнику. Это непередаваемое чувство удовольствия. Меня пробрал смех, волны эмоций, словно девятый вал, взывали высказать свои мысли вслух. Я поддался не сразу. Я приютил в себе достаточно боли, впитывал яд, и тем поздним вечером он вырвался наружу.
– Прощай, – сказал я, собирая свой рюкзак. Я взял только необходимое и бутылку виски. И, наверное, ожидал какого-то оправдания, но слышал только всхлипы в дальней комнате.
Казалось, что весь мир пропитан грязью, но это не так. Я набрал Прибрежному: