– Ты куда? – спросил он.
– Оперировать, – ответил я.
– А время видел? Идите домой, завтра будем лечить.
– Но пациент диабетик, ждал полдня… Как-то некрасиво, что ли, – начал я.
– Ну, тогда договаривайтесь с анестезиологами.
Я начал обзванивать дежурную бригаду, потому что время для дневных операций давно закончилось. Но, естественно, никто не хотел тратить свое время на операции, которые стоят в плане. В итоге через заведующего реанимации мне удалось выпросить наркоз, потому что он прекрасно понимал, что этот пациент требует хирургического лечения. Когда я завершил написание истории болезни, уже было 7 часов вечера. Сегодня я задержался, но оно того стоило. С тех пор задержки на работе стали нормой.
15:00 на часах. Это момент, когда есть шанс все доделать и уйти вовремя или, как это бывает обычно, задержаться до вечера. В тот вторник я был после дежурства. Оно было вроде неплохим, два раза подняли ночью, и в общей сложности я поспал часов пять. После таких удач всегда есть шанс прийти домой до заката и провести вечер с ясными мыслями, заняться бытовыми делами или, наконец, создать себе хобби.
Но мои фантазии нарушило поступление пациента. Я попросил постовую медсестру написать на истории, что он поступил в 16:40, а это уже время дежурного врача, и, значит, мне не придется писать совместный осмотр, назначать анализы или оказывать экстренную помощь. Однако мне сообщили, что пациент какой-то тяжелый, и лучше его не скидывать на дежурных. Мне ничего не оставалось, кроме как проследовать в палату. Зайдя, я улыбнулся. Он и правда был тяжелый, килограмм двести, а может, и больше. Я представился, посмотрел историю болезни и выставил диагноз. Если уж быть откровенным, не я его выставил, а врачи из другой больницы – пациента перевели из другого стационара. Тотальная эмпиема плевры на весь левый гемиторакс.
Изучив компьютерную томографию грудной клетки, я прикинул объем гноя в его плевральной полости. Лотком на 700 мл там не обойтись. Я пригласил бедолагу в перевязочную для дренирования левой плевральной полости. Медленной поступью, как старый слон, он шаркал своими грязными кроссовками 47-го размера. В дыхании левая половина грудной клетки вообще не принимала участие. Богатырь зашел в дверной проем, а я уже ждал на своем стуле.
– Проходите, садитесь напротив меня на стул, как на коня, животом прижмитесь к спинке, – начал я со стандартных фраз.
– Чего? Какого коня? – спросил гигант.
– Как вас звать?
– Борян.
– Борис, а отчество? – поинтересовался я.
– Борян. Меня так все братаны зовут, – продолжил он.
– К сожалению или к счастью, мы не братаны, – пытаясь направить диалог в продуктивное русло, продолжил я.
– Что мне делать? – немного испуганно уточнил Борян.
– Вы уже все сделали. Чем болеете – понимаете?
– Пневмония, какая-то гнойная, – ответил он.
– Ну, это первопричина, скорее всего. Сейчас у вас в грудной клетке, между ребрами и легким скопился гной, много гноя. И надо его эвакуировать. Я все обезболю, сделаю прокол иголкой, получу гной, а потом в это же место установлю трубочку, договорились?
– Лады. Больно не будет? Может, промедол[80] сделаем? – предложил больной.
– Новокаина будет достаточно, раздевайтесь сверху, – убедил его я.
Он начал снимать с себя мятую толстовку под хрипы, издаваемые из глубин грудной клетки, и вздохи. Жутко пахло потом. Огромная толстая спина не давала прощупать межреберья. У него было множество татуировок, я бы даже сказал наколок – они явно не художественные. На лопатке красовалась богоматерь, на правом плече – огромный эполет с черепом посередине, а на левом расположился криво набитый Чебурашка.
– Классный чебурашка, – вырвалось у меня.
Борис усмехнулся.
– Аллергия на лекарства есть? Зубы лечили?
– Нормально все, продолжайте.
Я натянул тугие перчатки на руки, начал набирать новокаин в шприц, параллельно поддерживая диалог.
– А почему чебурашка? – с неподдельным интересом спросил я.
– Потому что его лучший друг – крокодил, – заливаясь смехом, ответил Борян.
Я не сразу понял шутку, однако решил не возвращаться к посторонним темам.
Под местной анестезией я начал пункцию. Казалось, этот мужчина вообще не чувствовал боли. Я погрузил всю иглу, но ее длины было недостаточно. Пришлось произвести замену на толстую пункционную иглу 15 см. И только ей я смог провалиться в плевральную полость.
– А-ай! Хорош, больно-о-о! – вскрикнул Борис, начав извиваться.
– Сиди ровно, игла внутри! – грозно воскликнул я.
В шприц потек густой зеленый, как соус гуакамоле, гной.
– Чем еще болеешь? – продолжал я заваливать его вопросами, отвлекая от неприятной процедуры.
– Ну-у, гепатит есть, – ответил он.
– Какой?
– B и C, диабет второго типа еще.
– Откуда гепатит взялся? ВИЧ есть? – допрашивал я.
– Больше ничего нет.
– Колешься?
– Иногда, – неуверенно сознался Борис.
Он не был похож на наркомана в привычном образе скрюченного, сухого человека с дрожащими руками. Я только сейчас понял эту шутку про крокодила, зачем ему промедол и откуда он вообще знает про наркотические анальгетики.
– Когда кололся последний раз? – спросил я.
– Дня три назад, – опустив глаза, как нагадивший дома пес, произнес Борян.
– Ломает? Хочешь еще?
– Пока терпимо.
Видимо, образ бугая и чувство юмора расположили меня к нему, потому что я как-то проникся этим персонажем. Я же понимаю эту зависимость, болезнь, соблазн, над которым нельзя обрести власть. Это глубоко больные люди, которым можно и нужно помогать, ведь без помощи им не встать на путь исправления. Я решил помочь.
– Договоримся? – начал я.
– На тему?
– На тему того, что я сейчас ставлю тебе толстую трубку, тебе будет больно. Я спишу на вечер трамадол[81], тебе сделают укол, отоспишься. Маленькую дозу опиоидов ты получишь. А потом слезешь, тебе главное сейчас не сорваться, – предложил я. – Тебе, возможно, потребуется лечение в операционной, чистить всю плевральную полость инструментально.
– А можно промедол? – спросил больной.
– Я доступно выразился? – грозно уточнил я.
– Спасибо, мне правда ужасно плохо.
– Если ты покинешь отделение хотя бы на двадцать минут, я тебя выписываю по документам и сообщаю полицейским, пусть тебя разыскивают. Если хочешь ширнуться, скажи мне сразу: я тебя выпишу, сбегаешь куда тебе надо, вернешься и откроем историю заново. Хорошо?
– Понял, понял, – ответил он.
Под крики и вопли я с большими усилиями пробил его грудную клетку и эвакуировал около 3 литров густого гноя с ошметками фибрина. Из-за боли он дышал очень часто, но вдохи стали заметно глубже. Я промыл его плевральную полость двумя литрами антисептического раствора. Вонь стояла жуткая – на всю перевязочную, – и я старался скорее зафиксировать дренаж на коже и выбежать оттуда.
Он ушел в палату, а на часах уже было 4:45. Я начал собираться домой.
Путь был через безумные московские пробки, но так приятно ехать в машине, напевая Iron man группы Black Sabbath. В это время можно не думать ни о чем, просто отдохнуть головой, наблюдая за бампером впереди стоящего авто. А дома меня ждал релакс-вечер у телевизора.
Люди часто обсуждают фильмы, многие пересматривают один и тот же множество раз, пытаются разгадать задумку автора. А я в последний раз был в кино года два назад, мне просто жалко времени. Раньше, в университете, я не так ценил минуты, позволял себе ходить в кино просто так, оттого, что нечего было делать. Отныне лишний час лучше потратить на встречу с товарищами вне больницы, минуты рекламы перед фильмом в кинотеатре – на прочтение научной статьи. Мне даже стало жалко промежутка времени от момента касания дивана до звонка будильника. Я хотел развиваться как в профессии, так и за ее пределами. В мире столько увлечений, но они требуют свободную голову и, опять же, время. Ни одним, ни другим я не обладал.
В эту ночь я, как и обычно, включил сериал, но заснул где-то на середине развязки и проснулся уже под звон будильника. Утренний кофе – и вот меня уже встречает шлагбаум больницы. Я не сразу переодеваюсь в больничную одежду: предпочитаю еще порцию кофе и посмотреть в программе, как поживают пациенты. Это как лента новостей, только мои новости настолько локальные, что сконцентрированы в одном отделении. Открыв список больных, я не обнаружил там Бориса и решил пойти на пост, чтобы узнать, что произошло.
– Доброго утра! Ой, что вчера было… – встретила меня постовая медсестра.
– Про Борьку-торчка? – уточнил я.
– Именно.
– Ну пойдемте расскажете, – предложил я, следуя в ординаторскую.
Этот пациент получил свой трамадол вечером и даже не вызывал никаких подозрений, он лег спать. Где-то часа в два ночи прогремел как будто взрыв. Прибежав на грохот в четвертую палату, дежурная сестра спросила, что произошло. Лежавший напротив дедушка сказал, что здоровяк пошел в туалет и, наверное, поскользнулся. Она начала стучать в дверь, пытаясь получить ответную реакцию, но там была тишина. Медсестра позвонила дежурному хирургу, они уже вместе начали выламывать дверь в туалет. По прошествии трех минут они выбили дверь. Там лежал Борис на кафеле в луже крови без сознания, рядом с ним – разбитый бачок унитаза, шприц 20 мл, пустые блистеры и упаковка таблеток лирика[82]. Посреди ночи он ушел в уборную, пересыпал себе в шприц капсулы, разбавил коктейль водопроводной водой и вогнал себе в пах. Что удивительно, дышал он самостоятельно, но сознание его покинуло отменно. Развалившись в туалете размером два на два метра, он занял собой весь пол, как блинное тесто на сковороде. Доктор и медсестра пытались его достать из туалетного плена, но он был очень тяжел и помогать не собирался. Тут как тут явились санитары из приемного покоя, профессионалы своего дела. Вскоре наркоман оказался на каталке, и его благополучно перевезли в реанимацию.