После рассказа я был очень зол на него и отправился в реанимацию. Его тело легко идентифицировалось среди остальных. Я подошел ближе и увидел, что он в сознании и понимает, где находится. Естественно, он был немного фиксирован.
– Я вчера как с человеком договорился, – завел диалог я.
– Ага, – ответил больной.
– Что «ага»?
– Оперировать будете? У меня этот дренаж болит.
И тут я задумался, где же дренаж. Дренажная рана на месте, из нее немного подтекает гной.
– Дренаж-то куда дел? – агрессивно спросил я.
– А-а-а, трубку, она у этих… как их… черепашек ниндзя! – как полный идиот заливался смехом Борис.
– Ты его в унитаз смыл, что ли?
– Да, – ответил он.
Видимо, дренирование очень помогло пациенту: он явно выглядел лучше, чем при поступлении, это отметили и реаниматологи, которые предложили вернуть его обратно в отделение. Объективно он не нуждался в реанимационной поддержке, он нуждался в операции, но я был настолько взбешен и угнетен, что ушел в ординаторскую. Пока я готовил свой любимый черный напиток, решил его выписать. Как говорил профессор: «Не делай дуракам умные операции». Через час он уже гулял по палате как ни в чем не бывало. Я подошел к Борису и вручил выписной эпикриз со словами:
– Собирай вещи и иди домой.
– Я не пойду никуда, – заявил тот.
– С чего это? – спросил я.
– Вы должны меня прооперировать.
– Кто должен? Я?
– Ну да, я же могу умереть от гангрены легкого! – возмутился он.
– Ты раньше умрешь от наркотиков, – нарушая все законы врачебной этики, продолжил я. – А ничего, что есть больничный режим, который нельзя нарушать? И там твоя подпись стоит, если что. Я могу просто сейчас позвать охрану, а они уже вызовут службы, которые найдут тебе место для дальнейшего лечения.
– Мне нужен больничный! – попросил Борис.
– Больничный? Ты еще и работаешь? Очень интересно где, – сказал я.
– Я… На складе доставки работаю, раздаю товары с интернет-магазинов.
– Хорошо, будет тебе больничный.
– А можно не писать, что у меня гепатиты? – спросил он.
– Нет, нельзя.
Закончив диалог, я вышел из палаты. Провел ему врачебную комиссию по больничному листу, отдал на руки все документы, а он, уходя, угрожал, что все равно вызовет скорую и она привезет его обратно.
Ненавижу наркоманов. Как говорил Франсуа Мориак, наркомания – это многолетнее наслаждение смертью. И сложно отрицать, и невозможно принять. Сколько маргиналов нас окружает, я вижу их чуть ли не каждый божий день. Существа, которые вынесут из дома последнюю чайную ложку, чтобы прогреть в ней очередную дозу грязной «гречки». Я всегда стараюсь помогать всем и каждому, но клятва Гиппократа, по моему мнению, не распространяется на людей, которые паразитируют. Естественно, спасти от смерти в критический момент – это моя работа, но помогать, мотивировать и наставлять на путь истинный не в моем стиле.
Одно из самых мерзких качеств, которое присуще каждому человеку в мире, – ложь. Нам свойственно лгать, мы делаем это ежедневно непроизвольно и порой даже сами не понимаем, к каким последствиям приведет одна лживая фраза. Это выбор слабых: тот человек, который не способен сказать правду, не уверен в первую очередь в своих поступках и словах. Конечно, все мы слышали понятие «ложь во благо» и оправдывали этим свои поступки. Я всегда стараюсь относиться к людям как к личностям, не разделять их на стереотипные, этнические, профессиональные группы. Но есть и исключения: ни разу я не встретил откровенного, честного наркомана, который, осознав свою убогость, хотел бы что-то исправить и избавиться от зависимости. Поэтому я все же создал себе яму людей, которых я лечу без энтузиазма. Наверное, я не прав, но веру в слова людей, сидящих на тяжелых наркотиках, я потерял окончательно. Он же мог умереть прямо в туалете, он болеет диабетом и не принимает терапию, он болеет гепатитом и работает в тесном контакте с множеством ничего не подозревающих людей. Он не собирается лечиться, у него нет чувства ответственности. Тело, которое ради мимолетного удовольствия теряет остатки мозгов и души. И, кстати, он не вернулся.
Такие персонажи и поддерживают рабочий ритм. Выгорание врачей… Я читал об этом недуге, но верить всегда отказывался. Однако, поработав в постоянном стрессе, интересуясь у коллег, я сделал вывод, что уровень распространенности составляет примерно 50 %. Это в разы больше, чем в любой другой профессии. Никто из моих коллег, товарищей и друзей в сфере здравоохранения не сказал, что счастлив в жизни. Все хотят большего: зарплат, времени для отдыха, большего престижа. На вопрос, зачем же они все еще продолжают работать, ответы были неоднозначными: кто-то принял это как ношу великомученика, кому-то не хватает драйва в жизни, а некоторым просто лень переучиваться. На самом деле я уверен, что именно чувство, когда ты вылечиваешь пациента, сложно с чем-то сравнить. Однако эмоциональное выгорание связано не только со снижением клинической производительности и увеличением текучести врачей практикующих, лечащих и оперирующих. Некоторые считают, что это состояние проявляется на том или ином уровне почти у всех врачей.
Выгоревший врач «сердит, раздражителен, нетерпелив, у него увеличилось количество ошибок в историях болезни, снизилась продуктивность и самое страшное – снизилось качество оказания помощи».
Я прочитал не одну статью. По данным зарубежных исследователей, наибольшая частота выгорания (50 %) была среди врачей 45–55 лет – той возрастной группы, в которой должна быть максимальная продуктивность, а практика должна быть экономически стабильной. В 2021 году результаты были аналогичными: в целом около 40 % чувствовали себя выгоревшими и тревожные 15 % сообщали о суицидальных мыслях. Выгорание связано с повышенным риском серьезных медицинских ошибок. Оно геометрически удваивает риск неблагоприятных инцидентов, связанных с безопасностью пациентов. В дополнение к ухудшению результатов и удовлетворенности пациентов, здоровье врача может быть под угрозой. Дисбаланс между усилиями и вознаграждением становится главной причиной с негативными последствиями.
Мой самый первый заведующий, человек, чье уважение по сей день никто не может затмить, человек, который вдохновлял меня, мастер своего дела говорил: «Мне зарплата нужна, чтобы курить не самые дешевые сигареты и в отпуск на дачу ездить». С нашим новым заведующим все было иначе. Он занимался только тем, что интересно ему. Ведь зачем держать в голове всех больных отделения, множество консультаций, договариваться с переводами из клиник, ходить в операционную и потом писать протокол операции самому. Зачем все это, если есть три раба в виде лечащих врачей. Я его понимаю и, может, на его месте вел бы себя так же. Вся эта излишняя бюрократия, продолжительный рабочий день, отсутствие уважения со стороны коллег, растущая компьютеризация практики, недостаточная компенсация и отсутствие клинической автономии.
Хотя общее время работы – не лидирующий фактор выгорания, в отличие от времени, затрачиваемого на неклинические задачи. Миссия врача (и его естественная тенденция) состоит в том, чтобы заботиться о пациентах, а не тратить время на объяснение необходимости того или иного лекарства или теста, отвечая на запрос о выставлении счетов или объясняя страховой компании, почему необходима колоноскопия. «Я больше не врач, я менеджер, офисный планктон со скальпелем. Я становился врачом, чтобы заботиться о пациентах, но превратился в обслуживающий персонал». Я помню, как еще в интернатуре мы писали дневники от руки, сидя на диване. Такая ламповая атмосфера, где ручкой на листе А4 мы писали свои мысли, а не копировали файлы в электронных историях болезней.
Стресс, связанный с информационными технологиями, широко распространен. Системы электронных медицинских карт были разработаны и реализованы технологами, а не врачами. Не нажал кнопку, не успел продлить назначение – медсестра не сможет получить лекарство. Решил изменить лечение – придется звонить в службу, чтобы дали право на исправление истории болезни. Однажды мой товарищ посчитал, что для назначения антибиотика требуется 18 щелчков мышью. А теперь возьмем историю пациента из реанимации, где все лекарства расписаны, и не просто сколько раз в день их нужно принимать, а по часам, по скорости введения, плюс учет диуреза, давления, пульса, сатурации. Все это требуется контролировать и отображать в историях болезни. Про мощности компьютерного оснащения вопрос поднимать не буду. Россия зарегистрировала первую в мире вакцину от COVID-19, все большее количество хирургических операций проводится при помощи роботов. Только в московских больницах трудится 16 роботов. Биочипы для быстрой диагностики рака разработаны сразу в нескольких научных учреждениях в России. Аллопланты, созданные из пяточного жира, используют для пластики орбиты глаза, но для пополнения антибиотика в программе электронной истории болезни по-прежнему требуется 18 щелчков мышью.
Врачи, как правило, не удовлетворены электронными системами. Даже находясь в кабинете с пациентом, я трачу треть своего времени на взаимодействие с компьютером, а не с больным. «Я хочу быть врачом, чтобы иметь возможность принимать больше пациентов в час с более высокими показателями их удовлетворенности. Оперировать самые сложные случаи, за которые другие побоялись бы взяться», – сказал мне один студент медицинского вуза. Студенты разных курсов и даже те, кто уже закончил медицинский университет, со временем осознают, что медицина – это вовсе не то, что хочется видеть в будущем. Кто-то закончил университет, но так и не смог работать с пациентами. Кто-то вообще разочаровался в медицине и не знает, что делать дальше. Ожидание – получить диплом и стать знаменитым врачом, новатором. А в итоге приходится провести всю жизнь в районной больнице, пусть и в белом халате.
Неужели необходимо менять специальность и идти учиться снова? Ведь есть множество смежных, так называемых парамедицинских направлений, которые не подразумевают работу с пациентом напрямую, но в то же время могут приносить высокий доход и, наверное, получают какое-то удовольствие от работы. Прежде всего, это исследования. Если у вас есть медицинское образование, вы можете принимать участие в клинических исследованиях, заниматься научной работой, изучать действие препарата на организм человека. Все это необходимо отслеживать, все это необходимо контролировать, и тут можно реализовать свой научный потенциал. У моего коллеги, замечательного хирурга, родной брат как раз работает в исследовательском центре биохимиком. Врачи лишь назначают препараты, а кто движет науку? Врачи? Нет, как раз ученые, физики, инженеры, химики, биологи – они создают нам рабочие инструменты. Вспомните кто открыл первый антибиотик, а ведь это биолог. Именно эти люди и есть та современная медицина, которая перед нами. Чем можно еще заняться тем, кто не хочет напрямую заниматься врачеванием, работать с пациентом? Это деятельность в медицинском университете. То есть преподавание. Также это может быть работа в компаниях с медицинским оборудованием, медицинским представителем, в фармкомпании. Безусловно, в эру современной медицины нам необходима хорошая оптика, качественные камеры, бестеневые лампы, сшивающие аппараты и многое-многое другое. Представители распространяют, знакомят с новинками инженерии, обучают технике безопасности, помогают с настройками аппаратуры. И да, у них тоже