Босс очень переживал, но, когда на следующей общей больничной конференции этот вопрос был замят, сразу вернулся в свое обычное состояние. Мы до сих пор помним фамилию пациента, но не говорим вслух. Хотя однажды наш босс сказал: «Помните алкаша, которого мы убили?»
В его словах не было ни грамма чувства сожаления. Я ощущал какую-то насмешку, уверенность, что он может легко вершить судьбы людей и за это ему ничего не будет. А в случае чего придется «поделиться ответственностью».
У нас были ужасные отношения в коллективе. Заведующий занимался своими делами, ругал нас за неоформленные таблицы, которые были его детищем. Больных он просто заставлял выписываться. Если пациент «зависал», начинал температурить или у него появлялись какие-то ранние осложнения, он говорил: «Выписывайте завтра утром». Начальник просил медсестер накачать больного парацетамолом и разными НПВС. На утро температуры не было, и тот моментально покидал больницу через выписку. Он был «новатором». Возможно, у него даже был какой-то план, но он любил эксперименты.
Однажды ко мне поступила пациентка, я ее лечил от тяжелейшей эмпиемы плевры. Она вернулась с дренажом на долечивание. Наш гордый гусь, узнав, что есть такая больная, очень заинтересовался. Он спросил, какие на нее планы, а я озвучил консервативное лечение. Покапать, санировать полость, возможно, курс бронхоскопии. Он улыбнулся и сказал: «Хорошо, идите». На следующий день на утренней пятиминутке он сказал, чтобы медсестры подавали мою пациентку в операционную. Мое выражение лица дало понять шефу, что я недоволен и крайне удивлен. Когда конференция закончилась, я зашел к нему.
– Вы не ошиблись? Или я чего-то не понял? – грубо начал я диалог.
– Проходите, наливайте чай и присаживайтесь, – ответил он.
– У меня нет времени на чай, и я не пью чай.
– Пациентка интересная, я тут прочитал в одной диссертации итальянского хирурга о свойствах жировой ткани, как с ее помощью можно ликвидировать свищевой ход. Вот мы сейчас это и сделаем, – сказал заведующий.
– Я не предупреждал ее, и о таких планах вообще не было речи, – ответил я.
– Удивительный вы человек, – продолжил он. – Вы сейчас, возможно, первый в России доктор, который совершит подобное. Это будет прорыв. И самое главное – мы ничего не теряем. Вырежем кусок жира и пришьем его к свищу, сверху положим губку из-под NPWT-системы и создадим вакуум.
– Но жир некротизируется, – возразил я.
– Да, но за это время свищ заживет, – сказал он.
– У меня большие сомнения, я против.
– Поэтому вы и работаете врачом. Научитесь доверять более опытным.
– Я большую часть жизни посвятил гнойной хирургии, и, поверьте, опыт имею, – ответил я.
– Хорошо, идите работать, – сказал начальник, ненавязчиво указав мне на дверь.
Через двадцать минут он уже начал оперировать мою пациентку. Установив оптику, мы осмотрели полость: она и правда хорошо ухаживала за дренажом. Полость эмпиемы блестела. Заведующий вырезал жировую ткань вместе с кожей в 5-м межреберье и закинул этот кусок в плевральную полость. С горем пополам в течение часа он пришил эту заплатку к свищу. Полость эмпиемы была объемом до полулитра, поэтому требовалось большое количество губки для создания вакуума. Чтобы пропихнуть такой объем губки, он выполнил небольшую торакотомию[99] в месте, где был удален жир. Общее время операции – 3 часа 15 минут. Мы подключили все к отсосу, но вакуума как не было, так и нет.
Три дня мы наблюдали, и начальник говорил, что все идет по плану. На четвертые сутки мы взяли пациентку на смену губки. Когда он начал вытаскивать губку, вместе с ней отвалился и тот кусок жира. На месте его крепления образовались новые свищи от проколов иглой. На лице босса читалось негодование, но он говорил, что все хорошо, все по плану. Потом он попросил шприц с длинной иглой, набрать туда повидон-йод. Я даже представить не мог такого, но он действительно начал обкалывать легкое антисептиком для наружного применения. Я стоял рядом и смотрел на преступление, но остановить бандита было невозможно. Он объяснил это так: сейчас мы вызовем асептическое воспаление, и свищи зарубцуются. Он повторил все то же самое, что и в прошлый раз… опять пришил жир и установил губку. На этот раз даже какой-то вакуум образовался. Мы вышли из операционной. Заведующий сказал, что через неделю снимем систему и все должно сработать.
Ситуацию спасал немного чудной муж моей пациентки. Он был безумно дотошный, каждый вечер ждал меня и, встретив, закидывал кучей вопросов. Объяснить больному, что с ним делают, не поняв самому, сложно. Но я как-то крутился, чтобы не сказать, что мы просто ставим опыты и все идет по плану заведующего.
На пятые сутки пациентка начала температурить. Босс сказал, что там ковид, и заставлял брать мазки по нескольку раз в день. Но дело было, естественно, не в ковиде. Мы меняли антибиотики и делали это десятые сутки. За день до предполагаемой ревизии раны под наркозом заведующий спросил, не упускаем ли мы чего. Это выражение вызвало у меня смех и гнев. Мы просто сейчас тратим время и создаем ей гнойный процесс своими руками. Так и случилось: пациентка начала уходить в сепсис. Уровень прокальцитонина[100] стал расти до безумных цифр, лейкоциты поднялись до 37 тысяч, а лихорадка стала стабильно держаться в районе 38,5 градусов. Мы взяли ее в операционную раньше предполагаемого срока.
При ревизии в плевральной полости виден слой рыхлого фибрина на всей плевре, губка насквозь пропитана густым зеленым гноем, а место свища на ткани легкого синюшного цвета, из него поступает воздух. Мы провели тщательную санацию плевральной полости, и заведующий начал размышлять вслух:
– Так, полость мы помыли, значит сейчас она чистая…
– Нам надо остановиться, – предложил я.
– Вы хотите сказать, что нужно установить дренаж и все? – удивился он.
– Ну, как минимум два дренажа. И продолжить лечить.
– Полость сейчас чистая, давайте попробуем залить клеем свищ. С этой пациенткой мы не можем упасть лицом в грязь.
– Как по мне, мы уже упали, – ответил я.
– Вы удивительный человек! Олечка, принеси, пожалуйста, клей, он у меня в шкафу, – обратился он к операционной сестре.
Да, он начал заливать свищ клеем в надежде спасти свое лицо, но не жизнь пациентке. Мы установили 2 дренажа и закончили операцию. В послеоперационном периоде она продолжила лихорадить, состояние ухудшалось на глазах. Ее муж еще больше накалял ситуацию своими допросами. Я понимал, что дальше придумывать невозможно.
– Поймите, ее организм отреагировал не совсем обычно, – начал я.
– А что вы делали? Что за губка? Я обыскался в интернете, так и не понял, что это за методика.
– Это… уникальная методика.
– Пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах, я не могу ее потерять, – умолял меня муж больной.
Я пошел к заведующему, пытаясь понять, что делать дальше.
– К нам поступила пациентка в плановом порядке с чистейшей полостью. Я обещал поставить бронхоблокатор[101] и полечить. Женщина пришла на своих ногах, а в итоге ее без предупреждения зарубили. Получили эмпиему. Два дефекта на грудной стенке, один из которых размером с банан. И теперь она начинает температурить, и если начнется септикопиемия[102], возможно, все вообще будет печально, – нагнетал обстановку я.
Начальник усмехнулся.
– Давайте сейчас ее хорошо прокапаем, завтра сделаем укол парацетамола и выпишем с дренажами.
– Но… Она болеет серьезно, – сказал я.
– А чем мы сейчас поможем? Промоем дренажи и дадим антибиотики? Этим не должны заниматься хирурги, – продолжил шеф.
– Но мы же создали ей рецидив эмпиемы.
– Мы ничего не создавали. Просто у нее организм такой. В общем, пациентку лечите вы, поэтому сделайте все, чтобы к пятнице духу ее здесь не было.
Я пошел к дотошному мужу больной.
– Еще раз приветствую, – сказал я.
– Да. Доброго дня. Дела у нас все хуже и хуже, – ответил он.
– Я в курсе. Тут такое дело… Вас планируют домой выписывать, – издали начал я.
– Нет, мы не можем. Ей плохо, как я могу остаться с ней наедине? Мы живем далеко, и если что-то случится, мы даже не сможем быстро до вас доехать.
– Понимаю.
– Может, мне обратиться куда-то повыше, скажите, кто может помочь? – просил совета бедный мужчина.
– Зайдите к заведующему сами. Если что – я с вами не разговаривал, – предложил я.
– Точно, попробую его убедить!
Я уверен, что несчастный муж смог «договориться» за определенную сумму. На следующий день заведующий спросил, как дела у пациентки. Я сказал, что точно не лучше. На пять суток он позабыл о ней. Рана, откуда забирали жир, в итоге развалилась. Распустив шов, я увидел оголенные ребра, ничем не прикрытые, а из самой раны воняло гноем. Ее муж начал работать на два фронта: ходить то к заведующему, то ко мне. И он не понимал, кому из нас доверять, ибо, как выяснилось, информацию с начальником мы даем разную. Он рассказывает, что все под контролем и вот-вот она встанет на ноги, а я говорю, что надо готовиться к худшему. Мне пришлось попросить мужчину, чтобы он сходил к заместителю главного врача по хирургии. Я был вынужден перепрыгнуть через голову, и это сработало.
– Как вы довели пациентку до такого состояния? – спросил меня заведующий.
– Я?
– Ваша больная. Меня сейчас спрашивает начмед, как ее состояние. Она находится у нас уже двадцать пять дней, а динамики никакой. Я вынужден как-то вас наказать.
– Но вы же… – начал я.
– Если мы ее потеряем, мне придется на это как-то реагировать. Вы меня понимаете? – угрожал мне он.
– Если вы не будете мешать, я ее вылечу, – грубо, с нарушением всех норм, приличий и субординации высказал я.
– Окей. Я лишаю вас возможности оперировать для начала на месяц, – сказал начальник.