Так повторялось несколько раз, то есть этот пресвитер приходил в баню, встречал незнакомого человека, который молча служил ему. Желая выразить благодарность за усердие, однажды пресвитер, идя в баню, взял с собой две просфоры, чтобы дать их незнакомцу. Он попросил его принять просфоры в знак любви к нему.
Незнакомец с плачем сказал ему:
– Для чего ты даешь их мне, отче? Это святой хлеб, я не могу вкушать его! Ты видишь перед собой бывшего владельца этого места, но за мои грехи я осужден на служение здесь после смерти. Если ты хочешь наградить меня, принеси этот хлеб за мои грехи в жертву Всемогущему Богу. И когда придешь сюда мыться и не найдешь меня, знай, что твоя молитва услышана Богом!
Сказав это, незнакомец мгновенно стал невидим. Тогда пресвитер понял, что этот человек, являвшийся в баню для служения ему, был дух. Пресвитер целую неделю со слезами молился о прощении его грехов, принося каждый день Бескровную Жертву. Через неделю он снова пришел в баню, но уже не нашел здесь незнакомца, и после никогда не встречал его…
«Один из богоносных отцов, – как записал преподобный Иоанн Дамаскин, – имел ученика, жившего в беспечности. Когда этот ученик был застигнут смертью в таком нравственном состоянии, то человеколюбивый Господь после молитв, принесенных старцем со слезами, показал ему его ученика, объятого пламенем до шеи. Когда же старец много подвизался и молился о прощении грехов усопшего, то Бог показал ему юношу, стоящего в огне по пояс. Потом, когда благостный муж приложил к своим трудам новые труды, то Бог в видении явил его старцу совершенно избавленным от мучений».
Просьбы умерших об их поминовении и благодарность за молитвы живых
«Возвратившись от заутрени в первый день Пасхи, – рассказывает Анна Петровна Заболоцкая, – я легла спать, и едва забылась, как у своего изголовья услышала, что кто-то горько плачет. Мое сердце защемило от жалости. Боясь открыть глаза, я робко спросила:
– Надя, это ты, моя родная?
Я боялась услышать ответ, ибо мне пришло в голову, что, может быть, моя сестра Надя, давно скончавшаяся, не получив блаженства в вечной жизни, явилась мне, чтобы просить поминовения. Но на мой вопрос послышался нежный, грустный девичий голос:
– Нет, я не Надя.
– Кто же вы? – спросила я. – Скажите, что вам нужно? Я все сделаю.
Тогда рыдания усилились, и она ответила:
– Я Варвара Николаевна. Ради Бога, помолитесь обо мне, помяните меня за литургией!
Я обещала, и рыдания утихли. После этого я открыла глаза, в комнате уже было светло, и никого не было.
Когда к нам приехали родственники, я спросила зятя моего мужа, как звали его сестру, недавно скончавшуюся в Москве. Он ответил:
– Варварой Николаевной.
Тогда я рассказала ему о моем видении. Он был поражен этим и немедленно позаботился о поминовении своей сестры».Известный польский драматург Домник Магнушевский рассказывал, что однажды днем, когда он лежал в постели и задремал, его разбудил шум в соседней комнате, которую подметали, и он увидел свою мать, умершую несколько лет назад. Она стояла около столика и, казалось, читала молитвенник. Когда он в испуге вскрикнул, то она закрыла книгу и мгновенно исчезла. Магнушевский тотчас подбежал к столику и, открыв книжку на загнутом листке, нашел на том месте молитву об умерших.
«Моя племянница Юленька живет у нас уже семь лет, – рассказывала госпожа Давыдова. – Я взяла ее трехлетним ребенком, тотчас после смерти ее матери, а моей сестры. Теперь ей исполнилось десять лет. До последнего времени она была девочкой здоровой, веселой и хорошо училась. Однажды утром она сказала мне:
– Тетя, я видела во сне мою маму, она обещала прийти ко мне наяву и сказала, чтобы я не боялась ее!
Три дня спустя, тоже утром, Юля учила географию. Вдруг она встала и пошла по направлению к двери, как бы к кому-то навстречу, сказав при этом:
– Мама пришла!
Затем Юля протянула руку и подняла голову, как бы для получения чьего-то поцелуя, села на диван, а рядом с ней, как она нам сказала, присела ее мать. Потом Юля сказала, что мама велела передать мне то-то и то-то. При этом заговорила о таких вещах, которые ей были неизвестны, а главное – недоступны в ее годы. Например, она рассказала факты из прошлого, известные только покойной сестре и мне, и передавала такие рассуждения от ее имени, каких ни один десятилетний ребенок не только не мог бы придумать, но даже и вразумительно передать. Впоследствии мы вели с покойной сестрой через Юлю целые разговоры. Эти явления повторялись часто в течение целых шести месяцев, и мы уже привыкли к ним. Одно место в зале было, по-видимому, любимым у посетительницы из загробного мира, на него она обычно садилась и начинала разговор с дочерью.
– Скажи тете, – сказала она однажды, – что я могла бы сделаться видимой и для нее, но она не вынесет и может заболеть, поэтому я и говорю с ней через тебя, так как дети меньше нас боятся, чем взрослые.
Очень часто она просила молиться о ней, и однажды даже заказала отслужить за нее заупокойную обедню и панихиду. Мы все тогда отправились в церковь. Наш священник уже привык к этим рассказам и перестал им удивляться. Как только началась обедня, Юленька сказала:
– Вот и мама пришла со своей подругой, – и при этом она пошла к кому-то, для нас невидимому, навстречу, с кем-то поздоровалась и, вернувшись на свое место, прибавила, что они обе стали на колени перед царскими вратами.
В начале панихиды Юленька сообщила:
– Мама сказала, что ей не такую надо панихиду, а сугубую.
Я подошла к священнику и повторила ему просьбу покойницы, причем спросила, действительно ли есть сугубая панихида.
– Она называется по-другому, – сказал священник, – но все равно я понимаю, что вам нужно. Это очень длинная заупокойная служба, совершаемая обычно в монастырях. Хорошо, я отслужу ее!
Когда запели «Со святыми упокой», Юленька сказала:
– Мама плачет, молится и говорит, что куда уж ей со святыми, хоть бы немного успокоиться!
В одно из своих явлений она сказала Юленьке:
– Твой отец скоро женится, но ты не пугайся, твоя мачеха будет доброй и очень тебя полюбит, она даже оставит тебе в наследство все свое состояние.
Это предсказание исполнилось буквально. По прошествии шести месяцев сестра сказала, что ее миссия окончена, и она больше не будет приходить к нам. В последние дни сестра приходила с одной приятельницей, тоже умершей, совсем неизвестной Юле, но хорошо знакомой мне, и от нее я не раз получала привет, все через Юленьку. Сестра постоянно просила меня молиться за нее, хотя до той поры мы, откровенно сказать, были не особенно богомольны, а тут по просьбе сестры стали очень часто ходить в церковь».
Архимандрит Симеон, живя в Екатеринославе, общался с одним благородным семейством. Отец этой семьи умер в феврале 1844 года. В это время отец Симеон уже служил в Воронеже. В осиротевшей семье была дочь Любовь, которая страдала чахоткой. 6 августа того же года больная приобщилась Святых Таин, не снимая с себя траур. Мать спросила ее, почему она ради причастия не переоделась, на что она ответила:
– Я пятнадцатого числа наряжусь!
И действительно, в день Успения Божией Матери она надела на себя полное венчальное убранство, послала за священником и снова приобщилась Святых Христовых Таин. Потом она попросила читать ей отходные молитвы, и во время их чтения, обращаясь к своему умершему отцу, который ей явился, сказала:
– Папенька, милый папенька, подождите!
С последним словом отходной ее душа отошла ко Господу. В тот же день и час, когда она умерла в Екатеринославе, отец Симеон увидел в Воронеже наяву отца скончавшейся девицы, который сказал ему:
– Вам в Екатеринославе надо утешить скорбящих, а Любочка со мной, но вы и нас не забывайте!
5 августа 1893 года к преосвященному Мартиниану, епископу Таврическому и Симферопольскому, пришел настоятель Петропавловской церкви отец Димитрий Койко и помещик Николай Громов, прихожанин этой церкви. Они рассказали владыке следующее.
В ночь на тридцатое июля помещику Громову приснился сон. К нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и попросил его узнать у священника Петропавловской церкви, почему тот не молится за него, не молится тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе. Он прибавил, что 2 августа, на Илию пророка, этому образу исполнится двести лет. Громов на следующее утро отправился к настоятелю Петропавловской церкви и сообщил ему о своем сне. На это отец Димитрий заметил, что в церкви нет двухсотлетней иконы, так как сама церковь существует лишь с 1805 года. Также в храме нет икон с частицами мощей. Батюшку очень удивило явление офицера во сне, и он вспомнил, про икону о которой ему рассказал его предшественник, протоиерей Руднев, ныне уже умерший. Во время Крымской компании ее привез какой-то офицер и оставил в церкви с условием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмет икону обратно, если же не вернется, то жертвует ее храму.
Неизвестный офицер не возвратился, и икона осталась в церкви. Это совпадение побудило отца Димитрия осмотреть эту святыню, причем он засвидетельствовал, что, служа в этом храме четырнадцать лет, ни разу не открывал этого образа. Немедленно послали за дьяконом, и они отправились в церковь для осмотра иконы.
Образ был сделан из кипариса, на нем старинной живописью была изображена Пресвятая Троица, а также лики нескольких угодников. В особом углублении помещался серебряный крест. Когда его с большим трудом вынули, то оказалось, что он раздвигается, и в центре креста находятся частицы мощей святого Лазаря, святого великомученика Феодора Стратилата, святого апостола и евангелиста Луки и святого первомученика и архидьякона Стефана.
Надписи указывали, что тут были еще и другие частицы мощей, в том числе первомученицы Феклы. Но осматривающих ждало еще большее удивление – внизу креста чуть заметной вязью стояла вырезанная надпись: 1693 год. Следовательно, иконе исполнилось двести лет. Когда об этом было доложено преосвященному Мартиниану, то владыка сделал распоряжение, чтобы в этой церкви ежедневно были совершаемы заупокойные ектеньи о воинах, павших на поле брани за веру, царя и Отечество.