«Я была еще маленькой девочкой, – рассказывает одна дама, – когда мне случилось быть свидетельницей необыкновенного случая, который до самой смерти сохранился в моей памяти. Однажды вечером, только что я легла в постель и погасила свечи, вдруг увидела, что перед камином, не совсем еще погасшим, сидит какой-то священник и греет себе руки. По своему телосложению, наружности и осанке он был похож на моего дядю, протоиерея, жившего недалеко от нас. Я тотчас сообщила об этом сестре, которая спала вместе со мной. Она посмотрела на камин и увидела то же самое явление, причем в священнике также признала нашего дядю.
Тогда нами овладел невыразимый ужас, и мы изо всех сил стали кричать и звать на помощь. Наш отец, спавший в соседней комнате, разбуженный этими отчаянными криками, вскочил с постели и прибежал к нам со свечой в руках. Привидение исчезло. На следующее утро мы получили письмо, из которого узнали, что наш дядюшка протоиерей скончался в тот самый день и час, когда мы его видели».
«В 1858 году, находясь на службе в Москве, – рассказывает Владимир Энгельгард, – я в начале февраля был командирован в Архангельск. Перед самым отъездом я написал письмо моей матушке, жившей в Петербурге, прося ее заочно благословить меня в путь-дорогу. Затем я отправился в Архангельск. Остановившись на одной станции отдохнуть и не успев лечь на диван, я, к своему крайнему удивлению, вдруг увидел в нескольких шагах от меня мою матушку в сопровождении моей покойной сестры, скончавшейся в 1846 году. Пораженный этим непостижимым видением, я не мог ни пошевельнуться, ни тронуться с места, но пристально и, признаюсь, с каким-то непонятным страхом смотрел на явившихся мне дорогих лиц. Матушка благословила меня крестным знамением. Я быстро взял спичку и зажег свечу, и в светлой комнате никого не было! Это событие произошло с двенадцатого на тринадцатое февраля 1858 года в третьем часу утра. Прибыв в Архангельск, я получил письмо от зятя с известием, что в эту самую ночь моя матушка скончалась».
Однажды Михаил Васильевич Ломоносов увидел во сне своего отца, выброшенного кораблекрушением на остров в Белом море, памятный ему с юности, потому что он некогда был прибит к нему бурей со своим отцом.
Михаил Васильевич поспешил узнать об отце у своих земляков. Оказывается, еще прошлой осенью он отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, а потому они считали, что с ним случилось несчастье.
Ломоносов так был поражен этим известием, как прежде своим сновидением, и дал себе слово отправиться на родину, отыскать тело несчастного отца на том самом острове, на котором он ему приснился, и с честью его похоронить. Но так как занятия в Санкт-Петербурге не позволяли Ломоносову исполнить это намерение, то он с купцами, возвращавшимися из Санкт-Петербурга на его родину, послал к своим родным письмо и поручил брату исполнить задуманное.
Желание его было исполнено тем же летом. Несколько холмогорских рыбаков, пристав к указанному острову, действительно нашли мертвое тело Василия Ломоносова, которое и предали земле.
Графиня Елизавета Ивановна, супруга Владимира Григорьевича Орлова, до замужества была фрейлиной императрицы Екатерины II. Однажды в Царском Селе Елизавета Ивановна занималась своим туалетом в присутствии нескольких молодых подруг, в том числе графини Елизаветы Кирилловны Разумовской.
Веселые шутки и смех оживляли их беседу. Между тем Елизавета Ивановна устремила свой взор на окно с явной тревогой на лице, взглянула еще раз с большим удивлением и, посмотрев в третий раз, вдруг вскочила с кресла, вскрикнув:
– Батюшка приехал! Он подходит к окну!
Все побежали в сад, но их поиски были тщетными, его не было ни в доме, ни в саду.
Глубокая печаль сменила радость нежной дочери. Напрасно подруги старались разуверить ее, что видение было следствием игры воображения. Елизавета Ивановна повторила, что она три раза видела отца, что сначала сама не хотела верить своим глазам, и продолжала тосковать.
За обеденным столом у императрицы фрейлины забавлялись насчет легковерной подруги. Государыня пожелала узнать предмет их разговора, и князь И.С. Барятинский исполнил ее волю.
– Успокойся, – сказала государыня, – твоего отца нет в Петербурге. Он не мог бы приехать сюда без моего позволения. Тебе это показалось. Советую, однако, для любопытства записать это видение.
Через несколько дней было получено известие из Риги о кончине отца Елизаветы Ивановны, и оказалось, что он умер в тот самый день и час, когда явился дочери.
В мемуарах Н.И. Греч записано: «Вскоре после выпуска молодых офицеров мой дядя Логгин Иванович Греч отправился к армии, действовавшей против турок. Он умер в 1772 году от моровой язвы в Яссах. Дядя был любимцем своей матери и, как говорит семейное предание, явился ей в минуту своей смерти. Моя бабушка, а его мать, однажды после обеда легла отдохнуть. Вскоре она выбежала из своей спальни очень встревоженная и стала спрашивать у домашних:
– Где он?!
– Кто? – спросили ее.
– Как кто? Мой сын Логгин Иванович! Я начала было засыпать, вдруг услышала шорох, открыла глаза и увидела, что он тихо проходит мимо дверей моей спальни, чтобы не разбудить меня. Где он? Не прячьте его!
Ее убедили, что Логгин Иванович не приезжал и что ей это пригрезилось, и она со слезами убедилась в своей ошибке. В это время в комнату вошел ее зять. Узнав о случившемся, он призадумался и, вынув из кармана записную книжку, записал день и час этого случая. Через две недели было получено письмо: в этот самый час Логгин Иванович скончался».
У помещика Дроцянского, жившего в деревне Кутилове, был брат, болевший чахоткой. В то время, когда у Дроцянского гостили родственники, им было получено письмо от жены больного брата, которая писала, что болезнь ее мужа приняла угрожающий характер, и просила немедленно приехать к умирающему. Это письмо он показал гостям и сказал, что завтра же утром поедет к брату.
Выйдя из гостиной в переднюю, чтобы отдать нужные приказания прислуге, он с удивлением увидел в передней своего брата, который снимал с себя пальто.
– Какая мистификация! – воскликнул он и возвратился в комнату, чтобы объявить своим домашним о приезде брата и показать последнему только что полученное им письмо.
Спустя минуту он вернулся в переднюю к брату, но не нашел его ни там, ни во всем доме. Дроцянский спросил прислугу и гостей, причем оказалось, что эти последние, и особенно один из гостей, совершенно ясно видели брата в передней, но объяснить, каким образом он мог вдруг исчезнуть, они не могли.
На другой день утром Дроцянский получил телеграмму о кончине брата в одиннадцать часов вечера накануне, как раз в то время, когда он ему явился.
«По службе я часто дежурю в госпитале, – рассказывал доктор Вакуловский. – Эти дежурства продолжаются в течение суток и иной раз бывают чрезвычайно утомительными, так что ночью не удается выспаться: то позовут к больному, то привезут человека, требующего немедленной помощи. Однажды во время дежурства, это было минувшей зимой, я только что лег спать, как вдруг кто-то постучал. Я открыл дверь и увидел фельдшера. Он сказал мне:
– Ваше благородие, в пятой палате больной Наумов очень плох!
– Хорошо, – сказал я, – сейчас иду!
Я поднялся по лестнице и увидел, что больной Наумов стоит в халате.
– Почему ты не спишь? – спросил я, и вдруг его не стало.
Мне стало не по себе. Я пришел в палату, а фельдшер сказал:
– Наумов умер!
Я приложил руку к его лбу – холодный, пощупал пульс – не бьется, положил руку на сердце – все тихо. Умерший только что явился мне на лестнице! Об этом случае я никому не рассказывал, только записал в мой дневник».
«В год кончины моей матушки, – рассказывает ветеран, служивший в конной артиллерии, – я получил от нее письмо, в котором она извещала меня, что собирается на все лето пожаловать ко мне. Это было в конце зимы. Я ответил ей, что буду чрезвычайно рад и приготовлю все для ее полного спокойствия.
Зная, как она любит цветы и всякого рода роскошь, я заново отделал большую половину дома, обращенную к саду и прилегавшую к оранжерее, а себе оставил половину, выходившую окнами во двор. Вечера еще были довольно долгими, и я каждый вечер после чая отдыхал в своей постели и что-нибудь читал. Однажды, лежа в спальне, я вдруг увидел, что дверь моей комнаты открылась и вошла матушка. Я мгновенно вскочил с постели и, запахнув халат, бросился к ней навстречу, говоря:
– Матушка, как я рад, что вы приехали!
При этом я совершенно забыл, что еще зима и что в доме не было никакого предварительного движения, возвещавшего о ее прибытии. Она сделала несколько шагов ко мне, пристально посмотрела на меня и исчезла. Я был поражен.
Спустя две недели после этого случая я получил письмо от сестры Прасковьи Ивановны, которая извещала, что матушка умерла как раз в тот день и час, когда она явилась мне в тульской деревне».
В «Могилевских епархиальных ведомостях» помещено описание следующего случая из жизни митрополита Платона.
«Это было в тридцатых годах, когда я состоял инспектором Санкт-Петербургской духовной академии. У нас был в числе студентов Иван Крылов, из Орловской семинарии. Я хорошо его знал. Учился он недурно, был примерного поведения и благообразного вида. Однажды он пришел ко мне и попросил, чтобы я позволил ему отправиться в больницу. Я подумал: «Наверное, он ослабел от нагрузок, пусть там его покормят получше, и он поправится. А может быть, и курсовое сочинение там напишет». Прошло немного времени, я о нем ничего не слышал, доктор ничего не говорил. Но вот однажды днем, когда я отдыхал в своей комнате, вдруг увидел, что Крылов стоит и смотрит на меня. Его лицо я видел ясно, но тело его было как бы в тумане или облаке. Мне стало не по себе… Он подошел к окну и исчез. Я еще раздумывал, что бы это значило, как вдруг в мою дверь постучали. Вошел больничный сторож и сказал: