– Полно тебе греховным помыслам предаваться, борись и сопротивляйся им, а обители обеими руками держись!
«Это было давно, когда я еще учился в коммерческом училище, – рассказывает писатель Кельсиев. – Я жил на квартире, недалеко от училища, а мой отец с семейством жил на Васильевском острове. Он служил чиновником в таможне и занимал казенную квартиру около Биржи. Занятый службой, он редко меня посещал. Однажды поздно вечером я был у себя в комнате и читал книгу. Вдруг я увидел, что дверь открывается и в комнату входит мой отец, бледный и печальный. Я нисколько не удивился его приходу, зная его заботливость обо мне. Он подошел ко мне и сказал:
– Вася, я пришел тебя благословить… Живи хорошо и не забывай Бога!
Сказав это, отец благословил меня и скрылся, то есть вышел в дверь. Это посещение не произвело на меня особого впечатления. Но каково же потом было мое удивление! Через час после ухода отца ко мне постучали. Отворив дверь, я увидел кучера, приехавшего за мной. Он мне сказал, что мой отец скончался. И действительно, как оказалось, он умер час назад, в то самое время, когда я видел его у себя в комнате. Тут для меня стало ясно: меня благословил умерший отец!»
«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, – рассказывал император Павел I, – я в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по петербургским улицам. Мы провели вечер во дворце за разговором и табаком и вздумали прогуляться инкогнито при луне. Это было в лучшую пору нашей весны, конечно, не южного климата.
Наш разговор шел не о религии и не о чем-либо серьезном, напротив, мы шутили. Лунный свет был так ярок, что при нем можно было бы читать письмо и, следовательно, тени были очень густы. При повороте на одну из улиц я вдруг увидел в глубине подъезда высокую худую фигуру, закутанную в плащ, вроде испанского, в военной, надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то.
Только я миновал его, он пошел рядом со мной с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что его ноги, ступая на плиты тротуара, производят громкий звук, как будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца.
Я вздрогнул и, повернувшись к Куракину, сказал:
– Судьба нам послала странного спутника.
– Какого спутника? – спросил Куракин.
– Господина, идущего слева от меня, которого, кажется, можно заметить по шуму, который он производит!
Куракин в изумлении раскрыл глаза и заметил, что около меня никого нет.
– Как? Ты не видишь этого человека между мной и стеной дома?
– Ваше высочество, вы идете возле самой стены, и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и стеной!
Я протянул руку и действительно, нащупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мной рядом, а звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего. Под шляпой сверкнули глаза столь блестящие, таких я не видел никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили какое-то околдовывающее действие.
– Ах, – сказал я Куракину, – я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное!
Я дрожал не от страха, но от холода, я чувствовал, как что-то особенное пронзало все мои члены, и мне казалось, что кровь застыла в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:
– Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально ответил:
– Что вам нужно?
– Павел! – сказал он опять, на этот раз, впрочем, с сочувствием и с еще большим оттенком грусти.
Я не мог сказать ни слова. Он снова назвал меня по имени и остановился. В этот момент я почувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же самое.
– Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился:
– Слышишь?
– Ничего не слышу, – ответил он, – решительно ничего!
Что касается меня, то этот голос до сих пор раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собой и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты недолго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укоров совести, для благородной души нет более чувствительного наказания!
Он пошел снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. И если прежде я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти только потому, что пошел он. Незнакомец молчал, и я не чувствовал особенного желания говорить. Я шел за ним, потому что теперь он как бы направлял меня. Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец мы вышли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одному, как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому. Я, конечно, последовал за ним. Он остановился и сказал мне:
– Прощай, Павел! Ты еще увидишь меня!
При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и моим глазам представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха, его уже не было предо мной».
К какому именно времени относится это видение, определить можно только приблизительно. Великий князь рассказал его 10 июля 1782 года в Брюсселе в присутствии Оберкирх, которая, записав этот рассказ, свидетельствует, что Павел Петрович был искренно и глубоко убежден в реальности видения.
Архимандрит Антоний, наместник Троице-Сергиевой лавры, рассказал: «17 сентября я был у митрополита Филарета с обычным докладом о состоянии обители. После моего доклада преосвященный сказал:
– Я сегодня видел сон, и мне было сказано, чтобы я опасался девятнадцатого числа!
На это я заметил ему:
– Владыка, разве можно верить сновидениям и искать в них какое-нибудь значение? Как же можно обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в году бывает двенадцать!
Выслушав это, он с чувством сердечной уверенности сказал мне:
– Мне явился мой отец и сказал это. Я думаю с этого времени каждое девятнадцатое число причащаться Святых Христовых Таин.
Я сказал митрополиту, что это желание хорошее. Через два дня после этого, 19 сентября, на литургии в домовой церкви он причастился Святых Таин. В октябре он был в Москве, и девятнадцатого числа, в четверг, там причастился Святых Таин в своей домовой церкви. Вскоре наступил ноябрь, в котором роковое девятнадцатое число приходилось на воскресенье.
Пред этим все время владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался делами, иногда выезжал из дома. На неделе перед девятнадцатым числом он принимал одного из своих почитателей, который при прощании передал ему просьбу одной почтенной дамы, так уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал:
– Пусть приедет, только прежде девятнадцатого числа.
Так глубоко засела в нем мысль об этом числе. 18 ноября, в субботу, владыка сказал своему келейному иеродиакону Парфению, что завтра он будет служить литургию в своей домовой церкви, чтобы все было приготовлено к служению. Старик Парфений, отличавшийся прямотой и откровенностью, решил заметить митрополиту, что тот устанет от служения и не сможет, пожалуй, служить в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, что лучше бы тогда отслужить. Но владыка заметил ему:
– Это не твое дело, скажи, что я завтра служу!
Он отслужил литургию и в тот же день, девятнадцатого числа, скончался».
После смерти затворника Георгия (Машурина) в его дневниках нашли такую запись: «Когда все покоилось в мирной тишине, в самую глухую ночь, моя мать почивала на своем ложе, вдруг вся ее комната озарилась светом. Открылась дверь, свет стал ярче, в дверном проеме появился ее духовник, почивший уже несколько лет назад. Он нес икону. Батюшка тихо приблизился к ее кровати и благословил образом стоявшую в радостном трепете и объятую страхом свою духовную дочь и возвестил ей вожделенные слова:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Бог даст тебе сына Георгия. Вот тебе и образ святого великомученика Георгия!
Несказанно обрадованная Божиим благословением, мама приложилась к святому образу и, приняв его на свои руки, поставила в божницу. На этом видение окончилось.
Этот дивный сон сбылся: у нее родился сын Георгий. Все это я имел счастье слышать от моей матери».
Иеромонах Аникита (в миру князь Сергий Шахматов), услышав о болезни своей благочестивой матери, отправился к ней, чтобы проститься и получить благословение на вступление в монашество, но застал ее уже бездыханной.
Он горько плакал о том, что она не успела его благословить. Благочестивая мать не замедлила утешить его своим явлением. Во время легкого сна она пришла к нему со светлым лицом и сказала: «Благословить много, а дозволить можно».
Накануне праздника Святой Пятидесятницы Тульский преосвященный Димитрий видел сон, что он находится в одесском кафедральном соборе. На архиерейском амвоне стоит архиепископ Иннокентий со свитком бумаг. Вручая свиток епископу Димитрию, он сказал: «Отец Димитрий, докончите». Потом оказалось, что архиепископ Иннокентий умер накануне Пятидесятницы, и преосвященный Димитрий был назначен его преемником.
Этот случай произошел в Филадельфии. На окраине города был дом, известный как «неспокойный», так что никто не решался поселиться в нем. Однажды в этот город приехали две сестры из другого штата. Они стали искать себе недорогое жилье, и кто-то указал им на этот дом. Хозяин неспокойного дома согласился пустить их без всякой платы, не скрывая, однако, причины, по которой он остается давно без жильцов. Сестры переехали на жительство в страшный дом.