В первые два-три дня ничего особенного они не заметили. Но вот однажды ночью, когда они уже легли было спать, в доме поднялся какой-то непонятный шум, так что они поневоле перепугались. Встав с постели, одна из них спросила:
– Кто здесь и что нужно?
Вдруг, как будто из-под земли, появился незнакомый мужчина и сказал:
– Вот так давно бы спросили меня, поэтому я и давал о себе знать всякими способами. Я прошу вас помочь мне, а в чем именно, выслушайте меня. Несколько лет тому назад я был хозяином этого дома. Однажды ко мне приехал мой племянник-сирота, которому я предложил жить у меня. Он был человек бедный. У меня было намерение оставить ему все состояние, так как кроме него у меня никого не было из родных. Я полюбил его и ничего от него не скрывал, так что он знал, что у меня были большие деньги. Однажды ночью он зарезал меня и мой труп скрыл в этой самой комнате под полом, а деньги, сто тысяч долларов, украл, и в ту же злосчастную ночь уехал из этого города по железной дороге, а теперь живет под чужим именем вдали отсюда.
Прошу вас заявить об этом полиции, которая найдет мой труп под полом и предаст надлежащему погребению, и тогда я успокоюсь!
На другой день сестры заявили об этом кому нужно, и действительно под полом был найден скелет человека, которого предали земле по христианскому обряду. С тех пор в доме стало спокойно.
«Идя по скиту, – рассказывает один из монашествующей братии Троице-Сергиевой лавры, – зашел я к умирающему Вуколу, послушнику покойного схимонаха Моисея. В тот день, когда я был у него, его соборовали маслом. Увидев его в благодушном состоянии, я спросил:
– Что, отец Вукол, видно, в путь собираешься?
– Да, батюшка, помолись, да пошлет мне, грешному, Господь Свою милость.
– Кланяйся от меня своему отцу Моисею.
– Я ныне, – говорит больной, – виделся с ним, он был у меня и вот здесь читал акафист Божией Матери, а меня, как и прежде бывало, заставил петь припевы, и так все правило совершил у меня. Он сказал мне с радостью: «Мы с тобой и там вместе будем жить, мне позволено прийти проводить тебя туда». Помолились мы еще с ним, и я как бы совершенно был здоров. Он перекрестил меня и отошел. Так я, батюшка, жду не дождусь, когда пошлет Господь перевести меня отсюда. Отец Моисей сказал, что там несказанно хорошо».
В одном селе жила почтенная чета: старик, заштатный священник, отец Георгий, и старушка, его жена. Жили они очень долго на свете и, как говорится, душа в душу. Отца Георгия многие уважали, приезжали к нему издалека за советом и утешением. Это был человек доброго старого времени, хлебосол, приветливый и добрый. Но всему бывает на свете конец: отец Георгий занемог, слег в постель и, напутствованный христианскими Таинствами, тихо и мирно перешел в вечность, оставив горько оплакивавшую его жену. Вот уже минул и год после его смерти. Старушка, жена его, накануне годичного о нем поминовения, после разных хлопот легла немножко отдохнуть. И вот она увидела во сне покойного мужа. С радостью старушка бросилась к нему:
– Отец Георгий, где ты находишься, хорошо ли тебе?
Он ответил:
– Хотя я и не обязан с тобой говорить, но так как при жизни не было у меня от тебя никаких тайн, то скажу, что, по милости Божией, я не в аду. Скоро и ты последуешь за мной, готовься к смерти через три недели после этого дня!
Он медленно удалился, как бы не желая с ней расстаться, а старушка, проснувшись, радостно стала всем рассказывать о своем свидании с покойным мужем. И действительно, ровно через три недели она мирно скончалась.
«Мой отец знал о своей кончине за несколько лет, – рассказал помещик Тулупов, – и вот как это ему было открыто. Накануне своих именин, с 31 декабря на 1 января, он увидел во сне своего отца, Михаила Васильевича, который объявил ему об их скором свидании в лучшем мире.
– Ты умрешь, – сказал ему мой дедушка, – 2 января, в день и моей смерти.
– Как, – вскричал мой отец, – так скоро?!
– Нет, ты умрешь в среду.
И действительно, спустя несколько лет, в первую случившуюся среду, которая совпадала со вторым днем января, мой отец умер».
В конце прошлого столетия помещик 3имин, человек еще не старый, обремененный многочисленным семейством и имевший при этом довольно ограниченное состояние, служил для своей семьи единственной опорой.
Однажды 3имин сильно заболел и, видимо, начал приближаться к смерти. Врачи отказались его лечить. Убитая горем жена оплакивала больного мужа как умершего, представляя свое безвыходное положение. Видя все это, безнадежный больной начал мысленно просить Бога продлить ему жизнь, пока он пристроит старших сыновей и таким образом оставит на их попечение своих младших детей. После этой молитвы он уснул и проспал довольно долго. Пробудившись, Зимин немедленно позвал к себе жену и радостно сообщил ей, что видел во сне архипастыря Белгородского Иоасафа (Горленко), которого помнил еще при его жизни. Архипастырь в сонном видении сказал ему, что по милосердию Божию, ради невинных малюток, дается ему еще двадцать лет жизни. Но через двадцать лет, в этот день, Господь призовет его к Себе.
Рассказав свое сновидение, больной попросил жену записать в молитвенник все это с его слов, что и было исполнено. И безнадежный до этого больной Зимин начал, к удивлению семьи и лечивших его врачей, быстро поправляться и вскоре совсем выздоровел.
Ровно через двадцать лет, в назначенный день, 3имин почил вечным сном на руках своих сыновей и дочерей, уже пристроенных и обеспеченных, с благодарной молитвой на устах.
Молитвенник его с записью и сейчас хранится у его потомков как фамильная ценность.
«Наши родители большей частью жили в своем имении, – рассказывает графиня Чистова, – и так любили друг друга, что пережили один другого очень ненадолго. Вскоре после их кончины наступил храмовый праздник в нашем селе. Я и все мои сестры уже были замужем, но к этому дню мы собирались всей семьей в наше имение, чтобы помолиться вместе о наших дорогих покойниках. Это было летом. У всех нас были хорошие голоса, и мы обычно пели на клиросе.
Накануне праздника, после обеда, все мы сидели в большом зале, из которого стеклянная дверь выходила на террасу, а с террасы был вход в сад. Сестры спевались, готовясь петь на другой день за обедней в память родителей. Я же была не совсем здорова и в спевке не участвовала, а сидела в конце зала напротив стеклянной двери, разговаривая с двоюродным братом. В этот день сестры пели необыкновенно хорошо. Слушая их, я подумала: «Если бы живы были наши родители, как они были бы довольны, слушая их!» Смотря на брата, что-то мне говорившего, я вдруг обернулась на дверь, выходящую на террасу, и… о ужас! В дверях стояла моя мать в простом белом капоте и белом чепчике с оборочкой, как была похоронена, и пристально смотрела на меня. Не веря своим глазам и думая, что это воображение рисует мне ее образ, я стала смотреть вниз. Через минуту я подняла глаза, а она стала тихо приближаться ко мне.
Я встала и пошла к ней навстречу. Как только я двинулась, она стала отступать к двери, лицом ко мне, не оборачиваясь. Я приблизилась к ней, а она все отступала, продолжая пристально смотреть на меня. Так она спустилась с террасы в сад и я за ней. В аллее она остановилась. Я также остановилась и хотела взять ее за руку, говоря:
– Я с тобой!
Но она отчетливо сказала:
– Не прикасайся ко мне, тебе еще не время!
Потом она произнесла еще несколько слов, повторить их я не могу, затем улыбнулась, лицо ее точно просветлело каким-то блаженством, и она тихо стала отделяться от земли, подниматься вверх и исчезла в пространстве».
Это произошло в Теофиполе Хмельницкой области. Издавна здесь в одиночестве проживала всеми уважаемая набожная вдова почтенных лет графиня Анна Павловна Чижова. Она была особенно близка с подругой своих юных лет Елизаветой Петровной Орловой. Но неожиданно неразлучные подруги настолько сильно поссорились, что Анна Павловна, внезапно заболев, приказала своим родным не пускать на похороны Елизавету Петровну, если последняя к ней, мертвой, придет прощаться. Священник, призванный в одиннадцать часов ночи напутствовать заболевшую, узнал о непримиримой вражде почтенной вдовы с ее прежней приятельницей и стал уговаривать больную простить в душе свою обидчицу и только тогда приступить к принятию Святых Таин. Больная послушала своего духовного отца. В ту же ночь Орлова, ничего не знавшая о внезапной болезни Анны Павловны, среди крепкого сна пробудилась от ощущения чьего-то реального присутствия и услышала умоляющий о прощении голос Анны Павловны. Проснувшись, она зажгла свечу, но никого не увидела. В скором времени она снова уснула. Но вдруг Орлова услышала крик своей дочери, девушки четырнадцати лет:
– Мама, иди сюда, здесь ходит Анна Павловна! Вот она, вот пошла, смотри!
Орлова зажгла свечу, и опять никого и ничего. Часы показывали три часа ночи. Мать и дочь совершенно явственно ощущали присутствие Анны Павловны. На другой день Орлова получила известие, что Чижова умерла ровно в три часа ночи. После погребения священник, согласно распоряжению покойной, вместе с понятыми описал все ее имущество, лучшие вещи сложил в сундуки и отправил в церковный дом до приезда сына, оканчивавшего Академию художеств, разные же коробочки и мешочки побросали в угол как ненужный хлам. Через два дня после смерти Чижовой к священнику прибежала испуганная, взволнованная племянница покойной и сказала:
– Сегодня мне явилась моя тетка Анна Павловна и велела вам, батюшка, передать, что вы нехорошо распорядились ее имуществом, нажитое потом и кровью для сына побросали в угол!
После этого они пришли в дом, стали перебирать коробочки и нашли среди лоскутов пятьсот рублей. Через несколько дней, кажется, на шестой после смерти, Анна Павловна явилась священнику и, как бы в благодарность, сказала: