Ее задело, что Гибсон, попросив ее навестить его мать, не предупредил об ухудшении ее психического здоровья. Она не могла на него за это злиться, учитывая то, что сама кое-что от него скрыла, но его недоверие причиняло ей боль. Она едва удерживалась от того, чтобы не уйти, сославшись на срочные дела.
— Ты в порядке? — спросил Гибсон, догнав ее в коридоре, ведущем к спальне его матери. Он передал Ларк стакан воды, и их пальцы соприкоснулись.
— Нет, — отрезала она. — Нам нужно поговорить.
— Мы поговорим. Мама сейчас быстро устает. Ее сиделка скоро вернется. Тогда мы и поговорим.
Грусть в его голосе напомнила ей о том, что ему приходится каждый день смотреть на то, как близкий ему человек постепенно утрачивает рассудок, и она смягчилась.
— Хорошо.
Ей придется смотреть на кукол, которых Стефани бережно хранила для будущей внучки, и, запасшись терпением, мило улыбаться бывшей свекрови, которая не знала, что Ларк не станет матерью ее внучки.
Ему следовало предупредить Ларк о состоянии его матери. Он понял это в ту секунду, когда мать назвала Ларк его женой, и та ошеломленно на него посмотрела. Гибсон на протяжении нескольких лет наблюдал за постепенным ухудшением психического здоровья своей матери. В последний раз Ларк видела Стефани два года назад, когда та просто страдала забывчивостью.
Сейчас, когда они с Ларк вышли из пристройки, оставив его мать под присмотром сиделки, Гибсон начал мысленно готовиться к разговору. Она была расстроена тем, что он не подготовил ее к этому визиту, но он был уверен, что речь пойдет не только об этом. Она приехала к нему домой, еще не зная, что его мать здесь. Очевидно, у ее визита была другая цель.
Он был не настолько глуп, чтобы подумать, что она захотела повторить их страстную ночь в горах. Судя по тому, что за прошедшие пять дней она ни разу ему не позвонила и не написала, ей было достаточно одной ночи.
— У тебя есть чай? — спросила она, когда они прошли на кухню. В ее голосе слышалась усталость.
— Тебе с ромашкой или с апельсином? — Включив электрический чайник, он достал из шкафчика две кружки.
— С ромашкой. Хотя я сомневаюсь, что чай сможет меня успокоить. Почему ты не предупредил меня о том, что твоя мать думает, будто мы до сих пор женаты? — спросила она, сев на один из стульев за стойкой и закрыв лицо руками.
Он прокашлялся, готовясь все ей объяснить, но она вдруг резко повернулась и посмотрела на него. Ее зеленые глаза неистово сверкали.
— Гибсон, ты не мог меня предупредить о ее состоянии? Когда я спросила у сиделки, как долго она за ней ухаживает, та ответила, что уже более двух лет. Это означает, что ты нанял сиделку, когда мы с тобой еще были вместе. — Она повысила тон, и в этот же момент закипел чайник. — Чтобы ни произошло между тобой и мной, твоя мать мне небезразлична.
— Я нанял сиделку, когда мы с тобой переживали непростые времена. Папарацци преследовали тебя, и мне не хотелось добавлять тебе проблем. — Заварив чай, он подошел с кружками к стойке и поставил одну перед Ларк.
— Но она была членом моей семьи.
Гибсон почесал в затылке:
— Я это знаю, Ларк, но мне не хотелось обращаться к тебе за профессиональной помощью. Не хотелось взваливать на тебя лишний груз. Это было бы несправедливо по отношению к тебе, — сказал он, садясь на соседний стул.
— Возможно, я захотела бы помочь, но ты не дал мне такой возможности. — Отодвинув от себя чашку с чаем, она повернулась лицом к Гибсону. — Ты нес груз своих проблем в одиночку и никогда не делился ими со мной. Разве удивительно, что казалось, что мне следовало вести себя точно так же?
— Я видел, что тебе хватало своих собственных проблем. Что ты хотела их решать самостоятельно, — ответил Гибсон, видя, что она расстроена, но не понимая чем. Он просто пытался ее защитить. Что он делал не так?
Конечно, он понимал, что она хотела играть более важную роль в его жизни, но он ей этого не позволил, пытаясь решать свои проблемы самостоятельно. Оглядываясь на прошлое, он понимал, что они оба вели себя неправильно.
— Верно, — отрезала она, встав со стула и сделав несколько шагов. — На тот случай, если ты не заметил, я скажу тебе, что горжусь своей независимостью. Именно поэтому я никогда тебя не просила брать меня с собой в поездки. Я знала, что ты считал эти поездки важными для сплочения команды.
Он ослышался?
— Подожди-ка. Ты была готова ездить вместе со мной?
— Да. Но как ни тяжело мне было оставаться дома и жить как одинокая женщина, пока ты был в разъездах, я это терпела, потому что я знала, что мои трудности были пустячными по сравнению с тем давлением, которое оказывали на тебя СМИ. — Дойдя до окна, она повернулась и пошла назад. — А ты, мистер Хладнокровие и Лицо команды, никогда не жаловался, что твоя ноша была слишком тяжелой.
Гибсон был в замешательстве. Он никогда прежде не видел Ларк такой расстроенной.
Поднявшись, он подошел к ней. Ему хотелось крепко ее обнять и сказать, что все будет хорошо, но он понимал, что она этого не одобрит.
— Ларк, прошу тебя, скажи, что происходит. Ты так разнервничалась из-за того, что я не сказал тебе, что мамино здоровье ухудшилось?
— Меня, конечно, задело, что ты меня об этом не предупредил, но дело не в этом. Я пришла сюда не для того, чтобы спорить, должны ли мы были обременять друг друга своими проблемами, — на удивление спокойно произнесла она, и это заставило его насторожиться.
— Хорошо. — Гибсон попытался взять ее за руку, но в этот момент она отошла от него и снова села на стул. — Тогда о чем ты хотела со мной поговорить?
Подойдя к серо-белой стойке из кварца, он оперся на нее руками.
Ларк выпила немного чая, прежде чем ответить:
— Джессамин и Флер планируют остаться в Кэтемаунте. Флер собирается открыть в Крукт-Элм собственный ресторан. Мы дадим Джозайе Крэнстону тридцать дней на то, чтобы он собрал свои вещи и покинул территорию ранчо.
Он был рад тому, что человек, который за деньги был готов солгать под присягой, уедет из Крукт-Элм.
Взяв свою кружку, он сделал глоток чая и пожалел о том, что они не могут перенестись в тот вечер во Флэт-Топс, когда им не нужно было тщательно подбирать слова, и они были счастливы потому, что просто прикасались друг к другу.
— Свадебный прием наверняка состоится в «Ковбойской кухне». Флер определенно самый талантливый шеф-повар в этом городе.
Ларк сделала долгий глубокий вдох:
— Я пришла сюда в том числе для того, чтобы сказать тебе, что я уезжаю сразу после свадьбы Джессамин в эти выходные.
— Но…
Она подняла указательный палец, дав ему понять, что еще не договорила.
— Будет справедливо, если я заранее избавлю тебя от необходимости идти вместе со мной на эту свадьбу. Думаю, ты не захочешь куда-либо со мной идти, когда узнаешь то, что мне следовало уже давно тебе рассказать.
Гибсон насторожился, и все его мышцы напряглись. Такое же неприятное предчувствие охватило его в тот день, когда Ларк его бросила.
Может, он ее напугал, когда сказал под присягой, что хочет ее вернуть.
— Мы договорились вместе пойти на свадьбу, и я жду этого с нетерпением.
— Пожалуйста, не перебивай меня, Гибсон. Мне и без того трудно говорить. — Она посмотрела на холодильник, на приоткрытый шкафчик над раковиной, на свою кружку — куда угодно, только не на него. — Я тебе не рассказывала, почему я была так расстроена в тот вечер, когда ты был на благотворительном мероприятии и не мог ответить на мои звонки.
Гибсон мысленно перенесся в тот вечер, когда пьяная посетительница мероприятия вешалась ему на шею. Репортеры их сфотографировали, и снимки быстро разошлись по Сети.
Неужели он больше виноват в их расставании, чем думал до сих пор? Впрочем, до того дня Ларк не беспокоили подобные инциденты.
— Я объяснил в суде, что эти фотографии ничего не значат. — Он всегда был дружелюбен с фанатами, понимая, что, если бы на матчи не ходили зрители, в них не было бы никакого смысла. Но та женщина вела себя непозволительно.
— Я это знаю. — Наконец она встретилась с ним взглядом. Ее лицо выражало сочувствие. — Я видела собственными глазами, как некоторые фанатки переступают границы дозволенного. — Уголок ее рта поднялся в грустной улыбке. — Как женщина, я знаю, что такое быть объектом приставаний.
— Тогда почему ты так себя повела в тот вечер? — спросил Гибсон, жалея, что не сделал этого раньше. — Что произошло?
— У меня случился выкидыш.
Ее ответ привел его в замешательство. Последний год их брака он, будучи членом пиар-команды своего клуба, провел в разъездах, и они с Ларк редко виделись. Почему она ничего ему не сказала?
— Ты была беременна?
Обрадовалась она, узнав об этом, или, напротив, расстроилась, учитывая то, что они с Гибсоном отдалились друг от друга? Мысль о том, что его ребенок мог быть нежеланным, больно его ранила, но он запретил себе делать поспешные выводы, пока не выслушает до конца ее объяснения.
Потупившись, Ларк тяжело сглотнула и кивнула.
— Да. Срок был всего десять недель, но…
— Десять недель? — Он задумался, пытаясь вспомнить, что происходило в их жизни в тот период времени. — Как долго ты знала о своей беременности?
Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, пытаясь сохранить самообладание.
— Примерно три недели. Я не сразу поняла, что у меня была задержка, но даже когда я это поняла, я не придала этому значения, решив, что причина в стрессе. Представители СМИ меня преследовали, намекали на то, что ты мне изменяешь. Тебя постоянно не было дома. — Покачав головой, она обхватила себя руками. — Когда я сделала тест и обратилась к доктору, срок уж был больше шести недель. Я знала, в какой промежуток времени был зачат ребенок, потому что ты редко приезжал домой.
Гибсона снова охватило чувство сожаления.
— Я знал, что в последние месяцы нашего брака мы отдалились друг от друга, но не думал, что настолько.