— Как восхитительно, — пробормотала Хоуп, по очереди рассматривая двух интересных мужчин.
— Фантазия о том, что тебя будут шлепать двое мужчин, заинтересовала меня, — сказал Энтони, — но ты так и не раскрыла подробностей. И я подумал, что мы могли бы использовать Сюзен в качестве модели.
Композитор забрал у удивленной Сюзен чашку, взял ее за руку и подвел к одному из двух коней.
— Что ты сейчас собираешься делать? — спросила Сюзен, пока ее усаживали верхом на коня.
— Я подумал, что лучше всего, если Хоуп будет руководить Слоуном и мною, пока мы учиним над тобой телесное наказание, — пояснил Энтони своей любовнице, легко прильнув к ее губам. — Видишь ли, в таком случае Слоун и я будем точно знать, как далеко можно заходить, когда подойдет ее очередь.
— Отлично! — одобрила Хоуп, восхищаясь своей коллегой, одетой в дымчатое платье из голубого бархата как у принцессы, пуговицы которого расстегивались спереди. Воротник, рукава и низ были отделаны кремовыми оборками из жесткого батиста. Когда ей задрали юбку, обрамление трусиков и нижней юбки на фоне светло-розовой кожи вызывали в памяти оттенки и тона эпохи Возрождения.
— Моя заместительница настоящая прелесть, и я не сомневаюсь, что она заслуживает того, чтобы ее хорошенько отшлепали ремнем и тростью! — заявила Хоуп. Слоун открыл сундук для игрушек и отобрал из него кое-что.
Зная, что скоро с ней сделают то же самое, что она велит сделать с Сюзен, Хоуп была осторожна в своих наставлениях. Ей больше всего хотелось, чтобы божественную попочку Сюзен наказал один мужчина, пока другой крепко держал ее, щипал за мочки ушей, расстегнул платье, обнажил и крепко тискал грудь с вишневыми сосками, ласкал шею, запустил руку в длинные, светлые волосы и часто раздвигал ей ягодицы, дабы второй мужчина имел доступ к крохотному анусу и росистому влагалищу. Хоуп только и думала об этих местах и умоляла Энтони и Слоуна по-очереди пройтись по ним легким, маленьким кнутиком. Сюзен выносила все эти знаки внимания с покорностью, свойственной всем смиренным существам, с которыми хорошо обращаются. Сюзен получила оргазм после пятидесяти или шестидесяти крепких ударов стека по ягодицам, пока ее крепко прижимали к коню. Потом наступила очередь наказывать Хоуп, а Сюзен могла наблюдать.
Дэвид курил, пил кофе, ставил оценки за сочинения и размышлял над первой любовной запиской в этом семестре, когда домой заявилась Хоуп под аккомпанемент молний и раскатов грома.
— Дорогой, знаешь, чем я занималась? — Хоуп присела к нему и все рассказала. Дэвид перестал проверять сочинения, но продолжал курить. Наконец он протянул руку и сказал:
— Давай. — Она растерялась на мгновение. — Давай же. — Он щелкнул пальцами. Прикованная к месту холодным взглядом прищуренных глаз, Хоуп вложила в его руку семьсот долларов. — И это все?
— Да.
— Ты позволяешь миллионеру платить себе так мало за столь многое? — Дэвид отодвинул стул, положил ее на колени и нанес двенадцать или тринадцать тяжелых ударов по плиссированной юбке. — Отныне я ожидаю, что ты будешь запрашивать гораздо больше, — наставлял он, ставя ее на ноги. Затем Дэвид засунул деньги в бумажник и вернулся к проверке сочинений. — А теперь, пожалуй, пора приготовить мне ужин, — приказал он, строго посмотрев на нее. Хоуп крепко обняла его и побежала выполнять это милое поручение.
Весенний дождь
Когда пробило четыре часа дня в первую пятницу апреля, Дэвид Лоуренс вышел из своего кабинета, держа в руке портфель. Задержавшись перед застекленной дверью соседки Полы Роуан, он вытащил листок бумаги из нагрудного кармана, двадцатый раз внимательно пробежал по нему глазами, вернул обратно и постучал.
Хорошенькая инструктор по воспитательной работе пригласила его войти. Она сидела за большим письменным столом, грациозная, пышная блондинка лет тридцати, с чертами лица Венеры-пастушки с картины семнадцатого века. В присутствии этой божественной женщины у Дэвида участился пульс.
— А! Привет, Дэвид, — пропела Пола, загружая свою дорогую кожаную сумку разными вещами. — Не стесняйся. — Она пододвинула пепельницу, когда он уселся напротив.
— Спасибо, Пола. Мне нужен совет.
— От меня?
— Одна из девочек прислала мне любовную записку, и я не знаю, как на это ответить.
— А как ты обычно отвечаешь? — Пола наклонилась, чтобы поднести к его сигарете тяжелую мраморную зажигалку, которую ей подарил на Рождество один из учеников.
— Спасибо. Откуда ты знаешь, что такое случалось раньше? — Он вытащил записку. Пола улыбнулась, ибо Дэвид был тем мужчиной, которым она очень восхищалась. — Я так и не знаю, как на это ответить, — признался он. — Поэтому мне хотелось узнать, что здесь принято делать в подобных случаях.
— Можно взглянуть? — Пола протянула к письму ухоженную до совершенства руку в кольцах и браслетах. Дэвид отдал ей записку, и она громко прочитала ее содержание:
«Мистеру Лоуренсу
Это было уже в мечте. Вы приходите в класс, В это время, как во сне, Я мечтаю о Вас.
О ласках Вашей руки, Которая так тонка, Она волосы гладит мои, Одежды лишает меня».
Пола подняла свои блестящие глаза:
— Довольно круто.
— Дальше еще круче.
Она снова принялась читать:
«Когда Ваш нежный голос твердеет, Что может чувствовать книжный герой? Капитан Джеб, или Джон Сэвидж, Или Горио скупой?
Твой образ часто снится мне, Чарует голос, как мечта. Я отмечаю в дневнике, Что своей воли лишена.
Зачем меня так к Вам влечет, Волнует каждая черта? И здесь Раскольников не в счет, Убийство, кровь не для меня.
И неужели так грешно,
Что к вам хоть раз я прикоснусь?
Для вас «Онегина» б всего
Я выучила наизусть.
Хочу обнять ваш гибкий стан, Хоть стать язычницей для вас, Хочу упасть к вашим ногам, Прижаться к вам хотя бы раз».
Пола сделала Паузу, улыбнулась Дэвиду и продолжила чтение:
«Я вашей любимицей буду, Хочу ею быть всегда. Пусть Гамлет винил Гертруду, В распутстве ее вина.
Лисистрата отвергла мужа.
Что может быть печальней?
Однако есть удел и хуже,
Мое происхождение — дважды тайна.
Три месяца, и окончен год,
Я так тоскую по тебе,
Даю все клятвы наперед,
Люблю тебя в своей мечте.
Клянусь тебя Дэйвом не называть,
Позволь лишь твоей рабыней мне стать.
Пожалуйста, ответьте по электронному адресу: lupefreeman@midspring.com» .
— Боже мой, — сказала мисс Роуан, с почтением возвращая Дэвиду страницу. — Неужели она сумела назвать все книги, которые вы задали прочитать в этом семестре?
— Сумела.
— Лупе Фримсн, да? — Пола вывела на экран монитора список учеников. — О, как замечательно! — Пола захлопала в ладоши. — Должно быть, ты родился под счастливой звездой.
— Что такое? Что ты там увидела?
— Завтра Лупе Фримен исполняется восемнадцать лет.
— Это замечательно, но не дает ответа, как на это реагировать. Последний раз, когда такое случилось, я просто не разговаривал с той девочкой до самого выпуска. Как ты думаешь, мне здесь надо поступить так же?
— К чему беспокоиться? — Пола пожала плечами.
— Ну, это ведь деликатная ситуация. Все же она моя ученица. Я думаю, в школе Браемара от учителей ждут безупречного поведения.
— Ха! Мистер Лоуренс, если бы здесь нечто подобное волновало кого-то, то администрация не нанимала бы учителей, похожих на кинозвезд.
— Пола, не смейся. Это серьезно.
— Правда?
— А что, разве нет?
— Дэвид, тебе известно, что дети попадают в школу Браемара, когда их выгоняют из любого другого частного учебного заведения Новой Англии?
— Мне трудно поверить в это. Эти ребята — самые лучшие ученики, каких я когда-либо обучал.
— Я ведь не говорила, что их отчислили в других школах из-за неуспеваемости, ведь так?
— Тогда о чем ты говоришь?
— Ты когда-нибудь слышал о сексе и наркотиках? Ты еще не сообразил, что эта школа для избранных?
— Если честно, то нет.
— Это хорошо. Всегда притворяйся наивным. Это тебе идет. Но знай, что наша единственная цель здесь заключается в том, чтобы довести любого ученика этой школы до элитарного колледжа. За это родители платят нам шестьдесят тысяч долларов в год за одного преступника. Как нам удается заставить этих испорченных типов, богатеньких детей, зубрить к экзаменам и проводить выходные на территории школы, когда те бежали из любого другого интерната, куда их засаживали?
— Красивой формой?
— Это способствует, но главное — совместное общежитие.
— Родители идут на это?
— Ну, возьмем, например, Лупе Фримен. — Пола взглянула на экран. — Мать Лупе — певица в стиле панк и исполнительница сексуальных танцев из Лос-Анджелеса. Ее там называют Сатурния-Х.
— Сатурния-Х! — воскликнул Дэвид. — Я следил за ее группой в восьмидесятых годах.
— Как ты думаешь, чем занимается папочка Лупе?
— Представить не могу.
— Это Рон Фримен, издатель журналов для мужчин, выходящих огромными тиражами, борец за свободу слова и нераскаявшаяся икона сексуальной вульгарности с тех пор, как мы с тобой ходили в школу.
— Значит, вот что она имела в виду, когда в одной строчке писала о дважды тайне.
— Ну, как, хочешь написать ее родителям домой, чтобы пожаловаться мамочке и папочке о том, что их совершеннолетняя дочь случайно написала тебе стихотворение?
— Думаю, они отнесутся к этому без должного сочувствия.
— Мне кажется, ты не ожидаешь, что в школе Браемара обидят или расстроят Лупе просьбой, чтобы она больше не приставала к тебе. Помни, нам нужны эти шестьдесят тысяч, которые мистер Фримен платит нам за ее последний год обучения.
— Я тебя понимаю, хотя это не тот взгляд на вещи, к которому я привык.
— Итак, ты понимаешь, что сам должен разобраться в ситуации с Лупе и не беспокоить ее родителей. Или школу. Тебе ведь не хочется, чтобы администрация подумала, что ты не готов справиться с первой возникшей трудностью.