Тут горничная остановилась, прекратив работу:
— Что значит, не против?
— Я хочу, чтобы ты переспала с моим мужем. Олеся широко раскрыла глаза.
— Да что ты так на меня смотришь? Я действительно хочу, чтобы ты переспала с моим мужем.
— Но зачем?
— А вот это не твое дело.
— Я вас не понимаю.
— А не надо меня понимать. Если тебе нужны деньги, я готова заплатить.
— Я не могу.
— Почему же? Он же интересный мужчина.
— Я не могу так!
— Перестань. Ты — нормальная баба, которой нравится успешный, женатый, породистый мужик. И жена его сдает тебе в прокат. Не будь же дурой. Извини, но тут только полная идиотка откажется.
Олесе хотелось сказать: "Значит, я и есть полная идиотка", но она промолчала.
— Так что, молчание — знак согласия?
— Нет.
— Это твое последнее слово?
— Да.
— И правильно. Молодец! — сказала Тамара, как будто именно такого ответа и ожидала.
Потом провела указательным пальцем по статуэтке. И тут же указала:
— А вот пыль тщательнее вытирай, а то в гостиной грязь повсюду.
Тамара ушла.
Олеся со всех сторон осмотрела статуэтку. На ней не было ни пылинки.
Вот уж правда: "Минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь".
Особенно, когда гнев — от барыни, а любовь — от барина.
Пока Баро вел переговоры, Бейбут выпил пару стаканчиков вина (со словами: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик"). Вино действительно оказалось красным-прекрасным.
Вскоре к нему присоединился Баро. И переговоры о сватовстве пошли куда успешнее, чем раньше.
— За счастье наших детей, — предложил тост Баро. Выпили.
— За мир и согласие в семье, — не остался в долгу Бейбут.
Опять выпили.
— За тихий сон наших предков, да будет земля им пухом!
И, конечно же, снова выпили.
После чего сделали небольшой перерыв для беседы.
— Спасибо, Баро, что ты так быстро с этими… как их… Астахами разобрался. А то, понимаешь, вино такое вкусное. Я пью и думаю: "Эх, елки-палки, пью в одиночку, как алкоголик".
— Не клевещи на себя, Бейбут. У алкоголиков не бывает таких прекрасных сыновей, как твой Миро! Вот породнимся, и будет у меня достойный преемник.
— Да, и мне тоже преемник нужен. Сейчас вот ему буду дела свои передавать.
— Слушай, Бейбут, ты только не обижайся, но я тебе одну умную вещь скажу. У тебя прекрасный сын, негоже ему ножики бросать… Особенно, в Кармелиту.
— Да боге ними, с этими ножиками. Я им с Кармелитой другой номер придумал. Ты не представляешь себе, какой это будет красивый номер!
Настоящий цыганский номер, степной…
— Ты хочешь сказать, что моя дочь будет кочевать в таборе с твоим театром.
— Ну конечно, куда муж — туда и жена. А как же? — вино заставило Бейбута забыть, что он хотел осесть. И табор весь хотел осесть. И Миро хотел осесть, особенно, если с Кармелитой. И театр ремонтировать начали…
— Моя дочь не создана для кочевой жизни. Она уже забыла ее.
— Но ты пойми Миро. Пойми его. Он вырос свободным, привык к свободе, к ветру, к шуму дождя.
— Бейбут, у меня такие лошади, что они вместе с Сашкой-конюхом заменят Миро все: и дождь, и ветер. Ты видел, какими глазами он на них смотрел.
— Так ты что, хочешь у меня сына украсть?! — грозно нахмурился Бейбут.
— Конечно хочу, — еще более грозно насупился Баро. — Непременно украсть! Ведь я же цыган. Забыл, что ли?
И оба рассмеялись, довольные такой смешной шуткой.
— Видели бы нас наши дети! Так мы об их свадьбе никогда не договоримся.
— И то верно. Пока вино не кончится, никак не договоримся.
— А вино у меня никогда не кончается. В общем, давай так, Бейбут. Пусть наши дети сами решают, какой жизнью жить.
— Не слишком ли много воли?
— Бейбут! Ты ли это говоришь: слишком много воли? А кто только что воспевал волю, ветер, шум дождя.
— Подло… Подло… — Бейбут дважды не вовремя икнул. — Подловил ты меня, Баро. Да уж, наши детки оба упрямы.
— И есть в кого, Бейбут.
— Так кто из нас уступит?
— Вижу, что никто. Этак наши дети до самой нашей смерти не поженятся.
— И то верно.
— Пусть, как решат, так и будет.
— Правильно. Там пускай и живут.
— Но только свадьбу будем справлять в моем доме.
— Хорошо. Засылать сватов?
— Как говорит Сашка…
И оба дуэтом выкрикнули: — А то!!!
Астаховы ходили по офису в возбуждении, предшествующем началу любого крупного проекта. Только вот Николай Андреевич иногда хмурился и махал рукой как будто отгонял надоедливую муху.
— Па, я тебя не понимаю, — не выдержал, в конце концов, Антон. — Ты получил такого мощного партнера и еще чем-то недоволен.
— Что тут непонятного, пострадал невинный человек.
— Невинный? Ты в этом уверен?
— Максим — добросовестный работник, а я его предал.
— Ничего, он у нас молодой, энергичный, найдет себе другую работу.
— Он-то найдет. А я потеряю ценного сотрудника в его лице.
— Ты бы потерял гораздо больше, если бы отказался от сотрудничества с Баро.
— Это еще неизвестно.
— Известно, папа. Известно. И ты сам это прекрасно понимаешь, ты ведь потому согласился. Да не нервничай ты так. Если бы я оказался на месте Макса и вынужден был уйти из дела — я бы ушел, не задумываясь.
Раздался телефонный звонок. Астахов снял трубку.
— Астахов слушает. Да, Максим? Хорошо, приходи… Ну вот, легок на помине.
— Макс?.. Па… — услышал хорошо знакомые и ненавистные ему капризные нотки.
— Не лезь, Антон. Я знаю, что ему сказать. А ты, будь любезен, перечитай наши документы с пометками Зарецкого в соседнем кабинете.
Максим вошел смело, свободно, легко, глаз не прятал. Вот эта его естественность и уверенность всегда подкупала Астахова.
— Здравствуйте, Николай Андреевич! Простите, что я вас отрываю. Нужно поговорить.
— Здравствуй, Максим! Пожали руки.
— Проходи, садись. Слушаю тебя. Максим открыл рот, но ничего не сказал.
Потом повторил попытку:
— Короче говоря. Я никуда не уезжаю…
— Что-то случилось?
— Это долгая история. Зачем вам мои проблемы. У вас и своих достаточно.
— Это зря, ты мне не чужой…
— Николай Андреевич, скажите, ваше вчерашнее предложение… оно осталось в силе?
— Какое?
— Если я остаюсь в городе, то могу вернуться к вам на работу?
— Видишь ли, Максим… Обстоятельства так сложились, что я не могу вернуть тебя на фирму.
— Странно получается. Вчера вы хотели, чтобы я на вас работал, а сегодня уже нет? Почему?
— К сожалению, этого требуют интересы бизнеса. Ты первоклассный специалист, очень перспективный менеджер. Будь моя воля, я бы, конечно, никогда с тобой не расстался, но… Извини…
— Нет, это вы меня извините, просто как-то сразу все навалилось. Вчера у меня все было — а сегодня все пропало. Вы меня извините, если я что-то сделал не так. С вами приятно было работать. До свидания, Николай Андреевич.
Я пошел.
Почему когда люди прощаются, на лице у них появляется какая-то грустная и неловкая улыбка?.. Уже в дверях Максим столкнулся с Антоном. Антон прошел в кабинет, как будто не заметил его.
И тут же, пока Максим не ушел, сказал:
— Да, отец, чуть не забыл. Есть новость, пока ты опаздывал на переговоры, Зарецкий договорился о свадьбе своей дочки.
Максим вышел из кабинета. И уже закрыв дверь, сказал:
— Вот теперь действительно все пропало…
Вместе с Бейбутом к Баро приехала Рубина. Кармелита утащила ее к себе в спальню и сразу же начала плакаться.
— Бабушка, мне жить не хочется.
— Да что ж вы, девочки, — всплеснула руками Рубина. — То Люцита, то ты?
Никогда, слышишь, никогда так не говори, доченька!
— Рубина! Человек, которому я верила, которому я все была готова отдать, оказался лжецом, подлецом… Как же можно после этого верить кому-то?..
— Говори, говори, рассказывай, внученька. Все что на сердце камнем лежит, все рассказывай. Тебе нужно выговориться. Чтобы ничего плохого в душе не осталось.
— Бабушка, ну ты мне скажи, что, любовь всегда только одни страдания приносит?
— Любовь, внучка, разная: бывает любовь жестокая, от нее одна болезнь.
А есть добрая, звонкая, от которой летать хочется.
— Нет, нет. Я уже отлеталась. Это все не для меня. Для меня все кончено.
— Ну какая же ты у меня еще маленькая. Рубина обняла внучку, погладила ее по волосам.
— Все у тебя будет хорошо. И Миро подарит тебе любовь, добрую, звонкую.
Все у вас будет хорошо.
— Нет. Миро — это совсем другое. Он мне друг. Понимаешь?
— Что, только друг? Как в детстве?
— Да. Знаешь, я иногда думаю: бабушка, вдруг Миро меня поцелует, а мне неприятно будет?
— А я-то думала, ты изменилась… Как же ты собралась замуж, если не любишь Миро?
— Но он же любит. Так будет лучше для всех. И отец успокоится.
— А ты, ты сама?
— А что я? Что? Я устала, бабушка, я сама во всем виновата и хочу все это исправить.
— Бедный Миро. Как тяжело ему будет пережить все это.
— Мне самой очень тяжело, но я постараюсь быть для Миро хорошей женой.
Хотя, если честно… Если честно, я очень боюсь этой свадьбы. Ой, бабушка!
Кармелита положила голову на колени Рубине. И та ее гладила, как ребенка.
Издалека раздалось пение. Бейбут и Баро затянули на два голоса что-то удалое. Пение становилось все громче, и вот, наконец, открылась дверь в спальню Кармелиты.
— Поздравляю, — весело сказал Баро. — Мы с Бейбутом договорились о вашей свадьбе.
— Как? Уже?
— А чего тянуть Звездочку за хвост? — находчиво заметил Бейбут. — Так что собирайся, доченька.
Когда закрылась дверь, Кармелита посмотрела прямо в глаза Рубине.
— Как быстро… Все получилось еще быстрее, чем я ожидала.
— Ты боишься предстоящей свадьбы? Или совместной жизни, что будет после нее?