Баро прошелся по кабинету, так легче думается. Потому что, когда сидишь, кровь только к одному месту приливает, к тому, на котором покоишься. А когда ходишь, по всему телу разгоняется. И в голове гостит тоже.
Итак, за старинным ружьем следят. Хорошо, заботливо смотрят, однако оно с мелкими недостатками.
Стоп-стоп-стоп, кажись мыслишка какая-то, как туча, собралась, да сейчас пролиться должна.
Точно!
Хозяин этого ружья умер. И видно уже давненько. Только оно по наследству передается. Нового хозяина, мужчину, не обрело. И пока его сохраняет женщина (или женщины). Хранит она его, как память, заботливо, но по-своему, по-женски. Оттого это ружье то пакет с крупой прорвет, при этом пара крупинок забьется, куда не нужно. А то завернут его неаккуратно, и оно цепляет какую-то одежду — вот нитки и остаются…
Баро поразмыслил, кому бы могло принадлежать это ружье. Потом вдруг вспомнил, как давно, в детстве еще, прадед показал ему одно потаенное место на ружье, где хозяева частенько гравируют свои имена, да так мелко-мелко, чтобы сразу видно не было.
Баро присмотрелся, но ничего не разглядел. Зрение уже не то. Пошел к столу, вытащил из ящика лупу. И еще раз всмотрелся. И увидел совсем крошечную, но очень красноречивую надпись — имя, которое, впрочем, и ожидал увидеть: "Мирчу".
Все встало на свои место…
Теперь только интересно было проследить путь этого ружья из потайного места да в его, Зарецкого, сад, на место преступления.
Мирчу-Мирчу… Бейбут-Бейбут… Могли ли вы знать, где и когда выстрелит этот подарок.
Что же делать? Оставить все, как есть, или чуть подправить улику.
Лучше поберечься и подправить! Баро достал из самого дальнего угла самого нижнего ящика шило. Старое, еще прадедовское. И затер это имя: "Мирчу".
Ну, вот теперь все в порядке. Можно отправлять преступника и его орудие преступления в милицию. И дополнительно проследить, чтобы никаких расправ, никакого самосуда. Цыгане всегда на крючке у органов. А уж теперь, после столкновения с Астаховым — вдвойне.
И, кто знает, может быть, и это все тоже — провокация Астаховых?..
Услышав слово "диктофон", Форс немного растерялся. На всякого мудреца довольно простоты. Какже он поглупел и размяк в последние годы. Разве раньше, в славные боевые девяностые, кто-то мог бы его поймать на таком пустяке. Диктофон! Дешевый прием из дешевых фильмов. Эта дурочка насмотрелась и поймала его. Вот уж чему-чему, а диктофонной записи Астахов поверит сразу!
Ведь это именно он, Форс, посоветовал Астаховым купить сразу три простеньких, но очень хороших, надежных аппарата с набором соединительных шнуров. Всегда держать наготове свежий набор батареек и несколько пустых кассет, И при первой же опасности подключать диктофон к телефону. Видно, эта сучка где-то нашла один из этих аппаратов и подцепила его, старого идиота…
Но нельзя, никак нельзя позволить ей торжествовать. Форс заговорил самым тяжелым и страшным голосом.
— Слушай, девочка! Я играл с тобой подругам правилам. По детским. Ты предлагаешь мне сыграть по-взрослому, по-мужски? Объявляешь мне войну? Что же, я согласен. Только смотри, чтоб потом не плакала. Кровавыми слезами…
Олесю прошиб ледяной пот. Но она была готова к этому.
— Леонид Вячеславович, вы, наверно, неправильно меня поняли. Я не собираюсь воевать с вами. Совершенно не хочу этого. Я уважаю вас, я благодарна за то, что вы для меня сделали…
— Ну это другое дело, — чуть успокоился Форс.
— Просто знайте, что я не рабыня и не безмозглое существо. Мы с вами союзники, но я не буду делать ничего такого, что могло бы повредить Николаю Андреевичу.
"Красиво щебечет, — подумал Форс. — А ведь это все на кассету накручивается".
— Ну что ты. Олеся. Я тоже друг и союзник господина Астахова, и я никогда не попрошу тебя сделать ничего такого, что может ему повредить.
Будем друзьями.
— Вот и отлично. До свидания, всего хорошего!
— Пока, Олеся.
Нажав телефонный "отбой", Олеся закрыла глаза, откинулась в кресле, расслабилась. Торжествовать рано. Она еще не совсем свободна. Но все же уже и не рабыня.
И Форс подвел свои итоги беседы. Как начался день, так и продолжается.
Все так сяк, наперекосяк… Может, и не так уж страшно, что эта девочка показала зубы. Самое главное — она дала ему своевременный урок. Не расслабляйся, а то… И хорошо, что урок этот — от беспомощной мышки, а не от зверя пострашнее.
Ничего, старина Форс, все нормально. Только надо быть тоньше, аккуратней, умнее. А что делать. Твои пешки не стоят на месте, а незаметно двигаются к восьмой линии. И одна из них, похоже, со временем может вырасти и до королевы.
В больнице встретили цыган с обычным врачебным снобизмом: "Ой, как все запущено!", "Да что ж вы раньше не приехали?".
И никаких рассказов о том, что шувани Рубина первую помощь оказала, рану заговорила, кровь остановила, слушать не хотели.
Миро срочно увезли на операцию.
Бейбут отправил всех обратно домой.
А сам остался в больнице ждать конца операции.
Чем хороши многие больницы советского образца — построены они щедро до бестолковости. Широкие коридоры, какие-то боковые ответвления и коридорчики.
Бейбут легко нашел укромный уголок, положил на стул образок Святого Николая Чудотворца и стал молиться.
— Николай Угодник Божий, помощник Божий… Ты и в поле, ты и в доме, в пути…
В дальнем конце коридора послышались шаги. Были они мелкие, девичьи.
Громко цокали каблучки. Ну что тут делать, молитва — она не для чужих глаз.
Хотя и прерывать ее тоже плохо. А вдруг святой тебя уже слушать начал, а ты уже замолк. Захочет, сможет ли он вдругорядь тебя услышать?
И все же Бейбут решил, что наименьшим злом сейчас будет спрятать образок за пазуху и остановить молитву. Когда девушка подошла поближе, он понял, что был совершенно прав. Коротенький халатик, для которого даже слово "мини" было чересчур длинным, точеные ножки, талия, стянутая донельзя белым пояском. Тут как ни молись, мысли все равно сами собой отвлекутся, даже у самого старого жеребчика.
"Цок-цок-цок" потонуло в конце коридора. Бейбут снова грохнулся на колени, достал образок и на этот раз стал молиться с еще большим усердием.
— Николай Угодник Божий, помощник Божий… Ты и в поле, ты и в доме, в пути и в дороге, на небесах и на земле. Заступись, сохрани всякого слабого.
Аминь!
Бейбут поцеловал образок. Встал с колен. Подошел к дверям, ведущим в операционную. И чуть не получил по лбу, когда оттуда вышла медсестра, совсем другая, постарше и посерьезней.
— Ну как? — спросил Бейбут.
— Все! — сказала сестричка, и сердце у Бейбута провалилось куда-то вниз. — Зашили! Нормально, — продолжила она, и отцовское сердце вернулось на прежнее место. — Нормально, — еще раз повторила, и все же на всякий случай три раза сплюнула через левое плечо.
Бейбут отошел в угол и на этот раз позволил себе поговорить не только с Николаем Угодником, но и с сыном.
— Миро… Сынок… Ты слышишь меня, сынок! Я знаю, я чувствую, что слышишь. Ты не должен умирать, родной мой… Не должен…
Бейбут замолчал, вроде бы как исчерпав аргументы. Нет, нужно еще со святым поговорить.
— Святой Николай, ты уж это… помоги там ему… Как сможешь… А?
Пожалуйста. Аты, сынок, держись, держись. Что же я буду делать без тебя…
Ты же моя сила — моя надежда… Ты не должен… Не имеешь права уходить раньше меня!
Слеза навернулась совсем не вовремя. Но удалось ее удержать.
— Я ведь так люблю тебя… Что же я буду делать. Мне и жить-то на свете без тебя не за чем… Детка моя чернокудрая, я же обещал твоей матери, что ты будешь счастливым… Что внуков-красавцев подаришь нам… Не уходи, сынок, дай сначала мне уйти. А уж как-нибудь потом, нескоро. Ты слышишь? Ты слышишь меня? Миро! Все, смотри! Мы договорились…
Обессиленный, Бейбут сел на искореженную больничную кушетку, стоявшую рядом, и не заметил, как уснул.
Глава 17
Форс очень верил в линию. В избранную линию. Если твердо идти по намеченному пути, не боясь небольших, периодических отступлений и поворотов, то в конце концов цели достигнешь. А еще Форс очень верил в статистику.
Прежде всего, потому что это помогало не расстраиваться из-за временных отступлений. Ведь не может, просто физически, все всегда быть хорошо.
Но ведь, с другой стороны, и не может все всегда быть плохо, как сегодня. Поэтому Форс долго колебался, что ему сейчас делать. Посчитать рабочий день на сегодня законченным и уехать на вертолетную горку, любоваться широким разливом реки, посидеть в своей любимой "Волге", заказать что-нибудь этакое, типа "Сом, фаршированный гусиным паштетом, запеченный с ананасами". Такая штуковина не может быть невкусной. И далеко по обе стороны Волги прогремит слава нового блюда "Сом по-форсовски". Или нет, лучше "Сом с Форсом". Нет, это как-то по-людоедски получается и неверно идеологически: вроде как съели Форса вместе с сомом. Вот как назовем: "Форсовый сом"…
Но это если сразу поехать на Волгу. А второй вариант заключался в том, чтобы какое-то полезное дело сегодня все же провернуть. Ну не может же такая невезуха длиться целый день. А значит, напоследок удача улыбнется. Вот только какой объект для этой улыбки выбрать?
Сегодня, ха-ха, уже от всех от ворот поворот получил. Зарецкий! Надо с ним поговорить, наплести про какие-нибудь таинственные материалы, полученные из заслуживающих доверие источников. Он всегда, конечно, спрашивает, что за источник. Но после сказанной таинственным голосом фразы: "Это совершеннейший конфиденц! Но человечек проверенный, можете мне верить" — всегда успокаивается.
Итак, Баро!
Форс набрал телефон и… тут же его сбросил. Всплыла неожиданная мысль — а что, если и Баро нач-нет все на диктофон записывать? А потом все Астахов ву доложит, если у него с ним "муси-пуеи" наладится?