— Я не стрелял в Миро…
— Тогда почему на ружье нашли твои отпечатки пальцев?
— Зачем спрашивать, если ты знаешь… Потому что я поднял ружье с земли… Я не мог стрелять в Миро, хотя бы потому, что я его уважаю. И я уважаю твой выбор… Да, у меня нет доказательств моей невиновности! Но они будут! Они обязательно будут!
— А почему ты вообще оказался возле моего дома? Зачем ты следил за нами?
— Я хотел увидеть тебя… Поговорить с тобой…
— В день моего сватовства? — Да…
— Это что, мазохизм по отношению к себе? Или садизм по отношению ко мне?
— Просто я не мог пережить этого, мне нужно было объясниться с тобой…
— Максим, я не могу больше… Мне очень больно. Мне ужасно больно. Я хочу тебе верить. Но как? Как тебе можно поверить. Ты все время оправдываешься. Сначала эта история с кладбищем, в которой ты не виноват…
Потом — история с похищением, о котором ты тоже ничего не знал… Теперь попытка убить моего жениха… И опять… опять ты ни при чем…
Максим промолчал.
— Тебе не кажется, что слишком много совпадений? То машина Антона, как рояль в кустах. А теперь еще ружье в кустах!.. Понимаешь, Максим, в чистой любви так много "в кустах" не бывает.
Мысли совсем смешались в Максимовой голове. Они сталкивались одна с другой, вытекали одна из другой, съедали одна другую…
— Кармелита, ты говоришь о случайных совпадениях… А тебе не кажется, что меня просто хотят оболгать, подставить?!
— Ха-ха. Кому это нужно?
— Ну, цыганам, например… Вашим, слободским, зубчановским, или таборным!
— Зачем?!
— А я тебе сейчас объясню, зачем, — наконец-то в голове чуток прояснилось. — Для того чтобы ты — такая замечательная и очаровательная девочка, дочь цыганского барона — не сбежала с гаджо! Только во второй раз успешно. У вас же это позор, да?
— Я жалею, что пришла к тебе. Ты хочешь поссорить меня с моими.
— "С моими"? А я для тебя уже чужой?!
— Да, чужой! — громко отчетливо сказала Кармелита и постучала в дверь камеры.
Люди, люди, что вы знаете о лошадях? Вас хватает только на то, чтобы вставлять им в пасть ужасные, болезненные железки. Или чтобы хлестать плеткой, втыкать шпоры в бок. На скачках, глядя, как их лупцуют легкие весом, но тяжелые на руку жокеи, разве вы их жалеете? Нет, только свои деньги, с дрожью в пальцах поставленные на фаворита. Разве ужаснула кого-нибудь из вас небрежная фраза из книжки: "Он добрался до Дижона, загнав двух-трех лошадей"? И как вы не подавитесь лошадиной колбасой, твердой, как ваши сердца?..
Торнадо страдал без Миро. Нет, его, конечно, кормили, поили, но от дерева не отвязывали. И тогда Торнадо решил перегрызть привязь. Только сделать это нужно было так, чтобы никто не заметил и не поменял ее на новую, более прочную. Торнадо быстро нашел нужно место, где кожа привязи перекрутилась и была, как говорят люди, "пожеванной". Вот тут никто не заметит следов его зубов.
Тут конь, конечно, был слишком осторожным. Потому что в таборе не было никого, кто мог бы сравниться во внимательности с конюхом Сашкой.
Наконец привязь была перегрызена, и Торнадо уже ничего не держало, но он не стал торопиться. Привлечешь внимание — еще, того гляди, бросятся в погоню (а железные лошади у нынешних цыган очень быстрые). Торнадо, медленно перебирая ногами, начал уходить вглубь леса. И лишь когда понял, что его никто не видит, пустился вскачь.
По лесу бежал вольно, радостно. У асфальтированных человечьих дорог тормозил, смотрел, не едет ли какая железка? Когда оказался на окраине Управска, ненадолго задумался, куда бежать? Нутряной, животный инстинкт тут же подсказал — вон туда к большому кирпичному белому зданию, вокруг которого деловито снуют люди в белых халатах. Там твой друг! Там!
Миро очнулся. Он плохо помнил, что с ним произошло. Осталось только ощущение близкого счастья: он рядом с Кармелитой. Теперь уже навсегда! А потом всплыла и надолго задержалась обжигающая боль в груди.
В него стреляли! Но кто?
Да какая разница кто? Главное — где Кармелита, не попали ли в нее???
И тут накатило самое страшное воспоминание — чувство страха за любимого человека. Ведь и тогда в саду, принимая эту боль, он широко раскинул руки, закрывая от неизвестного убийцы свою невесту.
Где Кармелита?
Нужно позвать врачей, медсестер, нужно выйти к ним, они скажут.
И тут же посмеялся над своей наивностью — врачи никогда не говорят правду больным. У них это называется — беречь больного. Скажут: "Да что вы, не волнуйтесь с ней все в порядке. Пока вы были без сознания, сто раз прибегала. А теперь уехала куда-то".
Где же Кармелита???
Эх, твою мать! Сейчас бы вскочить на Торнадо и умчаться к Кармелите узнать, что с ней. Увидеть ее, обнять…
Торнадо, мой Торнадо, где ты сейчас травку пощипываешь?
И тут Миро показалось, что он услышал знакомое ржанье.
Не может быть, наверно, послышалось.
Но ржанье стало громче. Его уже ни с кем не спутаешь — это Торнадо! Миро встал с кровати. Встать было тяжело — но ведь он мужчина, должен терпеть.
Подошел к окну. Да, верный хвостатый друг был здесь, сразу за невысоким забором, окружавшим больницу.
Миро вернулся к кровати. На тумбочке у изголовья лежал блокнотик и ручка. Четким детским почерком Миро вывел: "Спасибо".
Коротко получилось, неуважительно. Отписка какая-то. Люди ему все-таки жизнь спасли.
"…большое", — дописал Миро. Потом перечитал все сначала. "Спасибо большое". Тоже как-то неправильно получается. Смотря с какой интонацией читать — еще, чего доброго, можно принять за издевательство.
Надо как-то объяснить свой побег. Ну, не скажешь ведь, что поехал Кармелиту искать!
Эх, ладно — думать некогда. Торнадо ждет. Да и врачи-медсестры скоро прийти могут.
"Поехал долечиваться к своим. Миро", — быстро накарябал цыган.
Еще раз прочитал все:
"Спасибо большое.
Поехал долечиваться к своим.
Миро"
Все понятно, но только как-то по-детски получилось. Чтобы добавить серьезности, приписал к имени отчество: "Бейбутович".
Потом открыл окно, порадовался, что палата на первом этаже. И что у окна кусты — никто не заметит. Аккуратно спрыгнул на землю. После этого стало так больно, что чуть опять не потерял сознание. Посидел натравке, отдохнул, пошел к забору. Нашел в нем доску с проржавевшим гвоздем. Сильно ударил по ней. И уже через мгновение был на свободе.
Торнадо, увидев раненого друга, сел перед ним. И после того как Миро взобрался на хребет, аккуратно встал и пошел к табору, бережно, чтоб не растрясти больного.
Миро, увидев, что его везут не туда, куда он хотел, скомандовал:
— Куда ты, Торнадо? Хороший мой, нам в слободу надо, в Зубчановку. К Баро, к Зарецкому. Мы Кармелиту ищем.
Но конь не стал его слушать. Что взять с больного человека? Сам не знает, что ему нужно. Какая Кармелита? Там в Зубчановке злой Сашко, злой Баро. Их дом в таборе, что у леса. На свободе!
Глава 21
Еще недавно этот театр все называли заброшенным. А теперь… Нет, всего Света не видела, но тот угол, где были вывешены ее картины — казался ей самым чудесным местом в мире.
А может быть, просто ей очень нужно было порадоваться чему-то. Ведь так не хотелось вспоминать о ссоре с Кармелитой. Так не хотелось думать о том, что Максим арестован и сидит сейчас за решеткой… Очень хотелось немного порадоваться.
Тем более что радоваться было чему. Вон как Антон расстарался. Сказал — сделал. Как же приятно, смотреть на свои картины, когда они не стоят рядами в студии-мастерской, а развешаны в общественном месте — для всех. Какое же это счастье. Понимать, что все увидят твою работу. Порадуются вместе с тобой, попереживают…
— Ух! Мне просто не верится. Антон, неужели все это для меня?
— Да! Это все для тебя.
— Здорово, и главное, по-моему, все со вкусом… И сделано, и подобрано.
— Ты знаешь, я уверен, что эта выставка пройдет на "ура!" И тебя оценят по достоинству.
— Ой, боюсь, боюсь, боюсь. Правда, страшно.
— Конечно, всегда страшновато, когда знаешь, что тебя вот-вот должна нагнать слава. Всемирная.
— Антон, Антон… Знаешь, мне кажется, что я еще не совсем готова к всеуправской славе. Не говоря уже о всемирной.
— Ну хорошо. Будем готовиться понемногу.
— Подумаем…
— Главное — больше не думать по поводу плохих друзей и хороших подруг.
Правда?
— Правда.
— Давай лучше будем думать о нас.. — Давай…
Миро в таборе аккуратно сняли с лошади, отнесли в трейлер к Бейбуту и отдали в опытные руки Рубины. А она уж в несколько секунд приготовила ему целебный отвар из ей только ведомого набора трав. Но Миро не хотел пить. Все спрашивал: "Где Кармелита? Где Кармелита? Где Кармелита?"
— Не волнуйся! — строго сказала Рубина. — С ней все хорошо. Сам-то лечись, отходи. Раненый конь за здорового не скачет!
И Миро сразу успокоился. Врачу-гаджо не поверил бы сразу. А Рубине — как не поверить?
— Молодец, молодец! Пей, пей, пей… Пей, пей, пей все до дна! Пей, пей. Пей.
Мелкими тихими глотками Миро выпил отвар До дна.
— Спасибо… — сказал шепотом.
Но Рубине его голос уже и не нужен был, она его сердцем слышала.
— Молодец! А теперь поспи… Поспи. Спи… Миро откинулся на подушку, закрыл глаза, тихо засопел.
Только тогда и Бейбут, стоявший неподалеку, решился подать голос.
— Ну что, Рубина? Что?
— Успокойся, Бейбут! Будет жить твой сын. Жить долго и счастливо, вот увидишь! Врачи сделали все, что могли. Лечение теперь — дело времени.
— Ты уверена?
— Да. Сейчас ему надо поспать, а как проснется, дело пойдет на поправку.
— А если придет кто, не пускать?
— Отчего ж не пускать! Пусть приходят. Но по чуть-чуть разговаривают.
Общение для больного — тоже лекарство. Его мелкими кусочками давать надо. А ты пока выйди, мне тут еще поработать нужно.