— Протестую, — прервал его Чугаев. — По-моему, мой уважаемый оппонент слишком далеко ушел по тропе предположений. Я, например, тоже могу предположить, что Орлов, часто общавшийся с цыганами, мог от кого-то из них случайно услышать о таком подарке. Но ведь это тоже будет всего лишь предположением.
— Протест принят, — поставил точку в спорах судья. — Еще вопросы к свидетелю Люции Виноградовой есть? Нет! Тогда прошу продолжить опрос свидетелей.
— Спасибо, ваша честь, — обвинитель Чугаев обвел взглядом зал и задумался, кого же вызвать следующим. А, вот кто нам сейчас подойдет. — Я приглашаю на свидетельское место Зарецкого Рамира Драговича.
Палыч горевал у себя в котельной. Знакомые ему уже рассказали, как с утра идут дела в суде. И ничего хорошего в том, что там происходит, он не находил. Вообще-то Палыч сам хотел пойти на суд. Но не смог, испугался, что сердце не выдержит одного только вида Максима на скамье подсудимых. Не говоря уже об обвинительных речах прокурора.
И, что самое обидное, пить тоже не хотелось. Настолько не хотелось, что не было никакой возможности влить в себя хоть рюмку алкоголя.
Палыч долго бесцельно ходил по котельной. Брал в руки то один предмет, то другой. И, не понимая, зачем ему это нужно, возвращал все на свои места.
Но вот, наконец, ему в руки попался заварочный чайник. И старик наконец-то оценил свою находку. Чайку сейчас нужно выпить. Крепенького. С медом и с плюшкой какой-нибудь.
И весь организм с головой во главе переключился с бессмысленного метания вокруг нерешаемой проблемы на смакование предстоящего удовольствия.
Перво-наперво Палыч вскипятил воду. И окатил кипятком чайничек изнутри, потом задумался, каким же именно чаем себя побаловать. Хотелось крепкого, стало быть, зеленый не подходит. А черный — опять же надо решить какой…
И тут в дверь постучали.
Сердце Палыча сладко защемило, он даже сам не понял, почему… Небось, опять какая-то авария в гостинице. А сердце глупое…
Но нет, не глупое. Дверь отворилась. В проеме стояла Рубина.
— Паша. Пашенька…
Палыч глазам своим не поверил — может, все же привиделось:
— Рубинушка?..
Баро возмущенно взмахнул руками — что он мальчик, что ли, по несколько раз давать свидетельские показания. Но к трибуне пошел.
— Господин Зарецкий, не могли бы вы описать, какого рода отношения связывали вашу дочь и обвиняемого? — начал Петр Архипович.
Хорошо, что Форс уже провел с Баро профилактическую беседу. Наверно, поэтому Зарецкий отнесся к вопросу всего лишь со сдержанным раздражением.
— Никаких отношений не было!
— Но вы же не станете отрицать, что ваша дочь и обвиняемый, ну, скажем, были просто знакомы?
— Вот именно — знакомы. И не больше того. И то без году неделя…
— Но, насколько нам известно, Максим Орлов ухаживал за вашей дочерью.
Не так ли?
— Что значит, "ухаживал"?! — Баро на удивление быстро освоил юридические штучки, придирки к словам.
— Хорошо, изменю вопрос: Замечали ли вы, что обвиняемый ищет встреч с вашей дочерью?
— Да, он несколько раз появлялся в нашем доме… Якобы по делу.
— Ваша дочь поощряла эти свидания?
— Что такое вы говорите. Да она однажды даже приказала охранникам вышвырнуть его из дома.
— Можете ли вы подтвердить, что ваша дочь не давала Максиму Орлову никаких обещаний.
— Моя дочь дала обещание только одному мужчине во время сватовства… И этот мужчина — Миро.
— Значит, это могло быть причиной для того, чтобы побудить обвиняемого к решительным действиям?
Баро промолчал. Если бы он не знал правды, сказанной ему Рычем, конечно бы, он сходу сказал: "Да!". Но он знал. И поэтому сказать "да" было очень трудно.
Однако Чугаев настаивал на ответе:
— Свидетель, вы не ответили на мой вопрос. Могло ли поведение вашей дочери повлиять на обвиняемого таким образом, что он решился устранить соперника?
— Я… я не могу этого сказать. Это же зависит от характера Орлова. А я его слишком мало и плохо знаю.
— Но чисто теоретически, вы допускаете, что у обвиняемого был мотив к такого рода действиям?
— Я протестую, — воскликнул Форс. — Обвинитель подталкивает свидетеля к оценке событий вместо их фактического изложения.
— Протест принят. Прошу обвинение переформулировать вопрос.
— Хорошо, начнем сначала. Молодой человек преследует девушку. Но та дает согласие выйти замуж за другого. Вы же не будете отрицать, что у данного молодого человека появляется мотив мести по отношению к более счастливому сопернику?
— Ну, конечно, в общем, такой мотив может появиться, чисто теоретически, — выдавил из себя Баро.
Форс возмущенно посмотрел на судью: что он творит? Как позволяет уйти обвинению во все эти предположительные "если бы, да кабы".
А Чугаев победно посмотрел в зал и гордо произнес:
— У меня больше нет вопросов.
— Свидетель, можете занять свое место, — судья посмотрел на часы. — Объявляю перерыв в судебном заседании до завтра.
Баро вернулся на свое место. Сел рядом с Кармелитой, хотел положить ей руку на плечо. Но она сбросила ее, дернув плечом. И тут же сама вскочила, убежала в коридор поджидать Люциту.
Глава 32
— Ну здравствуй, Паша.
— Боже мой…
Палыч подошел к Рубине. Нежно, как фарфоровую вазу, обнял ее, боясь поранить.
— Пришла…
— Я не могла не прийти.
— А я тоже очень хотел прийти к тебе. Но все не решался. Видно, вся решительность в молодости осталась.
— Да, — протянула Рубина. — Раньше ты был… — и запнулась, не умея словами сказать, каким замечательным был Паша
— А я и сейчас. Я ого-го. Я… — начал, было, хорохориться Палыч, но не смог долго фиглярствовать. — Как ты нашла меня?
— Да так… — загадочно улыбнулась Рубина. — Уши открыла, глаза открыла. Много наслушалась, кой-чего насмотрелась. Голову включила, когда голова путаться начинала, сердце помогало. Вот и нашла.
— А ты все такая же умница. И красавица!
— Оставь, Паша. Умница — еще может быть, а что до красавицы…
— Ах, да. Я ж забыл, еще и скромница… Вот как в жизни бывает, живем в одном городе и ничего друг о друге не знаем… То есть, знаем, но…
— Отчего ж ты раньше не пришел. Если знал… Почему?! Если знал, что я рядом?
— Боялся.
— Чего? Бунтарь ты мой!
— Я не знал, как ты встретишь меня. Не был уверен, что ты будешь рада меня видеть.
— Да как ты такое подумать только мог?
— Мог, Рубинушка, мог. Я же убийца твоего брата. Родного брата!
Кармелита не сразу догнала Люциту. Та сидела у самого выхода и поэтому уже успела уйти далеко. Кармелита пантерой вцепилась ей в плечо:
— Эй, стой! Что ты сейчас наговорила?
— Что видела, то и сказала, — холодно ответила Люцита.
— Что ты видела? Что ты могла видеть? Не брал Максим у вас никакого ружья. Ты что, не понимаешь, что он не виновен?
Люцита всплеснула руками:
— Люди! Ромалэ! Что творится?! Невеста защищает человека, который хотел убить ее жениха. Хоть бы постыдилась.
— Мне нечего стыдиться.
— Как же?! Миро ранен, а ты тут убийце глазки строишь! Я все видела, не слепая.
— Люцита, врать на суде, чтобы посадили невинного, это тоже преступление. И ты за это поплатишься!
— Отпусти. Это ты поплатишься.
Люцита постаралась вырваться из цепких рук Кармелиты. Но не тут-то было.
Та крепко схватила ее. Девичья возня со стороны все больше походила на драку. Хорошо, Баро и Земфира рядом оказались. Растащили дочек, в разные стороны — каждый в свою.
Баро увел Кармелиту в какой-то глухой переулок. Хотел поговорить с ней по-отцовски, но получилось как-то наивно, по-школьному:
— Дочка, ты отвратительно себя вела. Накинулась на Люциту… Что это такое?
— Я? Это не я, это ты отвратительно вел себя в суде. Как ты мог сказать, что Максим хотел убить Миро?!
— Я же не так сказал. Этот из меня выдавил… как там…что у него был мотив, мог быть. Ты же видела, я пытался не отвечать, но меня вынудили…
— Да какая разница?! Как ты мог так сказать? Ты же знаешь, что стрелял не он!!! А все равно, Что-то хрустнуло. Девушка замолчала. Подозрительно огляделись вокруг, прислушались. Нет, все тихо. Эти старые дома, оседая, сами собой похрустывают.
— А все равно хочешь его осудить, — закончила фразу Кармелита.
— Неправда, я вовсе этого не хочу. И потом, судьба Максима, меня не интересует.
— Да что ж ты за оборотень такой! Судьба человека полностью в твоих руках! И она тебя не интересует?!
— Как с отцом разговариваешь! Если честно, судьба Максима не в моих, а, прежде всего, в твоих руках!
— Это значит, ты будешь продолжать скрывать своего свидетеля?!
— Да. Хотя скрывать осталось недолго. Скоро приговор объявят.
— Кто же дал тебе такое право — распоряжаться чужой жизнью?
— Это право отца. Твоего отца. Я знаю, что этот гаджо несет тебе только боль и разочарование. А я как мужчина, прежде всего, должен беспокоиться о судьбе своей дочери…
Но Кармелита не дала ему договорить.
— Тогда я, твоя дочь, побеспокоюсь о судьбе Максима. Я найду способ, как вытащить его из тюрьмы. Обязательно найду!
Баро сплюнул и пошел прочь.
А по другую сторону от здания суда на свою дочку коршуном налетела Земфира.
— Что за чушь ты несла в суде? Ты что, на самом деле видела, что Максим нес какой-то сверток?
— Может, видела. А может, и нет.
— Хватит морочить мне голову. Говори правду; что ты видела?
Земфира схватила Люциту за подбородок и повернула ее лицо к себе: глаза в глаза.
— Да ничего я не видела, — сказала дочка и отвела взгляд.
— Тогда зачем ты врала? Чего ты этим добиваешься?
— Я хочу, чтобы Максима посадили!
— Скажи на милость, зачем тебе сажать Максима, если он невиновен. Это же просто подло! И потом, ты что, хочешь, чтобы Миро вернулся к Кармелите?