Форс мысленно перекрестился и приступил к работе:
— Итак, Богдан Васильевич, насколько я знаю, вы работаете охранником в доме у господина Зарецкого. Что входит в ваши обязанности?
— С хозяином ездить, охранять его, не пропускать посторонних…
— Ну и как? В день покушения вам удалось не допустить посторонних на торжество?
— Нет. Когда я делал обход, то заметил в кустах в саду постороннего человека.
— Вы его узнали?
— Да. Это был Максим Орлов.
— А что произошло дальше?
— Ну я какое-то время наблюдал за ним.
— Зачем? Почему же вы сразу не выпроводили его взашей?
— Ну я же охранник, а не псих какой-то. Нужно сначала посмотреть, вооружен он или нет. Приглядеться, чего делает, чтобы понять, зачем вообще пришел…
— Спасибо за профессиональную справку. Итак, вы его заметили. И что же было дальше?
— Ну я увидел, что он не вооружен…
В зале кто-то охнул. А Чугаев напрягся, сильно напрягся, начал что-то помечать в своем блокноте.
— Я хотел подойти к нему, чтобы прогнать, ну, чтобы не крутился возле дома… Но тут выстрел раздался.
— Внимание!.. — Форс поднял руку в театральном жесте. — То есть вы абсолютно, стопроцентно уверены в том, что во время выстрела наблюдали именно за Максимом Орловым?
— Да.
— И ровно так же вы уверены, что никакого оружия в руках у Орлова в этот момент не было?
— Да.
— Очень хорошо. Мы запомнили ваше утверждение. Идем дальше. Что произошло после выстрела?
— Максим, когда услышал выстрел, сразу побежал.
— Куда? К раненному?
— Нет, в то место, откуда выстрел раздался.
— Что это за место?
— Да там же, в кустах. Только кусты там гуще, потому что лощинка, ручеек, вода. Там вообще трудно продраться.
— Итак, Максим побежал на то место, откуда стреляли по Миро Милехину.
— А я побежал вслед за ним.
— Что было дальше.
— Орлов поднял ружье, валявшееся на земле. И вот тут я постарался обезоружить его. Но он крепкий парень. И пока мы боролись, из дома выбежали остальные ромалэ.
— Очень интересно, а почему вы вступили в схватку с Орловым, а не бросились в эту лощину, заросшую кустами? Ведь тогда у вас были шансы поймать настоящего преступника, а не мнимого.
Рыч недобро усмехнулся.
— Легко вам рассуждать… Я в первую очередь отвечаю за безопасность. А тут все решали секунды. Ну бросился бы я в лощину? И что — Максим-то оставался с ружьем в руках. А поди, знай, что он мог бы натворить в таком состоянии? А вдруг бы стрелять с перепугу начал?!
— То есть, вы, по сути, предостерегли Максима Орлова от возможного преступления? — иронично вопросил Форс.
— Да, — совершенно серьезно ответил Рыч.
— А что ж вы тогда, как только Максим был скручен цыганами, выскочившими вам на подмогу, не бросились в погоню за преступником.
— Трудный вопрос…
— Да уж, Богдан Васильевич! Сейчас на последнем заседании легких вопросов не ждите. Итак…
— Понимаете, у нас, охранников, есть такое чувство, как чутье. Иногда оно ничего не говорит. А иногда говорит что-то, причем очень точно. Вот тут, в тот момент, я понял, что времени прошло довольно много. И тот, кто покушался, уже успел скрыться. На машине уехать или… — Рыч вдруг запнулся.
— Что "или"? — не отпускал его Форс, Рыч явно не хотел отвечать, но Леонид Вячеславович с нажимом переспросил его. — Что "или"?
— …Или на лошади ускакать.
— Про машину или лошадь — это просто предположения или что-то большее?
Рыч задумался, чуть ли не на минуту. Зал затих… Казалось, что люди даже вздохнуть бояться, чтоб не нарушить тишину…
…Поразительно, столько времени прошло, но Рыч только сейчас понял, почему не побежал вдогонку за стрелявшим. В пылу борьбы, в нарастающем шуме выбежавшей толпы, он отчетливо услышал удаляющийся топот копыт. Сознание тогда промолчало. Подсознание твердо сказало: "Стой! Там уже некого искать.
Кривыми закоулками, чащобой, по которым машина не проедет, убийца уже давно скрылся". А болтливое подсознание при молчаливом сознании — это и есть интуиция. Но как объяснить это все сейчас этим людям. Надо придумать что-то поубедительней. И Рыч придумал.
— Да, время прошло. И тот, кто покушался, уже скрылся. А там лежал раненный Миро. И Максим, толпа могла убить его. Тогда бы вы тут судили не Максима, а цыган, которые его убили. Все ж были очень злые. И выпившие.
Нужен был хоть один человек спокойный и трезвый.
— Ну допустим… — милостиво сказал Форс. — Допустим, все было, как вы говорите. Тогда возникает самый важный вопрос. Свидетель, а почему вы только сейчас рассказали, что Орлов не стрелял?
— Почему не сказал?.. — мрачно переспросил Рыч.
— Да, представьте себе, такой вот детский вопрос: почему не сказал? — саркастично повторил Форс. — Судя по вашему удивленному виду, вам в голову он приходил.
— Ну… — натужно начал Рыч. — Тут много чего…
— Богдан Васильевич, если вы будете отвечать на вопросы с такой скоростью, заседание придется переносить на завтра. Давайте зайдем с другого конца: какие отношения были между вами и обвиняемым?
— Тяжелые. Натянутые…
— Объясните поподробней, пожалуйста!
— Ну были эти, как сказать… Конфликты. Приложил я его пару раз покрепче, чтоб не совался, куда не следует…
— Ха! Этак мы сейчас еще одно дело откроем. На каком основании вы "приложили" обвиняемого?
— Не, ну он в меня тоже попал немного. Что ж мы, из-за каждой стычки дело открывать будем? Я выполнял свою работу — охранял Кармелиту.
— Кто поручил вам ее охранять?
— Ее отец.
— Ваш, так сказать, работодатель?
— Нуда. И к тому же, понимаете…
Рыч не знал, стоит ли говорить то, что он сейчас хочет сказать. И все же решился.
— Понимаете, я профессионал. Привык иметь дело с крепкими врагами, тоже профи. А тут то Максим, то Кармелита несколько раз выставляли меня идиотом со своими детскими хитростями…
— То есть, если я правильно понял, вы решили его немного проучить?
— Да. Я хотел, чтобы у него больше не играло детство в жо…
Судья резко прервал Рыча:
— Богдан Васильевич, подбирайте выражения. Здесь все-таки суд!
Зал рассмеялся. Форс тоже улыбнулся. Удачно все получается. Даже эта нежданная грубость Рыча пришлась к месту, разрядила атмосферу и придала еще большую достоверность, естественность всему его рассказу.
— А почему вдруг вы решили все-таки дать показания?
— Я всегда знал, что скажу правду. Может, не сразу, но скажу… Я не хочу, чтобы пострадал невиновный! Только пусть не борзеет больше!
— У меня к вам последняя просьба, уважаемый свидетель, — Форс состроил комическую рожу. — Будьте любезны, разъясните присутствующим смысл слова "борзеет".
— А чего, они не знают, что ли? Ну это, типа, пусть не наглеет.
Филологические изыскания Рыча выглядели комично. Зал опять заулыбался.
Форс победно посмотрел на Чугаева.
А Петр Архипович сейчас поминал недобрым словом следователя Бочарникова.
Это ж надо опросил хренову тучу свидетелей. И в табор ездил, герой этакий. А с Рычем не поговорил… Тогда сразу, по горячим следам нужно было выжимать из Рыча четкие свидетельские показания: где он сам был, где Орлов, что видел? Тогда бы Рыч ходил под статьей за лжесвидетельство. И не стал бы так смело давать оправдательные показания. Так нет же, Бочарников, наверно, решил, что Рыч все равно слово в слово повторит то, что говорил его хозяин, Зарецкий. И просчитался. А расхлебывать все это теперь ему, Чугаеву!
Петр Архипович еще, конечно, помучил для порядку гражданина Голодникова вопросами. Но все без толку. Тот держался уверенно, и запутать его в показаниях, вывести на несоответствия не удалось.
Зачитывая обвинительное заключение, Чугуев бодрился. Где следует добавлял металлу, где нужно — иронии, подробно расписал обвиняющее заявление Люциты Виноградовой, а потом постарался сгладить впечатление от выступления Рыча:
— …Таким образом, что бы ни заявляли так называемые свидетели, появившиеся, как чертик из табакерки, в самый последний момент, обвинение считает гражданина Орлова Максима Сергеевича виновным в покушении на Милехина Миро Бейбутовича. Согласно статьи 105 Уголовного кодекса Российской Федерации, обвинение просит суд назначить подсудимому Орлову наказание в виде десяти лет лишения свободы, с отбыванием срока в колонии строгого режима.
Зал застыл. Ну, во-первых, десять лет — все же не двенадцать… А во-вторых, после выступления Рыча никому верить не хотелось, что Максима могут засудить. Все с нетерпением ждали, что же теперь скажет защита. То есть — Форс.
А Леонид Вячеславович не торопился. Аккуратно собрал бумаги, сложил их ровненько в стопочку. И все делал с таким видом, как будто бы это сейчас самое важное в мире занятие. Говорить же он начал неожиданно. И оттого все слушали его с особым вниманием.
— Мы только что послушали речь обвинителя, требующего самого сурового наказания за покушение на жизнь человека. Я согласен… Совершенно согласен.
Но только в той части, что покушение на жизнь человека — тяжкое преступление, требующее самого сурового наказания.
Чугуев недовольно скривился. Ну вот, начались эти актерские адвокатские штучки. А Форс и не смотрел на его кислую рожу. Голос адвоката набирал силу.
— Однако же заметьте: ни один из выступавших свидетелей, не сказал, что мой подзащитный способен на подобное преступление. Более того, все они убеждены в обратном. Но, обвинение не обратило внимания на эти факты. Оно сделало упор на неоспоримые, как казалось на первый взгляд, аргументы.
Первое: мой подзащитный был задержан на месте преступления с ружьем в руках.
И второе: что у него, якобы, имелись мотивы для совершения преступления…
Форс опять сделал небольшую паузу. И продолжил.
— Давайте сначала разберемся с мотивом преступления, который инкриминируют моему подзащитному. Ревность… Несчастный влюбленный хочет отомстить своему счастливому сопернику. Но, скажите, кто лучше самого пострадавшего может охарактеризовать суть их взаимоотношений? А пострадавший меж тем, уверен, что ни любовь к его девушке, ни ревность не способны толкнуть Максима Орлова на столь низкий поступок! И суд не может не обратить должного внимания на заявление Миро Милехина.