— Вы старик, годитесь мне в дедушки. Ваши волосы все белые — что вы делаете?
— Это верно, — отвечает Мулла Насреддин, — волосы белые, но сердце мое по-прежнему черно. Я следую за сердцем, а не за волосами.
Очень хорошо, что ты принимаешь ответы на вопросы, заданные другими, как свои собственные. Это правильный подход. Неважно, кто спрашивает, — важно то, что это также и твой вопрос, который скрыт где-то в твоем подсознании. Кто-то другой задает его, и он выходит на поверхность. Мой ответ настолько же адресован тебе, насколько и тому, кто задал этот вопрос.
Я разговариваю с вами со всеми почти так же, как если бы я говорил с одним-единственным человеком. Я не отвечаю на вопросы разных людей — в моем понимании все вопросы отражают природу человека, и те, у кого достаточно понимания, возьмут для себя из ответа столько, сколько смогут, не думая о том, кем был задан этот вопрос.
И я снова повторюсь: ответ легче понять тогда, когда вопрос задан не вами, потому что тогда вы расслабленны; ответ не имеет отношения к вам, это проблема кого-то другого; вы можете слушать более внимательно, более тотально. Человек, который на свою голову задал этот вопрос, не может расслабиться, пока я отвечаю.
Вы можете ощутить это прямо сейчас. Вы будете чувствовать напряжение, потому что я ненадежен. Иногда я хороший, иногда нет; иногда я могу быть абсолютно безумным. Если вы спровоцируете меня своим вопросом, я могу повести себя очень жестко.
Когда я сижу рядом с тобой, я чувствую, что во мне работают две части, и одна противоречит другой. Одна часть любит тебя и доверяет тебе больше, чем кому-либо из всех, кого я знал. Другая откровенно тебя боится — твоей непоколебимой истины, того авторитета, которым она тебя наделяет… уязвимости, которую я чувствую рядом с тобой… того, что ты можешь причинить мне боль. И все же глубоко внутри я знаю, что ты никогда не смог бы причинить мне боль. Не мог бы ты рассказать о доверии ученика и его страхе перед мастером?
Это чистое недоразумение, что в тебе две части — одна, которая меня любит, и другая, которая боится. Ты разделяешь себя на двух человек, расщепляешь свою личность, просто потому, что ты не понимаешь глубокой взаимосвязи между любовью и страхом. Нужно понять психологические основы.
Любовь — это почти как смерть. Когда вы умираете, умирает ваше физическое тело, но вы этого не ощущаете, так как в большинстве случаев смерть наступает после того, как вы погружаетесь в бессознательное, и из-за этого вы не чувствуете своей смерти. Только те, чья медитация стала завершенной, способны наблюдать свою смерть, потому что они не падают в бессознательное.
Страх в том, что если вы замените слово «любовь» словом «смерть»… Любовь — это сознательная смерть, но не тела, а эго. Эго властвовало над вами на протяжении многих рождений, многих жизней. Его власть стала почти неизменной.
Любовь — единственное переживание, способное лишить его трона. Если вы не можете потерять свое эго в любви, тогда вы не потеряете его никогда. И вы не эго, помните это; эго — это ложное представление о себе, которое вы приняли из-за невежества. В любви необходимо смирение, в любви доверие возникает само по себе. Человеку, которого вы любите, вы можете открыться в полной своей уязвимости. Но вы не знаете, что рядом с любовью всегда присутствует эта тень, которая является своего рода смертью. И в особенности ваша личность чувствует сильное беспокойство, когда вы пребываете в такой глубокой любви.
Поэтому, насколько я вижу, в тебе нет разделения; просто ты не понимаешь связи между любовью и страхом. Совершенно естественно, что каждый влюбленный испытывает страх, потому что он не знает, что любовь — это не что иное, как кладбище эго, и из-за того что он отождествлен с эго, ему кажется, что любовь станет его смертью.
Вы можете всего этого не осознавать; это может работать на подсознательном уровне, в бессознательной части вашей психики.
На сознательном уровне вам кажется, что вы расколоты на два враждующих лагеря. Но это не враждующие лагеря; это две ветви одного дерева. Но дерево спрятано в подсознании, и в сознании вы видите лишь его ветви. Естественно, кажется, что это два отдельных предмета.
Поэтому, во-первых, нужно четко понять, что любовь — это смерть эго, смерть личности, смерть фальшивого в вас. Невозможно иметь и то, и другое — и любовь, и эго. Либо у вас есть эго, либо любовь — но пусть это будет осознанным…
Двигайтесь в противоположном от эго направлении. Двигайтесь по направлению к любви, доверию, двигайтесь по направлению к истине, бытию. Эго должно быть оставлено позади. Его нужно полностью оставить, и вы можете оставить его, только если вы его осознаете.
Во-вторых, ты говоришь: «Вторая откровенно тебя боится».
Все боятся любви. Вот почему даже любовники сохраняют некоторую дистанцию, и даже любовники продолжают сражаться — и из-за этого дистанция сохраняется. Они никогда не приближаются друг к другу слишком близко, чтобы стать одним целым, потому что стать одним целым означает потерять себя. И так эго влияет на вас. Пока любовь не увеличится настолько, что вы станете одним целым со своим возлюбленным, ваша любовь останется абсолютно незавершенной, и вы будете продолжать находиться в этом расколе между любовью и страхом.
Что вам терять? Зачем вам бояться? Иногда это озадачивает меня… Вам нечего терять — что вы получили благодаря эго? Какую пользу оно принесло? Возможно, одну только борьбу, напряжение, конфликты… когда вы обидчивы, вас может оскорбить любая мелочь: если кто-то, кто всегда говорил вам «Привет!», однажды пройдет мимо, не поздоровавшись, вы можете не спать всю ночь: «Я покажу этому сукиному сыну! Он со мной не поздоровался!»
Вам нечего терять — лишь страх, которого вы не осознаете. Но сейчас настало время осознать его.
Ты говоришь: «…боюсь уязвимости, которую я чувствую рядом с тобой… того, что ты можешь причинить мне боль». Я причиню тебе боль! — не нужно этого бояться. В этом весь смысл моего пребывания здесь — причинять вам боль, до тех пор, пока вы, наконец, не отбросите свое эго; именно оно чувствует боль. Никто не может повредить, унизить, оскорбить ваше подлинное существо; это ваша ложная часть приходит в ярость, ее задевает любая мелочь.
Но в том, что касается меня, я обещаю, что буду причинять боль. Так что по крайней мере ты можешь расслабиться и перестать сомневаться: «Возможно, он меня ранит…» Я точно раню тебя. Пока я тебя не раню, я не смогу тебя изменить. Но я причиняю боль не тебе, я причиняю боль тому, что является фальшивым в тебе.
Тебе хотелось услышать какое-то другое обещание… Ты говоришь: «И все же глубоко внутри я знаю, что ты никогда не смог бы причинить мне боль». Это не так. Ты не сможешь уговорить меня не причинять тебе боли — я не собираюсь терять свою профессию!
И наконец ты говоришь: «Не мог бы ты рассказать о доверии ученика и его страхе перед мастером?» Обе эти вещи совершенно нераздельны, они едины. Когда ты доверяешь мастеру, доверие исходит из твоего истинного существа; эго не может доверять кому-либо, и этот страх исходит из эго.
Если твой страх слишком сильный, тогда ты отвернешься от мастера и начнешь осуждать его, сплетничать о нем, просто чтобы защититься от тех, кто скажут, что ты предаешь мастера. Странно, некоторые люди жили со мной десять, двенадцать лет, работали со мной… но когда каким-то образом их эго было задето, они покинули меня. Даже пробыв со мной десять, двенадцать лет, они не смогли понять: как я смогу помочь, если не сделаю операцию на вашем эго и не отделю его от вас?
Гаутама Будда, бывало, говорил: «Я врач». Двадцать пять столетий спустя я не могу сказать о себе, что я просто врач; я хирург. Двадцать пять столетий спустя необходима эволюция.
Эти люди прожили со мной двенадцать лет, но не написали обо мне ни единого слова, они не привели ко мне ни одного человека. Но, покинув меня, они начали писать книги против меня; внезапно они стали великими писателями.
Это просто механизм защиты. Они пытаются объяснить всему миру, почему они меня покинули: потому что я не такой, какой они думали. И все же они не осознают, что это не моя проблема; то, что они ушли, для меня не имеет значения. Тысячи людей приходили и уходили; я даже не знаю их имен. Пока они здесь, на моем операционном столе, я делаю все, что могу, но некоторые идиоты сбегают в середине операции.
Я слышал об одном политике. Он пришел к одному выдающемуся хирургу, нейрохирургу. Это был очень важный политик, баллотировавшийся в президенты страны, поэтому хирург созвал всех своих коллег и предупредил, чтобы те были очень внимательны. Но, увидев в его голове столько дерьма, врачи в итоге решили, что лучшим вариантом будет погрузить его в кому, извлечь весь мозг и устроить ему химчистку.
Пока его мозг чистили в соседней комнате, политик слегка пришел в себя, и в тот же момент в комнату кто-то вошел и сказал: «Что ты тут разлегся? Ты выбран президентом страны!»
Он вскочил. Увидев, как он спрыгивает со стола, хирурги не поверили своим глазам: «Подождите! Ваши мозги прочищают!»
«Как минимум в ближайшие пять лет они мне не понадобятся, — ответил политик. — Можете их оставить здесь и прочистить полностью. Я стал президентом — зачем мне мозги?»
…По крайней мере ты осознаешь этот раскол. Просто пойди немного глубже в своей медитации, и раскол исчезнет. Это простое замешательство, потому что ты не знаешь, что страх следует за любовью как тень. И пока эта тень не исчезнет, любовь никогда не станет завершенной и цветущей.
Но иногда слова очень опасны. Не существует словаря, в котором слова «любовь» и «страх» имели бы какое-то отношение друг к другу. Но истина в том, что страх всегда до самого конца следует за любовью, в то время как мастер просто вынимает свой меч и расправляется с ним раз и навсегда.
Поэтому я не могу обещать, что не причиню тебе боли, но это будет исцеляющая рана. Она приведет тебя к большему здоровью, большей целостности, она приведет тебя к твоей подлинности, к твоему существу.