– Я про платок нашла!
Я вскинула голову и поморщилась, так как затекла шея. Кирилл уже допил чай и просто наблюдал за мной.
– Что там? – Он встал и, обойдя стол, навис над моим плечом.
Я прочитала вслух отрывок о талисмане и застонала, когда руки Кира легли на мою шею и стали ее разминать.
– Думаешь, это наш? – спросил он.
– Не знаю, тут нет никакого упоминания о браслете.
Я перекинула через плечо волосы, чтобы не мешали массажу. От движений сильных пальцев готова была замурлыкать. Блаженство!
– Браслет могли изготовить и позже.
– Да-а-а… – простонала я, млея под его руками. Кирилл перешел к плечам.
– Идем в комнату, там удобнее.
– А можно еще шею? – попросила его, раз уж взялся за массаж. В комнате, может, и удобнее читать, но хотелось продлить удовольствие.
– Как давно ты с парнем рассталась?
– Полгода назад, – ответила на автомате.
– Угу, – понимающе хмыкнул он.
До меня даже не сразу дошло. Мозг от приятных ощущений расплылся лужицей и ехидство уловил с запозданием.
– Ольховский, зараза! – произнесла я с чувством и неохотно отстранилась. – Умеешь же удовольствие испортить.
– Не согласен, я его умею дарить, – самоуверенно заявил Кирилл. И не поспоришь. – Между прочим, это ты мне массаж зажала.
– Переживешь!
Сграбастав со стола дневник, я встала. И с сожалением признала, что в чем-то он прав. Прикосновения растревожили, наверняка отсутствие интимной жизни сказывается. Может, и на Кристофа я вчера среагировала лишь поэтому, иначе не зашло бы все так далеко.
– Чай тебе сделать? Твой остыл.
– Ага, – кивнула утвердительно. Правда, лучше бы пустырника для успокоения.
Кирилл задержался, а я пошла в комнату, чтобы замереть в дверях. Нет, я понимала, что ремонт, скорее всего, сделан во всей квартире, но не ожидала, что интерьер изменится настолько. Круглый стол с белой скатертью исчез, как и швейная машина из угла, на которой иногда шила бабушка Кирилла. Машина была старая, ножная, но работала. Продавленный диван сменил роскошный кожаный. Стенка советских времен исчезла, и в комнате стало больше места. Появился искусственный камин, большой телевизор.
Сейчас фото гостиной смело разместили бы журналы современных интерьеров, но раньше отчего-то мне нравилось больше. Несмотря на весьма скромную обстановку, уютнее было, что ли. У Кирилла очень доброжелательная и говорливая бабушка, да и мама приятная. Их присутствие в доме создавало особую атмосферу. Да что говорить, мои родители уехали, и в доме без них пусто!
– Ты чего застыла?
– Здесь все так изменилось. Твоей бабушки не хватает… – Я повернулась к подошедшему сзади Киру. – А куда машину швейную дели? Только не говори, что выбросили!
Кирилл бросил на меня немного странный взгляд, а я перестала стоять столбом и зашла. Немного смутилась. Наверное, мои слова странно прозвучали. И чего я к ней прицепилась? Какое мое дело?
– Нет, конечно. Перевезли в дом к матери. Там больше места.
Я села на диван, который оказался очень удобным, и откинулась на спинку. Кир стоял, наблюдая за мной.
– Давно ремонт сделали?
– Нет. Я занялся после того, как из армии вернулся.
– Было пусто без родных, и решил изменить обстановку?
– Хочешь сказать, что раньше было лучше? – усмехнулся Кирилл, продолжая стоять в дверях.
– У вас было уютно, – постаралась дипломатично ответить я. – Ты почему не заходишь?
– Сейчас чайник закипит, и нужно просмотреть кое-какие документы.
Мне показалось, что он хочет что-то спросить, но нет. Больше ничего не сказав, вышел, а я открыла дневник и продолжила чтение.
Не удавалось сосредоточиться на тексте, так как все мысли занимал Кирилл. Мы доверяем друзьям, можем предугадать их реакцию на любое сказанное слово, вырабатывается свой стиль общения. В нашем же случае мне было легко с Киром, как будто и не было этих лет, но в какой-то момент его поведение менялось, и я понимала, что Ольховский сильно изменился и теперь мне нужно узнавать его заново. Только нет уверенности, даст он мне эту возможность или мы расстанемся, как только проясним ситуацию с браслетом. Кирилл помогает мне по старой памяти, и не факт, что захочет поддерживать отношения после.
Поймав себя на том, что уже несколько раз читаю одну и ту же строчку, встряхнулась и сосредоточилась на деле. Постепенно текст снова увлек меня. Хозяйка дневника писала, что приехала в гости кузина Мари. Это накалило супружеские отношения с Аланом. При виде предмета своей бывшей любви тот совсем потерял голову, что уязвляло жену. А еще она застукала Мари за обыском своей комнаты, и терпение лопнуло. Приказала ей убираться, и тут состоялся примечательный разговор. Оказалось, что кузина искала шейный платок. Говорила о том, что давно заметила, как влияют на мужчин ее панталоны, купленные в ателье мадам Дамаль. Представители сильного пола как один падали к ее ногам. Мари требовала сказать, какими свойствами обладает платок, который они вместе покупали, и предлагала разыскать эту Дамаль, так как ателье ее уже закрыто и сама она исчезла без следа.
Кузина была не в себе. Кричала:
– Они дают деньги? Признайся! Ведь недаром ты так разбогатела. Давай меняться? Ты мне платок, а я тебе панталоны, и твой Алан будет бегать за тобой покорным щенком, глядя влюбленными глазами.
На беду, отношения выясняли слишком громко, и Алан подслушал разговор. С криком, что они ведьмы и разрушили его жизнь, выбежал из комнаты, но, будучи нетрезв, споткнулся и свалился с лестницы, сломав себе шею.
Смерть мужа, несмотря ни на что, стала ударом. После похорон Мари было отказано от дома, но она не уехала из города, ища следы мадам Дамаль и не оставляя попыток заполучить шейный платок. Судьба кузины, несмотря на усиленное очарование, не сложилась. Она была бездетна, супруг завел любовницу на стороне, и там у него росли уже трое детей. Многочисленные любовники не спасали от одиночества. Мужчины теряли к ней всякий интерес, стоило надеть другое белье. Кузина стала одержима желанием заполучить еще какую-нибудь вещь, изготовленную в данном ателье.
После попытки ограбления дома автор дневника положила шейный платок в банковскую ячейку и заметила, как участились приступы астмы. Еще стало казаться, что за ней следят. Не прошло и месяца после похорон мужа, как ей сообщили о гибели кузины. Мари нашли с перерезанным горлом в канаве. Как ближайшей родственнице, ей передали все вещи убитой, но среди них панталон, купленных у мадам Дамаль, не нашлось. Убийцу тоже так и не нашли.
– Чай. – Кирилл поставил на стеклянный журнальный столик чашку и вазочку с вареньем.
– Это то самое? – спросила я и затаила дыхание.
– Да, твое любимое. Вишневое с миндалем, – улыбнулся Кир, прекрасно зная, как я его люблю. У него бабушка сама варит, и я больше нигде такого не пробовала. – Нашла что-нибудь?
Отложив дневник, я потянулась к варенью и лишь после того, как попробовала, стала рассказывать о том, что успела знать.
– Думаешь, это тот самый платок? – заинтересовавшись, Ольховский сел на диван рядом со мной.
Я замерла с ложкой во рту. Читая, настолько увлеклась событиями в дневнике, что об этом как-то не думала.
– Знаешь, Саша говорила, – задумчиво произнесла я, вспоминая наш разговор в клубе, – что, когда бабушка надевает платок, отец не может ей противостоять и соглашается со всем, что она скажет.
– Доставай платок! – решительно произнес Кирилл.
Честно, идея показалась мне глупой. Ну не может какая-то тряпка влиять на людей! Тем не менее я все же неохотно сняла браслет с руки и отдала Киру – пусть разбирает. А сама взяла вазочку с вареньем.
Одарив меня ироничным взглядом, он принялся доставать платок. Положив части браслета на журнальный столик, покрутил в руках кусок шелка с кружевом, а потом обмотал вокруг своей шеи.
– И что дальше? – как бы спрашивая себя, произнес он, а потом посмотрел на меня и убил наповал: – Раздевайся!
Хорошо, что я ела варенье, а не чай пила. Все равно от неожиданности чуть вазочку не уронила. Отставив ее от греха подальше, спросила, глядя на него круглыми глазами:
– Зачем?!
– Не хочешь?
– А должна?
– По идее, если платок работает, ты должна подчиниться.
– Кир, ты нормальный? А если бы он сработал? – моему возмущению не было предела.
– Я должен был приказать такое, чего бы ты в адекватном состоянии не сделала.
– А если бы я стала раздеваться? – не могла успокоиться я, яростно желая придушить некоторых экспериментаторов.
– Ну, ты же меня обнаженным видела, – ничуть не смутился он.
Нет, ну ничего себе?!
– То есть ты бы меня не остановил?! – потрясенно выдохнула я.
Мне ответили неопределенной улыбкой и сняли платок с шеи.
– Попробуй теперь ты, – протянул мне.
Чисто на автомате взяла и обернула вокруг шеи, продумывая месть. Как назло, ничего путного в голову не приходило. Ударь себя по лбу? Как-то глупо. Раздевайся? С него станется, издеваясь надо мной, раздеться. К тому же он и так совершенно спокойно своей голой задницей утром сверкал. Нужно что-то такое, чего Ольховский в нормальном состоянии никогда не сделает.
– Поцелуй меня, – как-то само собой слетело с губ.
Должна сказать, что месть удалась. Кирилл выглядел таким же ошарашенным, как и я после его слов. Собиралась уже съехидничать по этому поводу, как во рту пересохло от его взгляда. Он вдруг стал таким мужским, оценивающим и прилип к моим губам.
– Кир… – хотела сказать, чтобы перестал придуриваться, все равно не поверю, как была сдернута со своего места.
Непостижимым образом оказалась у него на коленях и ахнуть не успела, как мне закрыли рот поцелуем. Я была настолько потрясена, что даже не сопротивлялась. Потеряла способность мыслить и хоть как-то адекватно реагировать на происходящее.
– Сладкая, – шепнул Кирилл, чуть отстранившись.
Конечно, сладкая, я сколько варенья съела! Но сказать об этом не успела. Зарывшись пальцами в мои волосы, он опять приник к губам. В какой-то момент показалось, что меня хотят съесть. В каждом движении его языка чувствовался откровенный голод. Раньше посмеивалась, когда читала в романах сравнения типа «он приник к ее губам, как путник, изнывающий от жажды». Больше смеяться не буду, так как в данный момент меня пили. Страстно, жадно, будто я необходима, как умирающему от жажды глоток воды. А потом сумасшедший напор и неистовые поцелуи сменились бесконечно нежными, бережными. Меня дегустировали, как самое изысканное и дорогое вино.