– Ты утверждал, что любишь меня, доктор Теодор Дрейклифф. Это по-прежнему так?
– Это было не утверждение, – возразил он. – А просто констатация факта.
– Но как? Как ты можешь любить меня, если даже не знаешь, кто я такая?
– Я знаю, кто ты, – ответил он, взяв ее лицо в свои ладони. Хотя губы их сейчас разделяло всего несколько дюймов, глаза ее продолжали изучать его – на этот раз холодно. – Я знаю, кто ты, даже если ты сама этого не помнишь. И еще я знаю, кто избавит тебя от этих тревожных видений. Мы увидимся с ним уже очень скоро и не успокоимся, пока он не даст нам ответы на вопросы, которые нас интересуют.
Поцелуя не последовало, хотя он почти касался ее губами. Вместе этого она погладила ладонью его щеку. Сделано это было отстраненно, с отсутствующим видом, как будто она не видела его; взгляд ее снова устремился куда-то в глубь себя, в бездну полного отчаяния.
– Я отойду всего на несколько минут, любовь моя, – сказал он. – Я скоро вернусь.
Много дней проведя в полной изоляции от корабельной суеты, присматривая за нею в каюте, он немного потерял ориентировку на корабле.
Но тем не менее довольно быстро нашел судовую библиотеку.
Здесь оказалась не одна, а целых две книжки Сибил Паркер. Среди них не было той, которую он читал несколько лет тому назад, но, быстро пролистав их, он понял, что действие обеих также происходит в Древнем Египте: это были головокружительные приключения, которые ему так нравились.
Однако фотографии автора или ее рисованного портрета он не нашел.
Имя писательницы и само повествование, связанное с Древним Египтом, указывало на то, что автор романа – это та самая женщина.
И тут у него закралось нехорошее подозрение, от которого тоскливо засосало под ложечкой.
А вдруг Клеопатра сумасшедшая? Начиталась всяких причудливых сказок, вроде этих, и потерялась в вымышленном мире?
Нет, этого не могло быть.
Совокупность всех фактов противоречила его допущению.
Ибо оно никак не объясняло ее небывалую силу. Сумасшествие противоречило рассказам медсестер, клявшихся чем угодно, что она восстановилась после убийственных ожогов в течение нескольких часов. А еще и разительное сходство ее лица со статуями и монетами, которые были спрятаны в той гробнице под Каиром.
Понятно, что природа связи между Клеопатрой и Сибил Паркер каким-то образом скрывалась в этих книгах. Даже не столько в книгах, сколько в их авторе.
Может, стоит показать эти книги Клеопатре?
Нет, пока нет. Она слишком уязвима. Она считает, что Сибил Паркер живет в ее сознании и ворует ее воспоминания. И ее вовсе не успокоит, если она узнает, что Сибил извлекает материальную выгоду из своих действий.
Нет, пока что он должен держать это при себе. Он должен заботиться о Клеопатре. Должен ее защищать, благополучно довести ее до конца этого путешествия. Но теперь он уже не мог отделаться от мысли, что, возможно, они вообще взяли не тот курс. Что им нужно вовсе не к Рамзесу Великому – им необходимо увидеться с Сибил Паркер.
19
Бектатен еще никогда не путешествовала так далеко на север, и эти огромные просторы пугали ее. Эта часть Британии казалась намного более изолированной, чем изрезанная линия скалистого побережья, которое она теперь называла своим домом. Тут располагалась целая сеть шахт и копей, а также деревушки, где жили те, кто там работал. Вдоль нескончаемой вереницы зеленых холмов тянулись, казалось, такие же бесконечные каменные заборы. Время от времени среди множества холмов путнику встречался величественный особняк крупного поместья, напоминающий океанский лайнер, плывущий по воле волн.
Актаму объяснил, что Парк Хэвилленд как раз и был одним из таких поместий.
Почти весь путь Бастет пролежала у нее коленях. Когда же машина наконец остановилась, кошка внезапно села и, упершись лапами в стекло, стала вглядываться в тени за окном.
С этого расстояния поместье выглядело просто туманным сиянием, пробивающимся сквозь плотное переплетение ветвей скрывающих его деревьев, и напоминало звезду, встающую за погруженным в пелену тумана морем.
Энамон рассказывал, что автомобиль, на котором они путешествовали, ландоле марки «Юник», изначально предназначался для работы в качестве таксомотора. Сзади там имелись два ряда сидений, расположенных лицом друг к другу, и было предостаточно места, чтобы Бектатен могла прилечь, пока мужчины по очереди стояли снаружи на страже.
Во флакончике, который висел у Бектатен на шее, находился порошок, который она приготовила, перетерев несколько цветов «ангельского соцветия». Сейчас она высыпала его содержимое себе на руки и тщательно растерла. Когда ее ладони приобрели оранжевый оттенок, заметный даже в сумерках, она помазала тыльной стороной рук гладкую шерсть кошки и провела ладошкой у нее перед носом, чтобы та почувствовала запах пыльцы.
Заурчав, Бастет принялась лизать пальцы хозяйки. Когда Бектатен решила, что доза для кошки достаточна, она нанесла немного пыльцы на нос и губы себе.
Энамон занял свой пост часового в нескольких ярдах от припаркованной машины.
Актаму, следивший за действиями Бектатен, открыл заднюю дверцу ландоле.
Она потребовала, чтобы ее слуги подобрали по размеру шляпы на свои огромные головы, и приказ этот был выполнен. Теперь в этих шляпах и своих темных пальто они полностью растворились в окружающем их сумраке.
А затем установился волшебный контакт человека и животного – спокойно, тихо, без лишних движений.
Последнее, что Бектатен услышала, прежде чем начала видеть окружающий мир глазами Бастет, был мягкий щелчок, когда Актаму закрыл дверцу авто за кошкой, которую она своим приказом отправила в ночь.
Как и ожидалось, ей предстояла небольшая борьба с кошачьими инстинктами.
Услышав шорох какого-то убегающего в заросли грызуна, Бектатен была вынуждена сдерживать желание Бастет броситься за ним в погоню. Это был бессловесный контакт: она могла управлять поведением кошки, просто визуализируя то, что хочет от нее, и нужная реакция животного достигалась в результате короткой борьбы между тем, что хочется ей и что нужно хозяйке. Обычный язык здесь, как правило, был не нужен.
Они с кошкой вскарабкались на высокую каменную стену, которой было обнесено поместье, и спрыгнули на лужайку, откуда уже был виден большой дом.
Она увидела подъездную аллею, запруженную автомобилями так же, как и несколько дней тому назад, – все, как описывал ей Актаму. Кто бы сейчас ни собрался там внутри, все они, похоже, жили здесь постоянно. Вход в дом, парадное крыльцо и часть подъездной аллеи накрывал громадный навес размером с лондонский городской коттедж. Оба крыла дома заканчивались круглыми башнями из песчаника.
Все это, казалось, дышало средневековьем – округлые очертания здания, суровый аскетизм. Но вот сооружения из песчаника выглядели слишком чистыми и новыми, чтобы относиться к тому периоду. Поместье представляло собой один из многочисленных восстановленных образцов готической архитектуры, которые стремительно вырастали в стране на протяжении прошлого века.
А вот чего можно было ожидать от местных обитателей, при том что они являли собой некоторую угрозу, Бектатен пока не разобралась.
Она скомандовала кошке обойти дом вокруг, вдоль стен, увитых подстриженным плющом. На холмистой местности позади особняка находились какие-то хозяйственные постройки, скрывавшиеся в ночных тенях и листве деревьев. Но за деревьями она заметила одиноко стоящее трехэтажное каменное здание, расположившееся наверху пологого склона. Оно было похоже на лондонский Белый Тауэр в миниатюре. Она видела его на рисунках в путеводителях по большим английским загородным поместьям викторианской эпохи. В этих справочниках башни, называемые «клетками», описывались как постройки средних веков, спроектированные таким образом, чтобы благородные дамы могли с верхнего этажа таких «клеток» наблюдать за тем, как их мужья охотятся на оленей на склонах близлежащих холмов.
Возможно, она обследует этот дом позже, если представится случай. Но пока что Бектатен должна была узнать, кто обитает в главном здании.
Она огляделась в поисках открытого окна или какого-то карниза, но нашла лишь большой ясень, ветки которого вплотную подходили к одной из боковых стен.
Она представила себе, как кошка взбирается наверх, и Бастет подчинилась беззвучному приказу.
С первого карниза открывался вид на просторную гостиную в готическом стиле, потолком которой служила череда стрельчатых арок.
Ночь была прохладной, однако не настолько, чтобы оправдывать огромное яростное пламя, бушевавшее в мраморном камине, украшенном резьбой с изображениями каких-то сражений, которые трудно было рассмотреть с высоты. На уходящих ввысь стенах красовались старинные гобелены, а сцены оленьей охоты на них казались живыми в неровном мерцающем свете, отбрасываемом свечами массивных канделябров.
В комнате проходило какое-то собрание. И хотя антураж соответствовал, скорее, какой-то веселой пирушке, лица всех присутствующих были серьезными, хмурыми и очень сосредоточенными. Все эти люди были хорошо одеты, и большинство имело бледный цвет кожи. А еще все они были синеглазыми. Это был тот самый оттенок синего цвета, который выдавал их с головой. Теперь Бектатен знала наверняка, что все они бессмертные, но не могла узнать среди них никого.
Может, это существа-«фрагменты»? Или они вообще не связаны с Сакносом?
Некоторое время она наблюдала за ними со своего безопасного насеста, а затем в комнату через одни из открывающихся в обе стороны дверей-пендельтюр вошел какой-то незнакомый ей мужчина с большой охапкой свернутых в рулоны бумаг под мышкой.
Командным голосом он призвал всех к вниманию.
Он не собирался произносить тост. Он даже не улыбнулся. Похоже, его изрезанное глубокими складками лицо просто не умело улыбаться, а от разделенной пробором жесткой гривы седеющих волос, казалось, исходила такая же мощная энергия, как и от всего его тела. Он принялся разворачивать рулоны и раскладывать их на стоявшем посредине зала круглом карточном столе.