сутствие рядом человека, который мог действовать по отношению к нему с позиции силы, человека, превосходящего его опытом, мудростью, знанием жизни, было для него ощущением незнакомым и даже ошеломляющим. Действительно, это ведь она создала эликсир бессмертия; это может быть только она, больше некому. В ее облике он чувствовал спокойную властную мощь прожитых ею тысячелетий.
Как бы отреагировала эта царица, если бы он рассказал ей, как поступил с Клеопатрой? Посчитала бы она его поступок вопиющим преступлением? И считает ли она себя вправе быть арбитром и верховным судьей в отношении законов для бессмертных?
– Всему свое время, Бектатен, царица Шактану, – сказал Рамзес вслух. – Я могу рассказать вам все, что вы хотите узнать, но в свое время.
«А ведь она в любой момент может уничтожить тебя своим ядом; тем самым, которым на твоих глазах уничтожила всех тех бессмертных на приеме», – сказал он себе.
Он сделал глубокий вдох и постарался убрать со своего лица малейшие проявления страха.
Бектатен слегка нахмурилась. На ее лице появилось выражение некоторого разочарования, но не злости.
В этот момент вернулась Джулия. И сразу заняла свое место рядом с Рамзесом, словно готовясь физически защищать его. Такая самоотверженность была жестом любящего человека, и при других обстоятельствах он обязательно заключил бы ее в свои объятия, чтобы показать, как ценит это.
– Тот человек, – сказал Рамзес, – тот пьяный, который атаковал вас, где он сейчас?
Бектатен подошла к открытому окну и, остановившись, устремила взгляд в сторону неспокойного моря:
– Ты его знаешь?
– Думаю, да, – ответил он. – Полагаю, что это доктор по имени Теодор Дрейклифф.
– Доктор, – прошептала она. Слово это определенно было ей знакомо, но произнесла она его очень осторожно и бережно, словно находя его чем-то экзотическим. – Откуда вы знаете его?
Не дождавшись ответа ни от Рамзеса, ни от Джулии, она обернулась и смерила их долгим спокойным взглядом.
– Ясно, – наконец сказала она. – Значит, между нами еще только предстоит установить доверительные отношения.
– Но разве не для этого мы и прибыли сюда? – заметил Рамзес. – Чтобы обрести доверие друг к другу?
– Что ж, тогда приступим, – сказала Бектатен. – Я убила этого человека. Ты видел, как я его ударила, и он после этого не выжил. Я не хотела подобным образом обрывать его жизнь. Подозреваю, что и в твои намерения это тоже не входило, поскольку ты наносил ему удары очень расчетливо и аккуратно. Я не ошиблась?
– Не ошиблись, – ответил Рамзес. – Я просто хотел помешать ему причинить вред той женщине…
– Сибил Паркер, – шепотом уточнила Джулия.
– Тебе известно, как ее зовут? – удивился Рамзес.
– Она американка, писательница, – пояснила Джулия. – Пишет популярные романы. – Джулия настороженно взглянула на Бектатен. – Мой отец считал ее очень умной и сберег статью о ней, напечатанную в «Дейли Геральд». Эта вырезка до сих пор хранится в его кабинете.
Джулия снова с тревогой посмотрела на царицу.
В зале опять надолго повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь шумом волн, бьющихся о скалы внизу.
– Все это нам не на пользу, – в конце концов прервала молчание Бектатен. – Я имею в виду нашу подозрительность и утаивание друг от друга наших историй.
– Согласен, – сказал Рамзес. – Может быть, вы и в этом вопросе возьмете на себя роль лидера, как это уже имело место во многом из того, что происходило сегодня?
– Рамзес, прошу тебя, – предостерегающим тоном шепнула Джулия.
– А ты ведь боишься меня, Джулия Стратфорд, – заметила Бектатен.
– Я боюсь вашего яда, – тихо ответила Джулия.
– В мои намерения не входило наполнить твое сердце этим страхом, – вздохнула она. – Сегодня, Джулия Стратфорд, я сорвала злодейский план, целью которого было бросить тебя в яму со специально обученными бойцовыми псами, которым дали упрощенную версию эликсира. Этих собак специально морили голодом, так что они бросались бы на тебя снова и снова с ненасытной жадностью и немыслимой яростью.
В висках Рамзеса бешено запульсировала кровь. Кто мог сделать такое с его возлюбленной Джулией? Он почувствовал, как от накатившей ярости все тело его содрогнулось.
– Но за что? – невинным тоном спросила Джулия. – Что такого я могла сделать, чтобы нажить себе таких врагов?
– Все это замышлялось, чтобы заставить твоего возлюбленного фараона раскрыть формулу чистого эликсира, того самого, который сделал нас такими, как мы есть и какими будем теперь всегда.
– Кто придумал такой чудовищный план? – не выдержал Рамзес, который уже не мог молчать. – Кто эти люди, завладевшие приготовленным по искаженному рецепту эликсиром?
– Пойдемте, – тихо сказала Бектатен. – Пойдемте ко мне в башню. В мою библиотеку. И позволь мне снова взять на себя роль лидера, как ты изволил выразиться.
28
Она одновременно была и преследователем, и преследуемой.
Лабиринт, через который она бежала, время от времени заливало потоком яркого солнечного света, падавшего почему-то под странными углами. Она гналась за женщиной с иссиня-черными волосами из ее снов, которая плавно неслась по коридорам, огибая углы поворотов.
А затем она сама стала той черноволосой женщиной.
Она больше уже не была Сибил.
Потому что Сибил гналась за ней.
Это превращение, это непрерывное соревнование между бегством и погоней происходило снова и снова, как по синусоиде. Причем все это ощущалось намного более живо, чем сон, и гораздо более походило на действительность, чем те мимолетные видения, которые посещали ее с начала этого путешествия.
А сейчас ее звал какой-то ребенок.
Голос она не узнавала и даже не могла сказать, мальчик это был или девочка. «Митера, митера, митера», – взывал детский голосок, звучавший как бы издалека, но очень настойчиво, эхом отзываясь в странных бесконечных переходах и туннелях лабиринта. Над головой периодически проглядывало синее небо.
Значит, она была неглубоко под землей. И находилась в городе.
«Александрия», – вдруг произнес чей-то женский голос.
Внезапно Сибил оказалась на самом краю узкого канала между высокими стенами из песчаника. Берега его были вымощены камнем. Сверху струился яркий солнечный свет, окрашивая рябь на воде золотом. А прямо перед ней на другой стороне канала на расстоянии чуть ли не вытянутой руки стояла та самая черноволосая женщина, которую она до этого видела лишь мельком. Сейчас ее можно было рассмотреть очень четко. На ней было современное платье, темно-синее с блестками, и взирала она на Сибил с не меньшим удивлением, чем Сибил смотрела на нее.
«Так это ты вселилась в меня?» – спросила черноволосая, и ее голос в голове Сибил сопровождался странным эхом. Губы женщины при этом не двигались, но было заметно, что каждое слово причиняет ей боль, которая отразилась и в выражении ее лица, и в пронзительно-синих глазах.
Это была она. Это должна была быть она, та самая женщина, что называла себя Клеопатрой. И вот теперь они впервые оказались с ней один на один, но в каких-то непонятных условиях, которые не были ни сном, ни галлюцинацией. Была ли это на самом деле Александрия или же какое-то смутное, лишенное деталей воспоминание о чудесном городе, который прежде казался вечным и нерушимым?
«Нет, я не вселялась в вас. И я бы никогда не причинила вам вреда».
«Тогда оставь меня. Уйди из моего сознания».
«Я не могу. Потому что вы точно так же вошли в мое сознание, как я – в ваше».
И снова этот голос. Зовущий голос. Жгучая брюнетка обернулась и взглянула через плечо. Однако Сибил чудилось, что голос этот доносится как раз из-за ее спины. «Митера, митера, митера». Это было греческое слово, означавшее «мать». «Мама, – звал детский голосок вновь и вновь. – Мама, мама…»
«Где ты прячешь моего сына? Где ты прячешь мои воспоминания о нем?»
«Я вас не понимаю. Я хотела найти вас. От вас я ничего не прячу».
Клеопатра вздрогнула, как будто удивившись этим словам.
Вдруг ее внимание привлекло что-то на покрытой рябью поверхности воды, и у нее вырвался крик ужаса.
Опустив глаза на зеркальную воду, Сибил увидела там не свое отражение, а отражение Клеопатры.
29
Сибил вздрогнула и наконец очнулась. Со стула, стоявшего рядом с ее кроватью, поднялся высокий красивый чернокожий мужчина, в котором чувствовалась некая элегантность. Изящным предупредительным жестом он выставил вперед руку, словно пресекая ее возможное желание вскочить с постели.
Но с этим она как раз не торопилась. Ей было очень уютно в роскошной кровати, на которой она лежала. Белоснежные простыни нежно ласкали кожу ее обнаженных ног, голова покоилась на мягких подушках. Все это было необычайно приятно и действовало на нее успокаивающе, так что у нее не было ни малейшего желания вставать. Пока что не было, по крайней мере.
Однако, сообразив, что кто-то раздел ее до нижнего белья, она напряглась. С нее даже сняли корсет, причем так, что она этого не почувствовала. Неужели все это сделал этот привлекательный мужчина?
Смутившись от этой мысли, она не решилась первой нарушить тягостное молчание.
– В постель вас укладывала женщина, – пояснил мужчина низким бархатным голосом. Он был очень привлекательным, с круглым моложавым лицом. – Это была женщина, уверяю вас. Ваша честь задета не была.
В ответ на это ей оставалось только кивнуть.
И тут она вспомнила свой последний сон. Странное видение Александрии. Ее отражение в воде, сменившееся отражением другой женщины.
Но сон прошел, и теперь она находилась в этой спальне с высокими каменными стенами и металлическим канделябром, в котором горело множество свечей. Нет, это были не свечи, а электрические лампочки в виде свечей. И это обстоятельство почему-то успокоило ее, поскольку оставляло связь с современным миром даже среди суровых каменных стен этой комнаты, где в камине жарко пылал огонь, а снаружи доносился суровый грохот бьющихся о скалы волн.