А затем, словно желая своими словами еще помучить ее напоследок, он медленно, со зловещим скрежетом, пробиравшим ее насквозь, до мозга костей, закрыл дверцу окошка в двери камеры. Снаружи, где-то за этими стенами продолжали неистово выть его свирепые псы.
31
Шактану…
Рамзес уже слышал это название прежде. Во времена его правления оно было окутано легендами, выдумками и наивной верой в существование более совершенного золотого века, когда не было ни войн, ни раздоров, насланных необъяснимым гневом каких-то далеких богов. Шактану, это африканское государство, было фантазией, ассоциировавшейся с бескрайними джунглями, вокруг которых ходило множество самых невероятных слухов; джунглей, откуда в свое время неиссякаемым потоком поступали слоновая кость, золото, драгоценные камни и рабы.
Теперь он понимал, что вера эта была не такой уж наивной.
Когда Бектатен рассказывала о тех краях, о флотилиях кораблей, плававших по всему свету, о храмах, руины которых еще не обнаружены и которые вообще могут быть не найдены никогда, о страшной эпидемии и межплеменных войнах, приведших в итоге к падению царства Шактану, ему было очевидно, что все это правда. Она с чрезвычайной легкостью справлялась с ролью историка, архивариуса и талантливого рассказчика, и Рамзес поймал себя на том, что полностью попал под ее чары. Причем если судить по выражению лица Джулии и ее округлившимся от любопытства и восторга глазам, то, когда она слушала царицу, была очарована ею не меньше его.
Шактану.
Пробудившись в этом столетии, он не обратил внимания на отсутствие упоминаний об этом царстве ни в книгах по истории, которые он читал запоем, ни даже в популярной мифологии о великих государствах прошлого. Но зато теперь знал о нем в подробностях.
Эта женщина, сидящая перед ним, была царицей Шактану, а человек, пытавшийся похитить Джулию на том празднике, – ее первым министром.
Он должен был догадаться.
Эта мысль возвращалась к нему снова и снова, пока Бектатен продолжала свой рассказ и показывала им свои дневники в кожаном переплете, написанные на древнем незнакомом языке. Таких букв он не видел никогда, они не были похожи ни на что и относились к периоду до возникновения традиционной письменности. Они были ближе к римскому алфавиту, чем к иероглифам, но символы здесь пересекались между собой и поэтому больше походили на пиктограммы. Сама она назвала эти дневники «шактани», хотя в них также была описана ее жизнь в течение тысяч лет после того, как ее царство пало.
«Я должен был догадаться», – снова подумал Рамзес.
Он должен был догадаться, что такое волшебное и такое важное зелье, как эликсир, не могло быть создано какой-то безумной жрицей, живущей в пещере. Что это было с его стороны? Наивность или беспечность? Но, по признанию самой Бектатен, открытие эликсира произошло, по сути, случайно. Она искала не рецепты вечной жизни, а тонизирующие средства и лекарства от повседневных болезней. Поэтому ему, наверное, стоит простить себе свою глупость так же, как она простила себе то, что не заметила мудрого руководства бессмертного в действиях множества правителей Египта.
Однако то, что она нашла Рамзеса, случайностью уже не было.
Как и то, что она сохранила ему жизнь, хотя могла и убить.
Перед лицом ее истории к нему пришло чувство великого смирения и покорности. А вместе с ним – и облегчение оттого, что, как оказалось, он был не самым старшим из созданных бессмертных.
Но, может быть, его привезли сюда, чтобы он предстал перед ее судом?
Хотя, если это так, зачем ей так щедро делиться с ними своей историей?
И почему она с такой заботой относится к этой Сибил Паркер?
Впрочем, в данный момент она, похоже, просто хотела просветить его, с тем чтобы и он в свою очередь тоже кое в чем просветил ее.
Но не изменится ли ситуация коренным образом, когда она узнает, что он использовал ее творение, чтобы пробудить Клеопатру?
Тяжелые шаги по коридору раздались так неожиданно, что они все втроем вздрогнули. Это был ее слуга, тот, которого она звала Актаму: огромный, сильный мужчина с лицом юноши.
– Она очнулась, – сказал он. – Сибил Паркер пришла в себя.
– Тогда мы направляемся к ней, – объявила Бектатен.
Сибил Паркер, раскинувшись, лежала на огромной кровати с балдахином на целой горе подушек. Приблизившись к ней, Рамзес заметил какое-то движение на ее лице, освещенном неровным светом огня в камине. Он с облегчением отметил, что на ее бледной шее не было видно ни ран, ни кровоподтеков. У ее ног, накрытых простыней, свернувшись клубочком, лежала изящная серая кошка, которая следила за ним пристальным взглядом, и это почему-то смущало его.
Хотя в спальню они вошли вместе с Бектатен и Джулией, Сибил, похоже, видела только его. И, глядя на нее, он снова ощутил то же необъяснимое чувство, что где-то он ее уже видел, возникшее у него, когда его взгляд выхватил ее в толпе гостей на лужайке.
В дальнем углу комнаты у окна молча стояли Актаму и Энамон; поодаль, у камина, как статуя застыла Бектатен, как будто полагая, что с расстояния ей будет проще воспринимать рассказ Сибил Паркер, каким бы удивительным он ни оказался.
– Вы спасли меня, – прошептала Сибил. – Вы спасли меня от того ужасного человека.
– Как вы себя чувствуете, Сибил Паркер? – спросил Рамзес. – Вы не пострадали?
– Откуда вам известно мое имя? Вы тоже меня узнали?
Он не успел ответить, потому что тут, шагнув вперед, вмешалась Джулия:
– Это я узнала вас. Я хорошо знаю ваши книги. Они очень нравились моему отцу, Лоуренсу Стратфорду.
– А теперь я так безнадежно испортила ваш праздник, – сказала Сибил, и в ее глазах блеснули слезы сожаления. Рамзес подумал, что и слезы, и жалостливое выражение лица были следствием ее усталости и изнеможения. – Надеюсь, вы все же сможете меня простить.
– Нет, что вы, все хорошо. – Джулия обошла кровать и присела на ее край с другой стороны, чтобы можно было взять Сибил за руку. – Вы ничем не испортили торжество.
– Это правда, – подтвердил Рамзес. – Вы были там одной из самых необычных и неожиданных гостий.
– О, я очень благодарна вам за то, как деликатно вы об этом выразились. Но тот мужчина… Тот сумасшедший пьяный мужчина…
– Его вы можете больше не бояться.
В интонации Рамзеса почувствовалась суровая завершенность, после чего наступило долгое молчание.
– Ну хорошо, мисс Паркер, – наконец произнес он, – а теперь вы должны рассказать нам, что заставило вас проделать столь долгий путь. Вы ведь американка, если судить по вашему акценту?
Рамзес ничего не сказал ни о загадочном поведении этой женщины, ни о сходстве выражения ее лица с давно потерявшейся Клеопатрой, которая на этот раз должна была быть мертва. И ничего не сказал о том, как странно на него воздействовали голос и манера держаться Сибил.
Сибил, казалось, только теперь обратила внимание, что Джулия держит ее ладонь. Это тронуло ее, и она мягко улыбнулась:
– О господи… С чего же мне начать?
– С чего хотите, – ответила Джулия. – Поскольку все мы никуда не торопимся.
– Вы очень добры. Вы очень добры ко мне. Ваша доброта – это просто какой-то сон. Видите ли, мне всю мою сознательную жизнь снились очень отчетливые и впечатляющие сны. В основном про Древний Египет… О, боюсь, что это звучит бессмыслицей и из-за этого вам будет трудно понять, к чему я, собственно, веду.
Рамзес успокаивающе улыбнулся ей:
– Уверяю вас, вы попали как раз по адресу, мисс Паркер. Мы здесь все как один являемся большими специалистами по тому, что другим кажется бессмысленным.
– Что ж, хорошо, – одновременно со смехом и слезами на глазах произнесла она. – Хорошо.
Джулия налила в стакан воды и передала его в дрожащие пальцы Сибил.
Выпив воды, та начала исповедь.
– Как я уже сказала, всю жизнь мне снились очень яркие сны про Египет. И у всех у них была одна и та же повторяющаяся особенность. Просыпаясь, я помнила лишь отдельные фрагменты сновидения, причем фрагменты эти ощущались, скорее, как достоверное знание, как неосознанная осведомленность о том, что происходило, нежели как, собственно, воспоминания о виденном. Один сон был необычным: в нем я откуда-то знала, что я – царица. А вы, мистер Рамзи, – или человек, очень на вас похожий, – являетесь моим опекуном и защитником. А еще в этом сне я точно знала, что вы почему-то бессмертны.
Однажды вечером вы пришли в мои покои и принесли с собой одежды простой женщины. Вы сказали мне надеть их, чтобы мы с вами могли пройтись по моему царству, чтобы я взглянула на него другими глазами. Глазами простого жителя. Сострадательным, сочувствующим взглядом. И я повиновалась. Я повиновалась, потому что это сказали вы, мой бессмертный советник. И мы с вами отправились в город пешком.
Но, очнувшись от этого сна, я не смогла почти ничего вспомнить о том городе, как не смогла вспомнить и вашего лица. Осталось только ощущение, что я испытывала к вам великую любовь, уважение, благоговейный трепет. Вдохновленная этим сном, я написала по его мотивам целый роман и опубликовала его. И тут я встречаю вас на торжественном приеме и понимаю, что тем человеком из сна, моим бессмертным советником были вы. Вы можете меня понять?
Видите ли, я пересекла океан, потому что вы стали появляться и в других моих снах. Уже совсем недавних. В кошмарных снах. А потом мне в руки попала газетная вырезка с вашей фотографией. И я вас узнала. Однако лишь тогда, когда я впервые увидела вас вживую, во плоти, я вдруг осознала, что вы являетесь тем недостающим фрагментом из моего старого сна, который я помню всю свою жизнь. Поэтому сейчас я и хочу у вас спросить – как такое возможно? И могло ли так случиться, что это был не просто сон?
Рамзес задумался. Если так пойдет и дальше, если его подозрения относительно того, что привело Сибил Паркер сюда, оправдаются, то очень скоро у него просто не будет другого выхода, кроме как признаться Бектатен в своем преступном воскрешении Клеопатры. Но взгляд, брошенный на него Джулией, призывал его ответить этой женщине как можно более честно, насколько это возможно.