– Да, Сибил Паркер, это было больше, чем просто сон. Городом тем была Александрия, и я действительно был вашим бессмертным советником. А сами вы были Клеопатрой.
Это известие поразило ее как удар молнии, и она вцепилась в руку Джулии. В какой-то момент даже показалось, что она может потерять тонкую связь с этим временем и этим миром, погрузившись в свои грезы так глубоко, что уже никогда не сможет вернуться к действительности. Она изо всех сил старалась сконцентрироваться и игнорировать обширную территорию чужих воспоминаний, ощущений и голосов.
– Это не сон, – подтвердил Рамзес. – Это воспоминание. Воспоминание из прошлой жизни.
– Из вашей прошлой жизни? – с ужасом прошептала Сибил.
– Нет, – ответил он. – Из моей продолжающейся жизни, потому что я на самом деле бессмертен и живу уже тысячи лет. А то, что вы испытали сегодня на нашем торжестве, стало для вас несравненным опытом.
– Что вы имеете в виду? – не поняла она.
– Сегодня вы впервые увидели человека, с которым были знакомы в прошлой жизни. Причем увидели не реинкарнированную версию того человека, а его самого. Во плоти. А такой жизненный опыт уже сам по себе является достаточно мощным толчком, чтобы превратить ваш зыбкий расплывчатый сон в связное воспоминание.
– Так вы… Вы из… прошлой жизни?
– Верно.
Сибил ошеломленно покачала головой, и Джулия положила ладонь ей на лоб, чтобы как-то успокоить ее. И снова показалось, что Сибил может потерять связь с действительностью, что ее зовет к себе сумеречная неизведанная страна грез. Но она снова удержалась, ухватившись за стоявшую перед нею цель: жить в настоящем. Жить, думать, познавать все в данный момент, здесь и сейчас.
Некоторое время все молчали, и в тишине был слышен только шум прибоя.
Ощущение смирения успокоило Рамзеса. Ему не нужно было оборачиваться на Бектатен, чтобы понять, как великая царица восприняла эту новую информацию. Никто в этой спальне лучше Рамзеса не понимал сути всех прерогатив древних монархов, окутывавшего их ореола богоподобного существа, а также той скорости, с которой они могли принимать решения или действовать. «Но я ведь тоже монарх, – подумал он. – Я рожден и воспитан монархом, я с рождения облечен властью, и я должен защищать не только себя, но и мою возлюбленную Джулию. Что бы ни случилось, я останусь тем самым Рамзесом, которым был всегда».
– А те, другие ваши сны, – осторожно начала Джулия. – Те, которые снились вам в последнее время и в которых вы тоже видели Рамзеса. Опишите нам их.
– В первом из них я как будто выходила из темноты, из мрака самой смерти. Я видела вас стоящим надо мною, а потом я потянулась к вам, но мои руки… это были руки скелета, и вы пришли в ужас.
– Боже мой, – прошептала Джулия. – Каирский музей. Практически так же, как это происходило на самом деле.
– Во втором сне на меня из темноты ночи летели два поезда, потом вдруг – взрыв и огонь. Ослепительный огонь со всех сторон. А в третьем… – начала Сибил и на мгновение остановилась. Сейчас слезы уже вовсю лились по ее щекам, но, несмотря на это, она все равно отважно пыталась припомнить все подробности. – Я отобрала жизнь. Мои руки. Мои руки сомкнулись на горле какой-то женщины, и я отняла у нее жизнь. Складывалось впечатление, что я сама не понимаю, что делаю. А тот факт, что я способна отобрать чью-то жизнь голыми руками, шокировал меня, сбил с толку… – Это, похоже, было для нее уже слишком, и она замотала головой, словно стараясь прогнать страшные мысли.
– В точности, как я и предполагала, – сказала Джулия.
Она взглянула на Рамзеса, но тот не мог вымолвить ни слова.
Чувство вины парализовало его, перекрыло горло плотным удушливым комком. Потому что все повторялось, это было еще одним результатом преступления, совершенного им в Каирском музее, преступления против жизни и смерти, против естества природы, против судьбы. Они были бесконечными, последствия того его поступка; теперь они нанесли удар по этой несчастной смертной женщине, а его необдуманные действия были раскрыты перед могущественной царицей, о существовании которой он до сегодняшнего дня ничего не знал. В этот момент он не мог ничего ни сказать, ни сделать, лишь взять Сибил за другую руку и попытаться успокоить ее. Когда он повернулся к Джулии, на его лице читалась уверенность и сила – каменная маска монарха, предназначенная скрыть хаос, бушевавший внутри него.
Джулия одной рукой обняла Сибил Паркер за плечи и прижала ее голову к своей груди. Ей хотелось со всей нежностью поддержать эту женщину, лежавшую перед ними на роскошных тонких простынях и шелковых постельных подушках.
– Наша Клеопатра из Каирского музея больна, – пояснила Джулия. – Сегодня в той копии римского храма она едва могла стоять. И ходила тоже с большим трудом. Кожа ее горела, а глаза сияли нездоровым блеском. У нее были все признаки человека, принимавшего эликсир, – жизнеспособность, физическое здоровье. Но изнутри ее подтачивал недуг. Она сказала мне, что болезнь кроется глубоко в ее сознании. И когда тот пьяный мужчина набросился на вас, Сибил, она, похоже, ощущала это нападение на себе, каждый импульс. Между вами двоими существует какой-то контакт, жизненная связь, пробудившаяся в тот момент, когда Клеопатра в Каирском музее открыла свои глаза.
– Когда я пробудил ее, – уточнил Рамзес, – чего мне не следовало делать никогда. – Глубоко вздохнув, он поднял глаза к потолку. – Эти ваши последние сны, мисс Паркер, – продолжал он, – все эти ночные кошмары были связаны с той воскресшей Клеопатрой, которая бродила по Каиру несколько месяцев тому назад. И с момента ее пробуждения между вами установилась определенная связь.
Он сокрушенно покачал головой, ему вспомнились рассуждения Джулии о лишенных души клонах, и это только усугубило его чувство вины от содеянного.
– Потому что вы, Сибил, и есть та самая возрожденная Клеопатра, – возбужденно заключила Джулия. – Вы являетесь тем сосудом, тем физическим телом, в котором живет ее истинная душа.
– Но ты не знаешь этого наверняка, Джулия, – возразил Рамзес. – Это может быть правдой, но может и не быть. Ты рассуждаешь о вещах, в которых не может быть уверен никто.
Какая тоска, какая боль переполняла его сердце! Что вселилось в него, когда он стоял там, в музее, с флаконом эликсира в руке? Тогда он был человеком в самом трагическом смысле этого слова, суетливым и несовершенным человеческим существом, которое боролось с соблазном использования божественной силы и своим сердцем, разбитым любовью.
– Ты говоришь, мы этого не знаем наверняка? – переспросила Джулия. – Но, Рамзес, какое еще может быть этому объяснение? Эта возрожденная Клеопатра – просто досадное недоразумение, прискорбное заблуждение, и я всегда это говорила. Она не должна была существовать. Истинная душа Клеопатры, царицы Египта, уже давно отправилась в свое бесконечное путешествие, оживая и умирая во множестве других людей, пока наконец не возродилась в американке Сибил Паркер, наделенной глубинной добротой и человечностью. И этот клон, двойник, в отчаянии тянется к душе Сибил Паркер, потому что сам он своей души не имеет. И в то время когда Сибил извлекает из этого выгоду, клон постепенно впадает в прострацию.
– Так вы считаете, что я извлекаю из этого выгоду? – шепотом спросила Сибил.
Джулия не нашлась, что ответить на это замечание, и смутилась из-за того, что не смогла быстро найти правильные слова, чтобы объяснить то, что имела в виду.
– Эти видения донимали меня, – сказала Сибил, – многие из них были страшными и пугающими. И действовали на меня парализующе. Они атаковали меня в общественных местах, ставили меня на колени в буквальном смысле этого слова. То, что когда-то было ночными кошмарами, начало преследовать меня и днем. Вы описывали процесс, в котором одна из нас поднимается за счет того, что другая низвергается. Но это совсем не то, что я испытывала тогда, Джулия. И не то, что испытываю сейчас.
– Может быть, – вмешался Рамзес. – Но не считаете ли вы, что все это стало более реальным, когда вы приблизились друг к другу? И более интенсивным? Если я правильно использую это современное слово.
– Да. Определенно.
– А после сегодняшнего дня, когда вы с ней обе оказались на территории одного поместья, не изменилась ли каким-то образом природа вашей связи?
– Она изменилась в ту же минуту, как только я приехала в Лондон. Это ощущалось как… как будто мы с ней внезапно почувствовали необычную связь между собой, которую часто описывают как связь между близнецами. Я, например, чувствовала боль, которая приходила словно из ниоткуда. Была не способна уснуть, несмотря на страшную усталость. И еще эмоции. На меня неожиданно волнами накатывали сильные эмоции, никак не связанные с тем, что меня окружало в тот момент. Словно мне вдруг открывалось то, что чувствует другой человек.
– Она никогда не спит, – пояснил Рамзес. – Как и все остальные, кто принял тот эликсир. Мы можем лишь ненадолго насладиться своего рода дремотным состоянием, но это не настоящий сон. Вы с ней принципиально разные. Но тем не менее вы связаны таким образом, что ваши столь различающиеся натуры сражаются друг с другом.
– Но тогда мы должны убедиться, что для нее это выглядит точно так же, – заявила Сибил, как будто это было совершенно логичным предложением. – Мы должны отыскать ее и привезти сюда. Если это место с его обитателями, проявившими ко мне сочувствие, стало прибежищем для меня, может быть, мы сможем приютить тут и ее тоже?
Наступило молчание.
– В одном моем сне, в котором мы с ней разговаривали, – продолжала Сибил, – она спросила меня: «Ты та самая, кто вселился в меня?». Ее ведь сейчас удерживают где-то в плену, верно?
Сибил с тревогой вглядывалась в их лица. И то, что она в них увидела, испугало ее.
– Вы ведь поможете мне найти ее, правда? – неуверенно спросила она. – Или я прошу слишком многого? И ваше участие ограничится тем, что вы помогли мне? Это конец всему?
Рамзес улыбнулся – это была слабая, невеселая и даже печальная улыбка. После всего, что довелось пережить этой женщине, она теперь еще и хотела помочь возрожденной Клеопатре. Здесь, в окружении бессмертных, оказавшись посвященной в их откровения, которые должны были потрясти ее до глубины души, она думала о другой, несущей абсолютное зло женщине, которую он возродил к жизни, причем в представлении Сибил это было совершенно естественно, как будто другого пути просто не существовало. «В том-то все и дело, – подумал он. – Они с ней настолько тесно связаны, что она просто не может думать по-другому».