– Но ты легко мог прогнать их и вернуться в свой сон, – возразила она.
– Я объяснил вам свои мотивы. Чего еще вы хотите от меня?
– Ты солгал мне о своих детях. Я наблюдала тебя среди них. Нет, тобой руководила не любовь. Ты обращался с ними как с неполноценными или рабами. И эликсир ты искал исключительно для себя, а вовсе не ради них.
– Вы задаете мне вопросы, ответы на которые у вас готовы заранее. Зачем тогда спрашивать? И зачем оттягивать момент, которого вы столько ждали? Превратите в прах и меня! Накажите меня раз и навсегда за то, что вы называете предательством. Чтобы и наша с вами история тоже уснула навеки.
– Я хотела тебя уничтожить? Чушь! Ты был одержим одной недостижимой целью. И потратил подаренные тебе тысячелетия на существование, полное унижений и зависти, чтобы заполучить то, что тебе никогда не принадлежало. Ты не смеешь командовать мной ни здесь, ни где-либо еще.
– Нет. Я дал вам свои объяснения, а вы перекрутили их по-своему, чтобы оправдать то, что намереваетесь сделать.
– Да как ты посмел! – воскликнула она. – Как смеешь ты отзываться обо мне как о человеке настроения, которым движут только эмоции? Ты устроил мятеж, не имея четкого плана. Не имея ни малейшего понятия, что ты крадешь. Поддавшись зависти и гневу, ты позволил здравомыслию покинуть твой разум. Ты ни разу не спросил себя, что необходимо армии, чтобы быть непобедимой. Ты никогда не задумывался над тем, что сделать, чтобы солдат оставался преданным тебе, даже когда у него не будет нужды в пище, оружии или крыше над головой. Ты наивно полагал, что они вечно будут почитать тебя как человека, из рук которого они получили величайший из даров – бессмертие, – и что благодаря исключительно этому ты будешь в их глазах живым богом, а не просто расчетливым воришкой.
Но тот, прежний Сакнос, которого я знала и который верой и правдой служил мне, обязательно задался бы этими вопросами. Он поощрял бы меня искать ответы на них, как если бы это я пришла к нему с таким планом. А тот, кто ворвался в мои покои, заставив мою собственную стражу обратить свое оружие против меня, это был совсем другой человек. Поэтому я не позволю тебе здесь, стоя передо мной, рассказывать мне, что таким, каким ты стал, тебя сделала любовь к твоим «фрагментам»! Ты изменился за тысячи лет до их создания. И случилось это тогда, когда лишь сама мысль о бессмертии стала сводить тебя с ума, задолго до того, как твоих губ коснулась хотя бы капля эликсира.
– Я не стою перед вами. Я сижу и делаю это из страха перед вашими кинжалами и ядами.
– А я стою перед тобой из страха, что ты не сможешь сказать правду о себе, потому что ты сам этой правды о себе не знаешь.
– Так поделитесь ею со мной, моя царица. Дайте мне мою правду, даже если не хотите раскрыть правду о себе.
– Мою правду ты знал всегда.
– Ложь! – внезапно крикнул Сакнос. – Через восемь тысяч лет формула эликсира по-прежнему остается величайшей загадкой в истории человечества, а вы храните ее в тайне. И продолжаете охранять ее, как будто это обычный старинный свиток.
– А что бы ты сделал, если бы я открыла тебе этот секрет? – спросила она. – Что бы ты сделал, если бы твой план удался?
– Я бы сотворил богов на земле.
– Да, – прошептала она. – Ты так бы и поступил. А чтобы достичь этого, ты бы уничтожил всех, кто, в твоем понимании, не является богоподобным. Ты бы использовал это снадобье, чтобы защитить наш дворец от всех остальных, превратив его в крепость. Ты бы разбил наше царство на миллион кусочков, достаточно мелких, чтобы они послушно лежали у твоих ног, как лепестки роз. Ты бы взял открытый мною сверхъестественный феномен и использовал бы его, чтобы раздробить Шактану, создав свое царство из того, до чего ты смог бы дотянуться своими руками. И ты знал, что, пока я на троне, я не допущу ничего подобного. Вот почему ты сразу поднял оружие против меня, как только узнал о существовании эликсира.
– И тем не менее вы все это время позволяли мне жить, – заметил он.
– Я все лелеяла надежду. Я думала, что человек, в распоряжение которому дана вечность, в один прекрасный день осознает свою истинную сущность и пожелает улучшить ее. Но столетия проходили за столетиями, а ты лишь доказывал, что все мои надежды тщетны.
– Какое сожаление по моей душе! – криво ухмыльнулся он. – Это держит вас в плену, как некоторых удерживает пристрастие к крепким напиткам.
– Так и есть, Сакнос. Но теперь я освободилась от этой одержимой зависимости. И поэтому дарую тебе свободу.
Рамзес с трудом сдержался, но промолчал, а Джулия рядом с ним вся напряглась и еще крепче сжала рукоятку своего кинжала.
– Свободу? – с изумлением переспросил Сакнос, выражая своим вопросом то, что не посмел сказать Рамзес.
– Да. Свободу в принятии тобой окончательного решения.
В дверях позади Сакноса появились Энамон и Актаму с кинжалами наперевес. Но они встали достаточно далеко друг от друга, чтобы Сакнос мог пройти между ними, если захочет выйти из зала.
Словно не веря такому внезапному повороту событий, Сакнос медленно поднялся на ноги и оглядел всех присутствующих, по очереди переводя взгляд с одного на другого. Казалось, он был поражен выражением замешательства на лицах Рамзеса и Джулии, как будто то, что они ничего не знали об этом плане царицы, являлось для него гарантией, что это не ловушка.
Окончательное решение.
Что Бектатен при этом могла иметь в виду?
– Вы отпускаете меня тогда, когда отобрали у меня все, – сказал он. – Моих детей, моих собак…
– Твой дом на месте. Собаки тоже там. Хотя теперь они уже не будут такими покорными в твоих злодействах, как прежде. А принятие решения ожидает тебя по другую сторону моста, по которому тебя принесли сюда. Все в твоих руках. Так что ступай, пока я не передумала.
Все молчали. В тишине раздавалось только потрескивание огня в камине и шум прибоя, но затем к ним присоединился еще один звук – это был смех Сакноса, тихий и гортанный, язвительный и полный презрения. В ответ Рамзес грозно сжал рукоять кинжала. Постепенно этот рокочущий смех перешел в истерический хохот, и Рамзес решил, что этот человек просто лишился рассудка.
На лице Бектатен отразилась ярость, но она все равно не отдала Сакносу приказ немедленно уходить.
– Это трусость, Бектатен, – наконец произнес Сакнос, тяжело дыша от собственного демонического смеха. – Вы убиваете с безопасного расстояния, а так поступают только трусы. Вам невыносимо даже видеть, как ваши люди сломят мое сопротивление. Вы трусливый малодушный человек, Бектатен, и были такой всегда. Трусливая правительница, которая в своем царстве никогда не могла схлестнуться со злом лицом к лицу.
– В моем царстве было только одно зло. И это был ты. И тебе я противостояла на протяжении тысяч лет. Я наблюдала, как гибнут твои дети, с расстояния в несколько шагов. Гибнут один за другим. При этом я не устранялась, не пряталась. Ты же, наоборот, послал своих детей одних выполнять твой приказ, оставаясь в своем поместье в безопасности, – произнесла она и глубоко вздохнула. – А теперь уходи отсюда. И помни, что с этого момента я окончательно порываю с тобой.
Джулия судорожно сжала руку Рамзеса: приказ Бектатен вызвал в ней такое чувство протеста, что она была готова закричать. В своем порыве она не увидела того, что успел заметить Рамзес, когда Сакнос повернулся спиной к камину и ступил под более ровный свет, струившийся от электрической люстры у него над головой.
– Что ж, тогда прощайте, моя царица, – прошептал Сакнос.
Бектатен ничего не ответила.
Сакнос отвернулся от нее и прошел между ее стражами, которые последовали за ним. Бектатен тоже пошла вслед за этой маленькой процессией. Рамзес хотел присоединиться к ней и сделал уже шаг вперед, но Джулия вцепилась ему в руку, остановив его.
– Рамзес, она не может отпускать его отсюда! – взволнованным шепотом торопливо произнесла она. – Она не должна этого делать!
– Его глаза, Джулия, – прошептал он в ответ. – Ты обратила внимания на его глаза?
40
За дверью свирепо дул сильный ветер. Усеянное звездами небо было еще темным, но на востоке уже начали пробиваться первые лучи восходящего солнца. Наступила пора предрассветных сумерек, когда на улице уже достаточно хорошо видно, чтобы можно было не пользоваться фонарем или факелом.
Проходя мимо сада, доставившего ему столько горя, он замедлил шаг и взглянул на заросли в цветах, шуршащие на ветру листвой.
Все, кто шел за Сакносом, остановились: Энамон с Актаму, следовавшие за ним по пятам от порога главного зала; Бектатен в нескольких шагах позади них; и наконец замыкали группу Рамзес с Джулией, по-прежнему сжимавшие в руках свои кинжалы, лезвия которых они после своего возвращения окунули в зелье из удушающей лилии.
Рамзес оглянулся на замок.
Наверху Сибил открыла окно своей комнаты. Ветер развевал ее золотистые волосы, и ей приходилось придерживать одной рукой воротник своей ночной сорочки на груди. Слышала ли она их разговор в главном зале? А если и так, то поняла ли, что происходит? Как бы там ни было, сейчас она молчала. Казалось, она догадывается, что эти странные проводы имеют большое значение для всех.
Сакнос медлил, и Рамзес ожидал, что он что-то скажет на прощание. Но тот промолчал.
Затем он, все так же молча, двинулся в сторону ворот внутреннего двора, которые были оставлены для него открытыми.
Дойдя до подвесного моста, он для уверенности взялся обеими руками за веревочные поручни и пошел через пропасть. Медленно. Осторожно. Доски моста под ногами были связаны между собой очень плотно, образуя почти сплошной настил, однако вся конструкция все равно мерно раскачивалась на ветру. Брызги от разбивающихся глубоко внизу волн образовывали облако водной пыли, от которой деревянные доски постоянно были скользкими.
– Рамзес, – взволнованно прошептала Джулия. – Рамзес, она не может…
– Спокойно, Джулия, терпение, – так же шепотом успокоил ее фараон. – Терпение, любовь моя.