Квинт дополз до спальни и рухнул на кровать. Через некоторое время сидр подействовал, и ему немного полегчало. По крайней мере он снова мог думать.
Черт подери, он не хотел убивать эту тупую бабу, не хотел? Это и вправду был несчастный случай.
В тот вечер, когда он узнал от Стритча о побеге Ханны, Квинт вернулся домой и поднял Мэри с постели.
– Твоя тупая девка сбежала!
Мэри хлопала глазами, пытаясь проснуться, потом в ее взгляде промелькнула тревога.
– Ханна? Ханна сбежала?
– Ханна? Да, Ханна! – передразнил ее Квинт. – Так ведь зовут твое отродье, а? Как же она меня подвела, когда сбежала…
– Подвела? – простонала Мэри. – Ты о ней хоть чуть-чуть беспокоишься? Ее могли захватить дикари и убить!
– Ну ты и дура баба! Тут краснокожих давным-давно нет. Сквайр Стритч думал, может, ты знаешь, что случилось. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что он прав. Где она? Где эта неблагодарная девка?
Теперь Мэри плакала, по ее лицу текли слезы.
– Я не знаю, где она!
– Врешь, баба! Она твое отродье. Ты с самого начала противилась тому, чтобы она работала по договору. Так где ты ее прячешь? – Он с размаху ударил жену по лицу.
От удара женщина заплакала и пошатнулась. Она стояла между Квинтом и дверью, поэтому смогла быстро выбежать в соседнюю комнату. Он бросился за ней.
Длинные распущенные волосы Мэри развевались у нее за спиной. Квинт прыгнул вперед, и ему удалось вцепиться в них пальцами. Дернувшись, словно норовистая лошадь под натянутыми поводьями, Мэри замерла как вкопанная. Квинт развернул ее к себе лицом и занес сжатый кулак. Она завизжала.
– Хватит ныть, говори, где эта сучка, или я тебе так врежу, что как дышать забудешь!
– Не знаю, Сайлас, клянусь, не знаю!
– Врешь, баба, знаю, что врешь!
И тут Квинт, не думая, ударил ее кулаком в подбородок. Она пролетела на другой конец комнаты, голова ее с глухим стуком ударилась о стену, Мэри осела на пол.
– Женщина?
Мэри не шевелилась. Через пару секунд он легонько ткнул ее носком башмака. Никакой реакции. Квинт опустился на колени и оттащил ее от стены. Голова ее безжизненно болталась. Он пощупал пульс: сердце не билось.
Квинта охватила паника. Он встал и попятился. Потом повернулся, решив, что надо бежать из комнаты и из дома, но на пороге остановился. Квинт знал, что, если он убежит и оставит ее лежать вот так, он обречен. К нему вернулась способность соображать. Квинт воротился в дом, и его расчетливый ум начал обдумывать положение, в котором он оказался.
Через некоторое время Квинт взял Мэри за ноги и вытащил наружу к ступенькам у черного входа. Он положил ее тело так, что голова лежала на земле.
Потом Квинт бросился будить соседей.
С властями проблем не было. Рассказ Квинта о том, что Мэри поскользнулась на лестнице, когда шла в отхожее место, приняли за чистую монету. В этом районе люди каждый день умирали от болезней и несчастных случаев. Никому особо не было до этого дела.
Теперь, лежа на кровати, Квинт плакал от бессилия. Не по умершей жене: она давно уже стала бесполезной. В последнее время ей стало все труднее находить работу в богатых домах, отчего упал их и без того скудный доход. Единственное, что оставалось ценного – это ее сучка Ханна, и Мэри день и ночь пилила его с того дня, как он отдал Ханну в услужение.
Нет, плакал Квинт от жалости к себе.
Как он теперь будет добывать деньги на еду и выпивку?
Недели после смерти Мэри выдались тяжелыми. Амос Стритч запретил отпускать в долг Сайласу Квинту и даже не пускал его на порог таверны «Чаша и рог». Хуже того, Стритч отказывался объяснять, почему Ханна все еще в «Малверне». Теперь, когда хозяин таверны знал, где находится Ханна, Квинт был уверен, что Стритч продал девушку Малколму Вернеру. Если это так, Квинт считал, что ему должно что-то причитаться. Однако Стритч упорно отказывался говорить на эту тему и ревел, чтобы Квинт убирался вон.
«Так что же мне делать?» – думал Квинт.
Работу он найти не мог. Жители Уильямсбурга больше не доверяли ему работу хотя бы на день. Они не сочувствовали Квинту и не верили, что спина у него так уж болит.
А Ханна… кто-нибудь поверит ее обвинениям?
Квинт покачал головой и сел. Настроение у него внезапно улучшилось. Кто поверит слову служанки по договору, которой-то и рядом не было, когда все случилось? Пусть даже если сейчас она устроилась в таком шикарном поместье.
Вот в чем вся штука. Если она там живет, значит у нее должен быть доступ к каким-то деньгам. Когда уляжется злоба и утихнет горе, она, конечно же, более благосклонно отнесется к его мольбам. И уж, разумеется, не допустит, чтобы ее бедный старый отчим голодал!
Он вытянулся на кровати и стал строить хитроумные планы, как выудить у нее деньги.
Глава 8
– Однажды жил-был на Юге человек по прозванию Великий Джон-Победитель, – говорила Бесс. – Это был, как бы лучше выразиться, настоящий человек. Был он рабом на одной из плохих плантаций. Белые люди там такие, что их и змеи не кусают, это они кусали ниггеров. Белые люди там такие злые, что убивают ниггеров лишь для того, чтобы поспорить, вперед он упадет или назад. А если упадет не туда, куда надобно, они идут и порют мать мертвого ниггера…
Ведя свой рассказ, Бесс украдкой поглядела на Ханну. Все дети, слишком маленькие для того, чтобы работать в поле, собрались в полукруг перед Бесс, сидевшей на ступеньках кухни. Ханна сидела, обняв за плечи Дики, и слушала рассказ с таким же увлечением, что и остальные.
Это порадовало Бесс. Прошло уже две недели с тех пор, как девушка съездила в Уильямсбург и узнала, что ее мать умерла и похоронена, а ей об этом ни словечка не сообщили. С того дня Ханна бесцельно слонялась по дому и то и дело плакала.
По мнению Бесс, смерть матери обернулась благом для Ханны. Скорее всего, тайна негритянской крови в девушке умерла вместе с ее матерью. Разумеется, эта ничтожная белая мразь Сайлас Квинт ничего об этом не знал, иначе ни за что бы не женился на матери Ханны.
По недоумевающим лицам глядевших на нее детей, Бесс поняла, что замолчала. Она откашлялась.
Один из детей помладше спросил:
– Бесс, а почему его звали Великий Джон?
– Я ведь уже сказала, детка, потому что он был настоящий человек. Кто-то говорит, что он был очень большой. Кто-то из видевших его рассказывает, что он был не больше обычного человека. И все равно он был очень высокий. Я прекрасно помню одну историю о Великом Джоне. Похоже, хозяин плантации, где Великий Джон был рабом, любил поиграть и всегда втягивал Джона туда, где можно сделать ставки. Так вот, Джон всегда выигрывал для своего хозяина, но делал все по-своему. И вот однажды его хозяин разговаривал с другим белым, и они начали хвалиться своими рабами. Другой белый говорит: «У меня есть ниггер, который побьет любого ниггера!» А хозяин Джона отвечает: «Моего Джона никто не побьет. Ставлю на него пятьдесят фунтов против твоих».
Так вот, другой белый согласился, и они порешили, что бой будет в субботу утром в городе ровно через месяц. Народ съезжался и сходился со всей округи, как на ярмарку. Приехал даже губернатор штата с женой и дочкой. А уж сколько ставок сделали!
Другой плантатор привез своего ниггера пораньше, часа за два до боя. Говорят, что ниггер был очень здоровый. Такой здоровый, что по ночам приходилось ему нагибаться, чтобы о звезды не удариться. С полдесятка белых дам как его увидали, так в обмороки и хлопнулись. Когда хозяин Джона увидел того ниггера, то понял, что проиграл пари. Того ниггера никому не дано было побить!
А Джон не показывался, пока до боя не осталось несколько минут. А когда тот ниггер разделся и приготовился биться, вышел Джон, разодетый как король колоний. В черных сапогах, ярко-красных штанах, в белой рубахе с кружевным воротником, в модной шляпе и с тростью с золотым набалдашником.
А потом он проделал такое, что у всех дух захватило. Подошел туда, где сидел губернатор с женой и с дочкой, замахнулся и ударил девочку прямо по лицу. А потом еще раз. Все белые пришли в ужас и повесили бы Джона на первом же суку, если бы еще кое-что не случилось.
Другой ниггер, с которым Джон должен бил биться, увидел, что сотворил Великий Джон, и пустился наутек. Убежал так далеко, что больше его никто не видел.
Бесс умолкла, ожидая обычного вопроса. Его задал один из ребятишек.
– Бесс, а почему другой ниггер убежал?
– Ну, детка, – с улыбкой ответила Бесс, – когда он увидел, что произошло, он понял, что если Великий Джон такой плохой, что может ударить белую девочку, то сможет лупить его, когда ему заблагорассудится. А когда до белых, наконец, дошло, что Великий Джон всех перехитрил, они прямо с ума посходили и принялись хохотать. Особенно радовались те, кто поставил на Великого Джона. Его хозяин был доволен, потому как выиграл пятьдесят фунтов. Он половину выигрыша отдал губернатору, чтобы тот не особо сердился на Великого Джона за то, что тот ударил его дочку. Да уж, он был доволен Великим Джоном, так доволен, что несколько дней потом его не бил!
Когда ребятишки разбежались, Ханна подошла к Бесс, наклонилась и прошептала ей на ухо:
– Бесс, большего вранья я в жизни не слышала!
– Господи, дитя, я кристально честный человек, – с серьезным видом ответила Бесс. – Ты очень обижаешь старую Бесс, когда говоришь такое!
Ханна рассмеялась, покачала головой и отвернулась. Она направилась к конюшне. Не успела она сделать десяток шагов, как услышала гулкий смех Бесс. Ханна улыбнулась и пошла дальше.
Сегодня у нее настроение было лучше, чем во все дни после того, как она узнала о смерти матери. Печаль не прошла, но Ханна загнала ее в дальний уголок сознания. Но по-прежнему, ничуть не стихая, пылала злость на Сайласа Квинта. В глубине души Ханна была уверена, что мать убил именно он. Однако доказательств у нее не было, и, зная, что ей никто не поверит, Ханна держала эту злость при себе. Но она твердо себе пообещала, что когда-нибудь найдет спо