Все было, как он сказал. Ханна не испытывала недостатка в кавалерах. Они сменяли друг друга, многие по нескольку раз. Ханна танцевала, пока не закружилась голова от танцев и выпитого вина.
У одной из стен стоял длинный стол с разнообразными напитками, и Ханна то и дело велела кавалерам приносить ей бокальчик вина.
Вернер больше не приглашал ее танцевать. Он был везде и сразу, наблюдая, как обходятся с гостями. В вестибюле стояли столы с едой, а стол в столовой ломился от яств. Официального застолья не было, поскольку столовая была не в состоянии вместить даже малую толику гостей, так что они могли угощаться, где хотели.
Бал продолжался, веселье не стихало. Ханна танцевала, не обращая внимания на убийственные взгляды большинства женщин. Она еще немного выпила и то и дело выходила подышать свежим воздухом и что-нибудь перекусить. Обычно ее сопровождал галантный кавалер, отпуская ей льстивые комплименты и буквально засыпая остротами. Почти все они казались ей скучными. Из зала с ней выходили только холостяки, а женатые, как она поняла, не смели так далеко заходить. Вернер заметил, что она часто выходит на улицу, но никак не отреагировал.
И вот они встретились в вестибюле, где он спросил с нежной улыбкой:
– Веселитесь, дорогая?
– Просто наслаждаюсь. Чувствую себя принцессой. – Она нежно погладила его ладонью по щеке. – Бал просто чудесный. Спасибо вам за все.
– Уже поздно, – сказал Вернер, посерьезнев и ища глазами ее взгляд. – Бал продлится до утра. Однако гости ожидают, что мы удалимся. Теперь мы муж и жена. Они сочтут это странным, если мы останемся.
– Как скажете, дорогой, – прошептала Ханна. – Теперь я ваша.
Вернер пришел за ней, когда часы пробили полночь. Глаза его были немного затуманены, он нетвердо стоял на ногах. С начала праздника он не пил, так что наверняка много выпил за последний час.
Ханна гадала, в чем же причина этого. Может, он боялся того, что произойдет в спальне? Вспомнив Стритча и пьяного пирата, она мысленно улыбнулась при мысли о человеке, который робеет, укладывая ее в свою постель. В то же время она наполнилась нежностью.
– Пора удалиться, дорогая, – сказал он немного заплетающимся языком.
– Я готова, Малколм.
Когда они шли сквозь толпу гостей к лестнице, Ханна ожидала услышать от них колкие замечания. Гости как-то странно молчали. Однако Ханна знала, что они думают: мужчина собирается спать с девушкой, годящейся ему во внучки. Ханна тряхнула головой и взяла Вернера под руку, не обращая внимания на уставившиеся на них лица. Даже музыканты на мгновение перестали играть, и при отсутствии голосов тишина была почти пугающей.
Однако едва они подошли к двери спальни Вернера, как музыка снова заиграла. Постель была застелена, рядом с кроватью стоял небольшой столик с бутылкой вина, двумя бокалами и двумя горящими свечами.
Вернер, по-прежнему странно нервничавший, сразу направился к столику.
– Бокал вина, дорогая? Чтобы завершить вечер?
– Нет, думаю, воздержусь, дорогой. У меня от выпитого и так голова кружится.
Он взял в руки бутылку и собрался было налить, но замер и поглядел на нее.
– Возможно, ты права.
Потом поставил бутылку на место и наклонился, чтобы задуть свечи.
Все это немного удивило Ханну. Возможно, Вернер считает неприличным, чтобы муж и жена раздевались при свете? Пожав плечами, она быстро разделась догола, бросая одежду себе под ноги. Подошла к кровати на постаменте, оперлась о подставку для ног и забралась в постель.
Ханна лежала, чуть задремав, слушая шорохи снимаемой Малколмом одежды. Казалось, он раздевался необычно долго.
Наконец, она услышала его шаги, он лег, и кровать прогнулась под его весом.
Малколм протянул к ней руки. Когда его пальцы коснулись обнаженного тела, он отдернул руки, словно обжегшись.
– Ой, так вы голая?
– А разве это неверно? – озадаченно спросила она.
– Но я… понимаете, Марта… она всегда надевала рубашку. – Он торопливо добавил: – Я не то чтобы этого не одобряю. Почему бы вам и не раздеться…
Ханна протянула руку и коснулась его.
– Малколм, а вы в рубашке!
– Ну да, – неуверенно ответил он. – Хотите, чтобы я ее снял?
– Да!
Он вдруг рассмеялся, да так радостно, как она раньше никогда от него не слышала.
– Честное слово, вы правы!
Кровать затряслась, когда Малколм сдергивал с себя рубашку. Раздевшись, он приник к ней. Ханна почувствовала, как его мужское достоинство уперлось ей в бедро, и напряглась, ожидая, когда он ляжет на нее.
Вместо этого Малколм начал ее ласкать, нежно водя руками и касаясь ее, словно перышком. Он нежно ее целовал: целовал груди, соски, и она почувствовала, как они откликаются, набухают и твердеют. Когда он продолжил ее ласкать, Ханна ощутила, как тело медленно накрывает теплая волна, перераставшая в сладкую боль. Она хотела…
Она сама не знала, чего хотела.
Малколм поцеловал ее в губы, они раскрылись ему навстречу, их дыхание слилось в одно. Тело ее откликалось помимо ее воли, трепеща и дрожа там, где он его касался. По нервным окончаниям пробежал огонь, поселившийся внизу ее живота.
Доносившаяся снизу музыка, тихо звучавшая на фоне, казалась дивной полифонией с его ласками.
Ханна никогда не испытывала ничего подобного. Разве так все и должно быть? После испытанного со Стритчем ужаса она сможет получить удовольствие от близости?
Эти вопросы возникали где-то в далеких уголках ее подсознания. Все другие мысли сгинули под натиском эмоций, которые Малколм в ней пробудил.
Его нежные ласки длились долго, пока Ханна не раскинулась в вызывающей позе, окутанная розовым туманом то вскипавшего, то спадавшего наслаждения. Ханне казалось, что ее тело существует само по себе, что оно ждет, пока наслаждение достигнет невыносимого накала.
Потом она почувствовала, как Малколм двинулся и навис над ней. Он нежно вошел в нее и стал медленно двигаться, нагнетая в ней наслаждение.
Его дыхание вдруг сделалось хриплым и быстрым, и он задвигался все быстрее, а затем издал глухой стон, дернулся и ослаб, навалившись на нее.
Через мгновение Малколм прижался губами к ее губам.
– Я люблю вас, дорогая Ханна. Теперь я знаю, что никогда не пожалею, что женился на вас.
Он лег на спину и вскоре заснул, негромко похрапывая.
Ханна лежала без движения, охваченная разочарованием. Это все? И так будет всегда? Ее бросило в жар. Сладкая боль еще не ушла, она притупилась, но Ханна чувствовала какую-то смутную неудовлетворенность, ощущение чего-то незаконченного.
Она знала, что после произошедшего в ближайшее время не сможет заснуть. Ханна тихонько слезла с кровати, нашла халат и подошла к стоявшему у окна стулу, откуда могла слушать музыку и звуки бушевавшего внизу веселья.
В какое-то мгновение она ощутила искушение одеться и спуститься в бальный зал, однако здравый смысл взял верх. Так нельзя. Это не только шокирует гостей, но и опозорит Малколма.
Ее мысли путались, и она вдруг обнаружила, что думает о другом мужчине – высоком, подвижном, с черной бородой и пронзительно-ироничным взглядом черных глаз. О пирате по кличке Танцор.
Ханна резко привела себя в чувство. Какого черта она должна думать о мужчине, которого и видела-то всего один раз, да и то с минуту и при самых унизительных для нее обстоятельствах?
К своему изумлению, Ханна обнаружила, что тихонько плачет, плачет, сама не зная почему.
Глава 11
У Сайласа Квинта хватило ума не приближаться к особняку в открытую. Он сновал вокруг него, словно охотящаяся за курами лиса, прячась в кустах и полях.
Он в четвертый раз тайком кружил рядом с «Малверном». Узнав, что Ханна стала женой Малколма Вернера и хозяйкой плантации, Квинт стал мучиться противоречивыми чувствами: завистью, злобой и неким радостным предвкушением. Он завидовал удачливости Ханны и злился на то, что этой неблагодарной девке так повезло. Больше всего его коробило то, что она не пригласила на свадьбу его, своего бедного старого отчима и единственного родственника! О, он слышал, какая это была богатая свадьба – там было столько еды и выпивки, сколько можно только желать. В Уильямсбурге целый месяц только и разговоров было, что об этом трехдневном празднике.
Но сильнее всего Квинта томило предвкушение денег. Став женой богача, эта девка теперь получила доступ к его деньжищам. Она уж точно не откажется подкинуть бедному старому отчиму несколько монет. Если не из дочерней благодарности и не из жалости, то хоть – тут он хитро усмехнулся – в качестве платы за то, что он будет держаться от «Малверна» подальше!
Во время своих вылазок он узнал, что почти каждый день Ханна объезжала плантацию на огромном черном жеребце. Квинт приметил, что она обычно начинает прогулку с большого луга, тянущегося на юг от главного особняка.
И вот прохладным пасмурным осенним днем, когда в воздухе висела легкая дымка, он перелез через ограду и пробрался к месту, где Ханна обычно проезжала, держа в руке бутылку с остатками рома. Он опасливо поглядел на пасшихся на лугу животных. Квинт всегда боялся животных, особенно лошадей. Они такие непредсказуемые. Благополучно добравшись до огромного раскидистого дуба посреди луга, он уселся у толстого ствола и для храбрости хлебнул из бутылки. Он пил из нее, пока та не опустела, и время от времени оглядывался по сторонам.
А если девка вдруг сегодня не поедет кататься? Из Уильямсбурга его подвез на телеге какой-то фермер, и лошадь плелась с черепашьей скоростью, поэтому он немного припозднился.
Квинт почти задремал, когда услышал громкий топот копыт. Он выглянул из-за ствола дуба и увидел с грохотом несущееся по лугу черное чудовище с Ханной в седле. Похоже, они направлялись прямо к дубу.
Квинт выждал, пока конь и всадница не оказались в нескольких метрах от него, потом, взбодренный ромом, вышел из-за дерева. Он встал прямо на их пути, расставив руки.
Лошадь заметила его и резко остановилась, заржав, встав на дыбы и забив копытами. Ханна с трудом удержалась в седле.