Конечно, Великому Джону не хотелось верить, что с ним говорит черепаха, так что он сделал вид, что ничего не слышал. Но когда он в следующий раз пришел с ведрами за водой, черепаха снова сидела на бревне. Джон сказал: «Устал я таскать воду каждый день». А черепаха отозвалась: «Великий Джон, слишком много ты болтаешь!»
Великий Джон бросил ведра и побежал к хозяйскому дому, где рассказал массе, что у реки живет черепаха, которая с ним говорила. Масса долго смеялся, сказав, что Джон, наверное, повредился умом. Но Джон не унимался: черепаха с ним говорила. Он захотел, чтобы масса сходил и сам все увидел.
Наконец, масса сказал, что пойдет, но наказал Джону, что если черепаха не заговорит, то он задаст Джону хорошую взбучку. Они вместе пошли на реку. А черепаха, конечно, сидела себе на бревне, спрятав голову под панцирь, только глазки-бусинки оттуда глядели.
Джон говорит черепахе: «Скажи массе то, что мне сказала». Джон просил и умолял, чтобы та заговорила. А черепаха ни в какую. И вот масса отвел Джона в амбар и хорошенько выпорол. Потом сказал, что Джон будет таскать ему воду каждый день за то, что наврал.
На следующий день Джон с ведрами пошел к реке. Черепаха сидела на бревне, высунув голову. Джон не обращает на нее внимания и бормочет: «Наверное, мне это все почудилось. Любой дурак знает, что черепахи не разговаривают. Из-за этого мне всю спину в кровь располосовали!»
А старая черепаха поднимает голову и говорит: «Великий Джон, разве я тебе не сказала, что слишком много ты болтаешь?»
Бесс громогласно расхохоталась, дети рассмеялись вслед за ней и захлопали в ладоши. Бесс встала.
– Вам давно пора спать, малышня. Брысь отсюда!
Она дождалась, пока дети разбегутся, потом подошла к Ханне, которая так и сидела, обхватив руками колени. В конце рассказа Бесс она лишь слабо улыбнулась.
Миссис Ханна ждет ребенка.
Ханна рассказала об этом Бесс незадолго до Рождества. Она вся сияла, когда обняла повариху и поцеловала ее в щеку.
– Это ребенок Майкла, Бесс! Он будет носить фамилию Вернер и станет ребенком любви!
Бесс почувствовала, что надо добавить в голос предостерегающих ноток.
– Милая, а ты уверена, что масса Майкл вернется? Если же нет и он не женится на тебе, то у тебя будет ребенок-бастард. Белые люди этого не одобрят.
Ханна с жаром возразила:
– Майкл вернется. Я это знаю! Он любит меня! Я уверена! И ношу под сердцем доказательство этого!
Бесс хотела сказать ей, что носить ребенка мужчины не всегда означает, что он ее любит, но промолчала.
Ханна снова обняла ее.
– Рождество мы в «Малверне» отпразднуем весело и широко! Не как в прошлом году, после смерти Малколма.
Это и вправду было веселое Рождество. Все еще сияя от радости, Ханна подарила затейливые подарки всем обитателям плантации, потом устроила звонкий праздник. Она даже подумывала дать рождественский бал, но Бесс и Андре отговорили ее от этой идеи.
Но между тем неделя проходила за неделей, а вестей от Майкла все не было, не было даже намека, где он может находиться. Ханну обуяла хандра, она впала в уныние.
Однажды Бесс увидела, как она тихо плачет.
– Я ошиблась, Бесс! Он меня не любит. Я была ему лишь игрушкой на одну ночь! Да простит меня Бог, но я жалею, что ношу его ребенка!
Ханна начала колотить себя кулаками по животу. Бесс обняла ее и принялась ласково утешать.
– Тише, девочка, тише. Ты навредишь и себе, и ребенку. Потом пожалеешь, уж поверь на слово старухе Бесс. Все образуется, не переживай ты так.
Но все было не так уж хорошо. Ханна впала в еще большее уныние, и Бесс ничем не могла ее подбодрить.
– Пора тебе спать, девочка. В твоем положении нельзя на холодную улицу выходить, – строго сказала Бесс.
Ханна вздрогнула и подняла глаза.
– Что? Ах да… Забавная история, Бесс. – И неуверенно улыбнулась.
Бесс помогла ей встать, и Ханна опиралась на ее руку всю дорогу по крытому переходу из кухни в хозяйский дом, а потом поднимаясь вверх по лестнице до спальни, где Бесс помогла ей лечь.
«Она прямо как старуха, – мрачно подумала повариха, – а ведь ей еще и двадцати нет. Она будто раньше времени постарела. И куда делся весь ее праздничный дух? Даже в ужасные времена в таверне “Чаша и рог” в ней было больше жизни».
Бесс надеялась, что вскоре случится что-то такое, от чего Ханна сделается прежней, такой, какой Бесс знала ее раньше.
Когда Бесс укрыла ее одеялом до подбородка, Ханна уже спала. Бесс поворошила угли в камине, подкинула еще дров. Вздохнула и наклонилась ко лбу хозяйки.
– Спи сладко, дорогая, и пусть завтра будет лучше, чем сегодня.
Бесс вышла из комнаты и спустилась до половины лестницы, когда в парадную дверь кто-то гулко постучал, громкий голос прокричал что-то нечленораздельное. Из столовой выбежала Дженни, выпучив глаза.
Взмахом руки Бесс отправила ее обратно.
– Ничего страшного, девочка. Я открою. Вот только не возьму в толк, кто бы мог в такой час явиться в «Малверн».
Продолжая ворчать себе под нос, она подошла к двери и распахнула ее.
За порогом, покачиваясь, стоял Сайлас Квинт, лицо его побагровело от холода, нос был розовато-красный, а изо рта разило ромом.
– Это вы! – скривилась Бесс. – Что вам здесь нужно? Мисс Ханна наказала гнать вас, если вы появитесь в «Малверне».
– Эта сучка Ханна, – пробормотал Квинт. – Мне надо ее видеть.
– Не смейте ее обзывать, – зарычала Бесс. – А теперь убирайтесь, прежде чем я позову Джона, чтобы он вас выставил!
И захлопнула дверь у него перед носом.
Сайлас Квинт выругался. Он пару секунд постоял, покачиваясь, решая, постучать ему снова или нет.
Наконец, он поплелся прочь. Его снова прогнали, а эта жалкая девка спит в мягкой постели, ест изысканную пищу. А ему приходится выклянчивать еду и выпивку, иногда воровать, если нет другого способа их добыть.
Он снова и снова возвращался в «Малверн», прячась по кустам, выглядывая и выжидая случая встретиться с Ханной и потребовать свое по праву. Он стал этим одержим. Но теперь она даже не выезжала на верховые прогулки. Все время сидела дома, там, где ему было до нее не добраться.
Квинт ковылял по дорожке к дубу, где привязал лошадь. В своей одержимости он дошел до того, что купил лошадь, пообещав расплатиться за нее, когда взыщет свое. Это была жалкая коняга, и Квинт подозревал, что хозяин конюшни был очень рад избавиться от животины, чтобы больше не приходилось ее кормить. Но тем самым Квинт обзавелся средством передвижения в «Малверн» и обратно.
Он попытался залезть на лошадь, промахнулся мимо стремени и растянулся на земле. Проклиная все, сел и погрозил кулаком хозяйскому дому, чуть не плача.
– Чтоб твою душу черти взяли, Ханна Маккембридж!
– Маккембридж? Ханна Маккембридж? – раздался у него за спиной низкий глухой голос. Ему на плечо легла рука, пальцы вцепились в тело.
– Что?.. – Квинт оглянулся. Было так темно, что он разглядел лишь силуэт человека у себя за спиной. – Кто вы будете?
– Хозяйка «Малверна», она раньше была Ханной Маккембридж?
Пальцы сильнее впились в плечо.
– Да, чтоб ей пусто было! Маккембридж была фамилия ее мамаши, когда она вышла за меня! – Квинт попытался сбросить чужую руку с плеча. – А кто вы такой и зачем вам знать о Ханне?
Фигура вздрогнула, пальцы разжались.
– Простите, масса. Не хотел вас поранить. Просто голова отключилась, когда я услышал это имя.
Мужчина помог Квинту подняться. Покачиваясь, Квинт заглянул ему в лицо.
– Да ты ниггер! Что это ты меня схватил, а?
Темнокожий чуть на колени не упал.
– Простите, масса. Хозяйке скажете?
Затуманенные ромом мозги Квинта немного прояснились. Он все еще злился, что его тронул темнокожий, но что-то тут было не так. Быстро почуяв выгоду, Квинт произнес наиболее властным тоном, какой только мог изобразить:
– Как тебя звать, парень?
– Леон. Я Леон, масса. Я раб здесь на плантации.
– Леон, да? А я Сайлас Квинт. Хочу тебе кое-то сказать…
Квинт панибратски обнял темнокожего за плечи. Не в его характере было так сходиться с темнокожими, но его хитрый ум за что-то тут зацепился, и он хотел вникнуть, за что именно. К тому же вокруг никого не было. А еще в молодые годы Квинт частенько спал с молоденькими рабынями и оставался очень доволен. Он чувствовал, как Леон шарахается от его прикосновения. Раб и вправду напуган до смерти, и не только от его объятия, в этом Квинт был уверен. Он почти чувствовал, как от раба пахнет страхом и покрепче обхватил Леона за плечи.
– А почему это у тебя голова отключилась при имени Маккембридж?
– Я, наверное, ошибся. Знал я когда-то человека с фамилией Маккембридж. У него дочка была с рыжими волосами. Но она вряд ли здешняя хозяйка.
– Маккембридж – нераспространенная фамилия. А как звали того Маккембриджа, которого ты знал?
– Роберт, Роберт Маккембридж.
Квинт начал что-то смутно припоминать. Он пытался ухватить воспоминание, но оно ускользало.
– А откуда ты знаешь этого Роберта Маккембриджа?
– Ну мы с ним познакомились на другой плантации.
– Он был рабом? Чернокожим?
Леон потупил глаза.
– Ну частично чернокожим. Он был сыном массы, к нему относились по-особенному.
Теперь память начала просветляться. Мэри рассказывала ему, что отца Ханны звали Робертом. От волнения у Квинта закипела кровь, из головы выветрились остатки рома.
– Ты его знал в Северной Каролине?
– Да, масса. Это правда, клянусь!
– И он отец Ханны?
– Да-да. Он жил с белой женщиной. Тогда он был свободным. Но мисс Ханна не может быть той же…
– А вот об этом я буду судить! – резко заявил Квинт.
Благодарение богу, он увидел прекрасный способ получить причитающееся ему. У нее негритянская кровь, да? О, вот это славная новость! Используя услышанное как карающую дубинку, он заставит ее платить и платить!
Издав каркающий звук, Квинт исполнил на мерзлой земле какой-то танец. Он почти побежал к хозяйскому дому. Однако волна осторожности несколько охладила его воинственный пыл. Надо узнать все, что только можно, прежде чем заявиться к Ханне. Тогда она не смож