– Исайя… – Она глубоко вздохнула. – Извини за прежнее. Я… нет, неважно. Говоришь, что случайно убил моего отца?
Исайя помедлил с ответом. Он действительно намеревался сбежать, но знал, что это лучше сделать с наступлением темноты, так шансы на удачный побег увеличатся. Теперь вопрос этой женщины вселил в него некую надежду. Она явно не знает всей правды, мать наверняка никогда не говорила ей, что ее отец, Роберт Маккембридж, застал Исайю в момент, когда тот собирался изнасиловать его жену.
– Да, хозяйка, – сказал Исайя. – Как вы знаете, я был беглым рабом, и Роберт Маккембридж приютил меня. Я знал, что охотники и собаки были совсем близко. Я взял на кухне разделочный нож и хотел бежать. Роберт Маккембридж пытался меня остановить. Я очень испугался, и мы сцепились. Он упал на нож и умер. Я очень о нем горевал и дальше буду горевать.
Ханна внимательно смотрела на него, пытаясь понять, что же в его словах правда. Она вспомнила свой испуг в тот вечер, когда сбежала от Стритча, вспомнила, как решила, что лучше умереть, чем вернуться к нему, и поверила рабу. По крайней мере, так Ханна себе внушила.
Она кивнула и отвернулась.
– Ладно. Если ты и врешь, то все уже в прошлом. Но я хочу, чтобы ты убрался с плантации. – Ханна резко обернулась: – Ясно тебе?
– Ясно, хозяйка. Но мне нужны деньги, я хочу быть свободным. Если я буду свободным и с бумагами, на меня не станут охотиться…
– Да-да, – жестом оборвала его Ханна. – Сначала расскажи мне все, что ты сказал Сайласу Квинту, каждое слово.
Она указала ему на стул, а сама села в кресло Малколма. Ханна внимательно слушала сбивчиво говорившего Исайю. Он пытался подобрать слова, чтобы передать свои разговоры с Квинтом.
В конце Ханна немного помолчала, задумчиво закусив губу. Наконец, произнесла, словно говоря сама с собой:
– Значит, тогда останется лишь слово Квинта, а оно ничего не стоит. Если ты не подтвердишь… – Она умолкла и поглядела Исайе прямо в глаза. – Я дам тебе достаточно денег, чтобы уехать подальше. А утром поеду в Уильямсбург и по закону оформлю бумаги, чтобы никто тебя не допрашивал, и сделаю тебя свободным человеком. Рабом ты больше не будешь. Оставайся у себя, пока я не вернусь. Я сама к тебе приду после наступления темноты. Будь готов убраться из «Малверна». Если выйдешь ночью, то к закату будешь далеко, где тебя никто не поймает.
Исайя, не в силах поверить своему счастью, проговорил:
– Спасибо вам, миссис Вернер.
Ханна уже шла к двери. Открыв ее, она пристально посмотрела на Исайю и суровым тоном сказала:
– Слушай меня внимательно! Если ты не выполнишь наш договор, если не уедешь из Вирджинии, ты горько об этом пожалеешь. Ясно тебе?
Исайя часто закивал, глядя куда-то мимо нее. Ханна оглянулась и увидела стоявшего в дверях Генри. Он от изумления разинул рот. Он явно слышал ее слова.
– Генри, я потом все объясню. Сейчас я очень устала.
Генри хотел возразить, но Ханна взмахом руки заставила его замолчать.
– Проследи, чтобы Исайя… чтобы Леон вернулся к себе, а назавтра освободи его от полевых работ. Как я сказала, объясню все потом…
Качая головой, обескураженный Генри вывел Исайю из комнаты.
Ханна и вправду очень устала. Почему-то даже письмо Майкла не смогло поднять ей настроение. Тяжелый живот тянул вниз, на плечах, казалось, лежало огромное бремя. В глаза словно песок насыпали, кожа горела, а горло саднило от криков.
Она оглянулась. Вокруг никого. Служанки и даже Бесс с Андре оставили ее. Ханна хотела кого-нибудь позвать, но тут же передумала, негромко посмеявшись над собой. Неудивительно, что они ее избегают. Совсем недавно она вела себя как безумная. Если она снова закричит, они, наверное, убегут в лес.
Ханна кое-как поднялась по лестнице к себе в комнату, сняла часть одежды и рухнула поперек кровати. Вскоре она забылась тревожным сном.
Ей снились оборванные сны, кошмары со сверкающими ножами и льющейся кровью, встающими на дыбы черными лошадьми. На заднем фоне все время маячило лицо Майкла, с его губ слетали одни и те же слова: «Черный ублюдок! Черный ублюдок!»
Пару раз она наполовину просыпалась, слышала успокаивающие голоса и чувствовала прикосновение прохладной влажной ткани, протирающей ее горевшую жаром кожу.
Когда Ханна, наконец, окончательно проснулась, комнату заливал солнечный свет. Она простонала и попыталась сесть.
Над ней склонилась Бесс.
– Ложись, дорогая. Не пытайся встать. Ты разболелась, мисс Ханна. Тебя всю ночь одолевала лихорадка. Ты кричала, брыкалась и говорила жуткие вещи. И потела, как лошадь.
– А что со мной?
– Ты переутомилась, деточка. Вчера ты много кричала, много бегала, а тут еще и письмо от Майкла. Много всего навалилось.
– Но мне нужно встать, мне надо ехать в Уильямсбург! Это очень важно!
Она снова попыталась встать, но Бесс легонько уложила ее обратно. Особых усилий на это не понадобилось, и Ханна, наконец, поняла, как она ослабла.
Ханна в панике схватилась за живот.
– Ребенок… с ним все в порядке?
Бесс устало улыбнулась.
– Насколько я знаю, все хорошо. Если будешь суетиться, ничего хорошего из этого не выйдет. Так, лихорадка твоя стихла, отдохнешь и будешь как новенькая. Вот… – Бесс показала на прикрытую тряпицей плошку на столике у кровати. – Дженни недавно принесла бульон. Тебе полезно.
Ханна со вздохом откинулась на подушки, пока Бесс с ложечки кормила ее бульоном. Мысли ее текли очень медленно. Сегодня она обещала выправить бумаги на освобождение Исайи. И все-таки здоровье ребенка важнее. Какая разница: днем раньше или днем позже?
Ханна знала, что может просто написать бумагу, по которой Исайе даруется свобода. Чаще всего обычно так и делалось. Но для ее целей этого было недостаточно. Она слышала о рабах, схваченных с такими бумагами от бывших хозяев. Иногда поймавший раба уничтожал эту бумагу и снова обращал человека в рабство. Но если у нее будет свидетельство, составленное адвокатом и заверенное свидетелями, никто не посмеет усомниться в его подлинности. Она побоялась, что если Исайя снова сможет попасть в рабство, то расскажет все, что знает о Ханне Вернер, лишь бы опять стать свободным…
Ее мысли нарушила Бесс.
– Девочка, что тебя беспокоит? Ты такая растерянная. Наверное, от того, что случилось между тобой и Леоном?
– Это не твое дело, Бесс! – не думая отрезала Ханна. – Ты частенько заходишь слишком далеко и забываешь, кто ты такая!
Бесс с уязвленным видом отшатнулась. Она начала привставать, чтобы уйти.
– Бесс… – Ханна схватила ее за руку. – Прости меня. Я не хотела тебя обидеть. Ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе зла. Но это только мое дело. Не могу я об этом говорить!
Лицо Бесс смягчилось, она поглядела на Ханну.
– Ладно, дорогая. Думаю, ты сама знаешь, что для тебя лучше. Но этот Леон… – мрачно добавила она. – Я как только его увидела, сразу поняла – от него добра не жди. От него одни беды, я нутром чувствую! – Тут Бесс вздохнула. – Я страшно устала, девочка, сидя тут с тобой всю ночь. Старуха Бесс уже не та. Пойду-ка я ненадолго прилягу. Если что понадобится, звони в колокольчик, Дженни тут же явится.
– Бесс… – Ханна так и не отпускала ее руку. – Сама не знаю, что бы я без тебя все это время делала. Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже, милая. Ты мне как дочь, и ты это знаешь.
Глаза ее наполнились слезами, она наклонилась и поцеловала Ханну в лоб. Потом выпрямилась и проговорила:
– Гляди-ка, всю тебя заляпала, словно…
Ханна ласково смотрела ей вслед. Она еще чувствовала сильную усталость и слабость. Потом начала задремывать и проспала весь день. Дженни быстро приходила и уходила. Наконец, она внесла поднос с ужином. Ханне стало значительно легче, она набралась сил и ела с аппетитом.
Но ее беспокоил Исайя. Возможно, он знал, что она не поехала в Уильямсбург. Возможно, он подумал, что она ему наврала. Если так, сбежит ли он сегодня ночью? Послать за ним она не могла. Привод раба с плантации и разговор с ним в ее спальне породит массу вопросов. Эту тайну она не могла доверить никому, даже Бесс и Андре. Ей не давали покоя дурные предчувствия. Чтобы успокоиться, ей нужно было поговорить с Исайей.
Ханна позвонила. Вошла Дженни.
– Можешь унести поднос, Дженни. Знаю, что у тебя выдался нелегкий день, так что можешь идти спать. Со мной все в порядке, мне гораздо лучше. Я посплю до утра, ты мне больше не понадобишься.
Ханна выждала еще час, пока в доме и вокруг него все не стихло. Потом встала и быстро оделась. Накинув на плечи платок, она вышла из спальни. Спустилась по лестнице и незамеченной выскользнула из дома.
На улице плантацию освещала луна, похожая на ломтик дыни.
Сориентировавшись, Ханна направилась к жилищам рабов.
Исайя и правда весь день высматривал, не уехала ли коляска в Уильямсбург. Когда к полудню ничего не произошло, он убедился в том, что хозяйка ему наврала и у нее совсем другие планы. Он надумал бежать, хотя стоял белый день. Но всякий раз, выходя из хижины, он замечал, что Генри мрачно наблюдает за ним.
Наконец, Исайя смело зашагал к хозяйскому дому. Исайя видел, что Генри все так же смотрит, но рассудил, что пока он не бросится к дороге или в сторону леса, его не тронут. И оказался прав. Генри внимательно следил за ним, уперев руки в бока, но не двигался.
Когда Исайя подходил к кухне, он заметил старуху Бесс, ковылявшую по дорожке. Он бросился ей наперерез.
– Миссис Вернер… что-то случилось? Я ее целый день не видел.
Бесс остановилась, смерив его сердитым взглядом.
– Какое право ты имеешь спрашивать о хозяйке, Леон?
Исайя почувствовал, как в нем закипает злоба. Она не давала ему дышать. Он бы с радостью задушил эту старуху за ее слова. Лишь потому, что Бесс служит в доме, она возомнила о себе, что имеет право помыкать рабом с плантации. Но он проглотил злобу и спокойно произнес:
– Я подумал, может, она заболела.
– Заболела она или нет – не твое это дело! – отрезала Бесс. – Хватит ко мне приставать, у меня дел по горло.