Андре учтиво признал, что она тоже приложила руку к их общим успехам.
– То, что вы играете таинственную даму, придает нашим представлениям дополнительную пикантность.
Естественно, что все, кто так и или иначе был связан с таверной, находились под постоянным градом вопросов о Ханне. Кто она? Откуда? Как ее зовут?
Все эти вопросы переадресовывали Андре, который с присущим ему очарованием и лукавой улыбкой уходил от конкретных ответов. Каждому он рассказывал новую историю. Ханна то происходила из какой-то европейской монаршей семьи и была вынуждена бежать из-за громкого скандала, о котором он не смел распространяться из-за страха за ее жизнь. То была известной куртизанкой, решившей оставить жизнь во грехе и посвятить красоту и талант благодарной публике. А еще он представлял ее как незаконнорожденную дочь влиятельного губернатора одной из южных колоний, который выгнал ее из дома.
Ханну эти истории очень забавляли. Иногда к ней подходили мужчины из публики, но Джон, в обязанности которого теперь входила и охрана ее частной жизни, быстро посылал таких на все четыре стороны.
Таверна «Четверо за всех» процветала. Порой, когда с приходом зимы всю Новую Англию сковывал лед, они частенько на несколько дней закрывали таверну, поскольку бушевали такие снегопады, что движение на почтовом тракте прекращалось. Но поскольку тракт был главной транспортной артерией на Юг, он почти всегда был открыт, кроме разве что во время очень плохой погоды.
Когда таверна была закрыта, Ханна с удовольствием целыми днями сидела дома, в тепле и уюте. Они с Андре репетировали, Ханна оттачивала свое искусство – по крайней мере то, что искусством называл Андре – и проводила много времени с Мишель.
Яркая красота Ханны заставляла многих ее поклонников посылать ей подарки и восторженные письма, но она возвращала их с учтивыми неподписанными записками.
Прошло больше года после их прибытия в Бостон, а Ханна редко оказывалась в мужском обществе, кроме разве что своих спутников. Андре не мог этого понять. Как-то раз вечером он отвел ее в сторону и сказал:
– Дорогая, милая Ханна! Я вас не понимаю. Вы пользуетесь успехом. Вам не нужно все время работать. Можно же расслабиться и наслаждаться жизнью. Для такой привлекательной молодой женщины, как вы, противоестественно обходиться без общества мужчин. Вы что, намерены до конца жизни замкнуться в себе? С тем же успехом можно было уйти в монастырь!
Надо признать, что ее тело взывало к любви. С той поры, как Майкл разбудил в ней дремавшую страсть, Ханна знала, что она – натура чувственная.
В конце концов, уверения Андре и ее собственные чувства побудили ее выйти из затворничества и пригласить одного из поклонников на поздний ужин у себя в комнатах. Она находилась под сильным впечатлением выраженных в присланном ей послании чувств:
Сударыня! Я вас обожаю! Из вечера в вечер я любуюсь вашей красотой и слушаю ваш дивный голос во время выступлений. Воображение твердит мне, что вы поете только для меня. Прошу вас смилостивиться и найти минутку, чтобы обмолвиться со мной хоть парой слов. Прошу лишь одного: быть рядом с вами и греться в лучах вашей красоты. Большего не прошу, если вы сами того не пожелаете.
Всегда к вашим услугам, обожающий вас, Грант Эндикотт.
За то непродолжительное время, которое Ханна общалась с бостонскими мужчинами, у нее сложилось впечатление, что в Новой Англии все мужчины холодные и отстраненные, с ледяными сердцами, как и здешние зимы, и такие же красноречивые, как ломовые лошади.
Заинтригованная посланием Гранта Эндикотта, она написала ответ:
Сэр, благодарю вас за учтивое письмо и изысканные комплименты. Окажите мне честь отужинать со мной у меня в комнатах вечером нынешней пятницы после представления.
И, как обычно, не расписалась.
Андре, узнав о назначенном свидании, пришел в восторг. Бесс была явно ошарашена, но втайне испытывала удовольствие, видя, как ее «доченька» снова допустила до себя мужчину. Она ворчала:
– Будь осторожна с мужчиной у себя в комнате! Я обязательно закрою дверь, чтобы дитя не видело, что там мама делает!
Когда наступил вечер пятницы, Ханна с улыбкой подметила, что еда, присланная из кухни, была великолепна. Ее явно готовила лично Бесс.
Когда Ханна обустраивала старую таверну, две спальни на втором этаже переделали в ее личные покои. Одна из комнат так и осталась спальней, другая же превратилась в гостиную, служившую еще и столовой. Именно там должны были ужинать Ханна и Грант Эндикотт.
Ханна еще больше обрадовалась, когда узнала, что Грант Эндикотт, высокий сухощавый мужчина лет тридцати, оказался южанином, джентльменом, родившимся и выросшим на побережье Южной Каролины. Был он из семьи судовладельцев, которая недавно открыла отделение своей фирмы в Бостоне и назначила его, старшего сына, главой филиала.
После того как он отвесил изящный поклон и приложился к руке Ханны, Грант спросил:
– Вы понимаете, сударыня, что я не знаю вашего имени?
– Меня зовут Ханна.
– Ханна? – Он ждал, вздернув бровь. – Просто Ханна?
– Это все, что вы должны знать.
– Как вам угодно, сударыня. Э-э… – Грант улыбнулся, не скрывая восхищения. – Вы с Юга. Поете. Раньше я не был уверен, но теперь твердо это знаю. Мягкий голос, никаких рубленых отрывистых интонаций Новой Англии! Я не прав?
– Я больше ничего не скажу, сэр, – улыбнулась Ханна. – Моей здешней известности сопутствует таинственность. Вам хочется сорвать этот покров тайны?
– Никоим образом, сударыня! – Глаза у него были темно-карие, его взгляд сделался серьезным и внимательным. – Но узнать вас как женщину – это совсем иное!
– Увидим, – несколько застенчиво ответила Ханна. Потом отвернулась и кивнула: – Выпьете со мной бокал вина?
– Благодарю вас, с удовольствием.
Ханна разлила вино по бокалам, и они сели у очага. Стоял холодный осенний вечер, и тепло приятно распространялось по комнате.
Грант поднял бокал.
– За ваше здоровье, миледи.
Они выпили. Ханна немного волновалась перед свиданием, но от вина напряжение спало, и она радостно предвкушала предстоящий вечер.
– Эти женщины Новой Англии, о которых вы упоминали, сэр… Вы, наверное, многих из них знали? – кокетливо спросила она.
– Ах, боюсь, что немногих, – вздохнул Грант. – Они такие холодные, к ним трудно подойти.
– Но южных женщин вы таковыми не находите?
– Наши южные дамы отличаются теплотой и широтой характера. Я, по крайней мере, встречал именно таких.
Его взгляд сделался смелым и пылким.
Раздался негромкий стук в дверь. Ханна откликнулась, и вошли две подавальщицы из общего зала с подносами, уставленными горячей едой. Поставили блюда на небольшой, застеленный скатертью стол в углу.
Ханна и ее гость сидели друг напротив друга за столом с подсвечниками. Подали блюда южной кухни: сыровяленую ветчину, сладкий картофель, черную фасоль и кукурузные лепешки, которые, как думала Ханна, Бесс испекла собственноручно. На десерт – восхитительный пудинг.
Грант ел с удовольствием.
– Ах, домашняя еда, – вздохнул он. – Как мне ее не хватает в Бостоне. Тут все вываривают прямо-таки наизнанку. Должен признаться, что меня изначально привлекли сюда блюда, которые подают у вас в таверне. Затем конечно… – Грант прервался и посмотрел на нее. – Затем я услышал ваш сладостный голос и увидел вашу красоту. И был сражен.
– Вы безбожно мне льстите, – сказала Ханна, опустив глаза.
– Это не лесть, это правда, клянусь вам, сударыня.
Он протянул руку и ненадолго сжал ее ладонь.
После того как ужин закончился и убрали со стола, Ханна вместе с подавальщицами подошла к двери и незаметно ее за ними заперла.
Она повернулась к Гранту, расслабленному от еды и вина, который уютно устроился у огня.
– Рюмочку коньяка, сэр?
Он вздрогнул и поглядел на нее неуверенным взглядом.
– Уже поздно, сударыня.
– Вздор! Я редко ложусь спать раньше полуночи.
– Тогда я принимаю ваше предложение.
Налив две рюмки коньяка, Ханна почувствовала тепло и довольство в предвкушении приятностей вечера. Грант вскинул брови, увидев, что Ханна налила коньяка и себе, но промолчал.
На этот раз Ханна села поближе к нему. Он неловко поежился, но не отодвинулся. Ханна столько выпила впервые после пышных балов в «Малверне», и у нее немного закружилась голова.
Выпитое развязало Гранту язык, и он принялся разглагольствовать о Южной Каролине, его явно одолевала тоска по дому. Ханна едва слушала его, глядя на язычки пламени, время от времени отпуская приличествующие замечания.
Грант вдруг сел прямо, бросил взгляд на стоящие в углу часы и воскликнул:
– Сударыня, тысяча извинений! Уже поздно, очень поздно. Я слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством…
– С чего бы вам уходить? – пробормотала она. – Вы мой гость, и я не просила вас откланяться.
Ханна положила ему руку на бедро и задержала ее там, повернув лежавшую на подголовнике кресла голову. Ее приоткрытые губы были призывно близки.
Грант внимательно посмотрел в ее такие близкие глаза и вздохнул. Потом издал звук, похожий на стон, и обнял Ханну, впившись в ее губы поцелуем. Поцелуй был несколько робкий, и Ханна ощутила, как он весь напрягся, словно ждал, что она даст ему отпор. Вместо этого Ханна пылко ответила на поцелуй, гладя его руками по спине. Грант был без парика. Она запустила пальцы в его длинные каштановые волосы и теснее прижалась к нему губами.
Наконец, Ханна отпрянула от него и прошептала:
– Может, пройдем в спальню, Грант? Там нам будет удобнее.
– Но, сударыня, я не хочу злоупотреблять столь кратким знакомством…
Протестовал он вяло и говорил словно в полузабытьи несколько заплетавшимся от желания языком.
Ханна встала и потянула его за собой.
– Идем, Грант.
Он покорно последовал за ней в спальню. Он одновременно был и робок, и смел, и Ханне пришлось раздеться самой и помочь раздеться ему.