– подумал Джозайя.
–Нет, все в порядке. Самое худшее последствие – это ворчание Эскера. Но я передвину занавес и тем самым отсрочу выговор. Если повезет, то на годы.– Он вытер пол тряпкой, которой до того вытирал кисти, и вздрогнул, заметив, что краски на тряпке смешались в тусклую серую массу.
«Господи, ненавижу серый! Ненавижу почти так же, как черный!– Джозайя вздохнул и сказал себе: – Все, хватит нытья на сегодняшний день, Хастингс».
Тут он увидел лицо Элинор Бекетт – и замер в изумлении. Волшебство не исчезло, все цвета, которые он пытался схватить, остались на месте. Это просто непостижимо! Но столь же поразительным было отсутствие осуждения в ее глазах.
–На годы?.. Вы оптимист, мистер Хастингс.
Он улыбнулся и проговорил:
–Вообще-то я прагматик, но все равно принимаю комплимент.– Джозайя положил кисти и палитру на стол и добавил: – Я ненадолго спущусь вниз. Хочу сменить заляпанную краской одежду, если не возражаете.
–Но если освещение не слишком хорошее, то, может быть, вы…
–Я не готов признать свое поражение, мисс Бекетт.– Он намеревался сказать это беспечно, но слова прозвучали как клятва: мол, приложу героические усилия для победы.– Я снова смешаю краски и посмотрю, смогу ли сегодня продвинуться дальше.
–Я очень рада.
Она сказала это так тихо, что Джозайя на миг усомнился, что правильно ее расслышал.
–Вы рады, мисс Бекетт?
Она кивнула.
–Даже если свет не такой, как вам хотелось бы, а ваша модель…– Элинор, смутившись, покраснела.– Пусть ваша модель не столь уж вдохновляющая, я все же надеюсь на лучший день для вас, мистер Хастингс.
–Спасибо, что сказали это.– Он отошел от стола и повернулся к двери. Потом вдруг оглянулся.– Хотя в одном я должен вас поправить, мисс Бекетт.
–И в чем же?
–Я бы сказал, что моя модель – крайне вдохновляющая. Вы недооцениваете себя.
–А вы слишком льстите мне, сэр.– Пригладив юбки, Элинор потупилась.
Джозайя же пошел к двери.
–Вряд ли льщу,– пробормотал он себе под нос, выходя из студии.– И все же надеюсь, что позволите поцеловать вас, мисс Бекетт.
Вечером, после обеда в общей столовой «Рощи», Элинор ретировалась в тихое укрытие своих апартаментов. Это был долгий и богатый событиями день.
Какое-то время она отвлекала себя попытками навести порядок в комнате, но так и не смогла успокоиться. Собственное поведение потрясло ее, у нее до сих пор слабели колени при мысли о том, что она – пусть и непреднамеренно – флиртовала с Джозайей, а потом отвергла его.
«Я была жестокой,– говорила себе Элинор.– А потом, когда пролилась краска…»
Она ожидала, что он прогонит ее.
Но Джозайя этого не сделал. После недель и месяцев жизни в страхе из-за непредсказуемого нрава мадам Клермон Элинор приготовилась к худшему, но обнаружила, что ее благодетель оказался крайне снисходительным.
Элинор надела ночную сорочку и забралась в постель. Прежде чем задуть свечу, она положила на маленький столик у кровати «Справочник по этикету» леди М. Это была сентиментальная привычка; справочник давно стал ее любимым чтением, поскольку отец всегда с восхищением слушал, как она перечисляла титулы по старшинству или цитировала абзацы о поведении «настоящей леди». Любовь к единственной дочери вдохновляла его, и Элинор обожала отца за то, что так высоко ее ценил, хотя в глубине души всегда боялась разочаровать отца. Чтение на ночь творения леди М. стало для них ритуалом, и даже теперь она успокаивалась, когда листала потрепанные страницы в поисках какого-либо совета.
Но леди М. ничего не писала о таких мужчинах, как Джозайя Хастингс,– повествовала лишь о благопристойных разговорах во время визитов и сдержанной вежливой симпатии, которую можно ожидать от поклонников-джентльменов. Правда, было одно настораживающее предупреждение о необходимости быть готовой к «естественному физическому энтузиазму» мужа после свадьбы. Все это звучало крайне странно, а «энтузиазм» почему-то предполагался односторонний.
«Односторонний? Вряд ли! Ведь я словно в огне. Господи, помоги мне… Он в основном лишь смотрел на меня, а я все равно пылала. Он говорил… о «порывах», и все мое тело как будто пробуждалось. Он предлагал мне сидеть спокойно, а меня тут же охватывала жажда движения. Каждый мой нерв служит ему, и я в полном неведении относительно того, что происходит. Это безумие, безумие!» – мысленно восклицала Эленор.
Она снова просмотрела туманный абзац о «супружеском блаженстве» и нахмурилась. Очевидно, леди М. вэтом деле не помощница. Возможно, неуправляемый шторм ощущений, который вызывал Джозайя,– это лишь намек на тайные отношения мужчины и женщины. И если так, то в этих отношениях не могло быть сдержанности и вежливости. Во всяком случае – с таким мужчиной, как Джозайя Хастингс.
Элинор вздохнула, отложила «Справочник» милой леди М. и, забыв про ритуал, задула свечу. Комната погрузилась в темноту.
Всю жизнь Элинор полагалась на рассудок, и ничто ее так не пугало, как осознание того, что сердце может не принимать во внимание доводы разума.
–Мне следует приложить усилия, чтобы не допускать симпатии к нему,– прошептала она в темноту.
Ее своевольное сердце ответило без колебаний.
«Мне следовало позволить ему поцеловать меня. Я хотела, чтобы он это сделал, и теперь чувствую себя дурочкой из-за того, что отказала. А виной всему – моя глупая гордость».
Но ведь художники – повесы, беспечные люди без моральных принципов, склонные к буйной творческой энергии, разве не так? Да, возможно. Однако Джозайя никогда не демонстрировал ничего, кроме уважения и сдержанности,– даже тогда, когда признался в желании перейти черту.
И он безропотно уступил при первом же признаке сопротивления с ее стороны – не было ни возражений, ни обиды в его глазах. А если он расчетливо намеревался обольстить ее? Что ж, если так, то приходилось признать, что его стратегия была безупречной и… весьма эффективной.
Когда она засыпала, ее последняя мысль была не о нем и его «правилах».
И даже не о том, как восхитительно будет, если он дерзко их нарушит.
В ее памяти всплыл тот момент, когда упала палитра и краски забрызгали половицы. И почему-то ей вспомнилась растерянность Джозайи.
Глава 13
Наступил очередной сумрачный день, даже более пасмурный, чем предыдущий. Элинор в тревоге расхаживала по комнате, молясь, чтоб карета приехала и чтобы отсутствие нужного освещения не помешало мистеру Хастингсу послать за ней.
Беспокойная ночь с зыбкими эротическими видениями ужасно растревожила ее, и она даже сейчас никак не могла успокоиться. А ночью… Ох, ей то и дело виделся Джозайя Хастингс – он касался ее руками и наносил мазки краски на ее обнаженное тело. Элинор пробудилась с иррациональной мыслью: ей вдруг подумалось, что ее греховное желание теперь не спрятать и его увидит любой, кто посмотрит на нее.
Понадобилось несколько глубоких вдохов, чтобы осознать: сила Морфея не оставила отметин на ее коже. Но одна тревожная истина осталась: она не испытывала стыда.
Общество Джозайи повлияло на нее и каким-то таинственным способом ее изменило. Однако цель у нее оставалась прежней. Она обещала позировать художнику в обмен на деньги и не собиралась нарушать контракт, пусть даже ее чувственная природа, о существовании которой Элинор не подозревала, проявлялась все сильнее. Часы, которые она проводила с Джозайей, пролетали слишком быстро, и ничего Элинор так не боялась, как их окончания.
Элинор расчесала и заколола волосы, затем оделась; внутренне она готова была встретиться с Джозайей, и инстинкты подсказывали ей: как только она войдет в студию, мир снова станет правильным и надежным.
Наконец раздался стук. Элинор тотчас открыла дверь и увидела маленького Талли.
–Карета приехала?– спросила она и протянула ему пакетик конфет, которые купила для него по дороге домой.
Мальчик весело кивнул, затем сложил руки вместе – словно держал вожжи,– а потом взял подарок. Вспыхнувший на его щеках румянец соперничал с ее собственным, и она с улыбкой сказала:
–Спасибо, Талли.
Быстро подхватив шаль, Элинор пошла к лестнице. Через минуту она уже уселась в карету, чтобы отправиться в студию Джозайи. И помахала на прощанье Талли, когда лошади тронулись.
Поездка прошла без происшествий, а времени было вполне достаточно, чтобы прийти в себя и освежить в памяти наставления об этикете.
Элинор не хватило терпения дождаться, когда кучер поможет ей выйти. Она спустилась на тротуар сама и быстро прошла через ржавые ворота, потом приблизилась к дому.
–Кто идет?!– рыкнул мужской голос, и она застыла, поставив ногу на первую ступеньку.– Эй, кто идет?!
Повернувшись, Элинор увидела, что со стула у самого входа поднимается сурового вида мужчина в плотной шерстяной куртке.
–Я… Элинор Бекетт.
Мужчина коротко кивнул.
–Да, помню ваше имя. Я должен позволить вам пройти со всеми знаками внимания, но, уж простите, я их не знаю. Тогда… доброе утро,– проворчал он, усаживаясь. И принялся разжигать огонь в маленькой жаровне у ног.
–Д-доброе утро.– Элинор поднялась по лестнице.– А могу я узнать ваше имя, сэр?
Он внезапно смутился и пробормотал:
–Я Крид. Роджер Крид.
–Доброе утро, мистер Крид. Приятно с вами познакомиться.– Элинор удовлетворенно улыбнулась, когда грубиян приподнялся и снова неуверенно сел.
Шестой принцип этикета леди М. гласил: «Хорошие манеры – лучшая защита, они могут обезоружить любого оппонента».
Элинор поднялась по лестнице и, задержавшись ненадолго, оставила пальто и шляпку на вешалке на площадке четвертого этажа, затем наконец подошла к двери в студию. Тут она снова помедлила, расправляя юбки. Когда же вошла, то выяснилось, что ее поджидал еще один сюрприз.
У стены, под окнами, стоял диван, и Элинор понадобился лишь миг, чтобы понять: Джозайя почти всю ночь провел за работой. На столе же стояли баночки и блюдечки с красками, свечи изрядно оплыли.