День прошел…– Элинор вздохнула.
–Да, но не тревожься. Ты окажешься в «Роще» раньше, чем там опустошат обеденные блюда. А миссис Клей и бровью не поведет, обещаю.
–Хм… конечно.– Элинор закрыла глаза, борясь с внезапным огорчением из-за того, что Джозайя так быстро вспомнил о ее репутации и о возвращении в гостиницу. Конечно, она и сама хотела бы ретироваться, но…
То, что ее отпускают с такой готовностью, очень огорчало.
–Что значит твоя гримаса? Ты сердишься из-за чего-то?
Она покачала головой.
–Нет, просто я немного смущена, что не подумала о миссис Клей и о том, как она будет разочарована. Я… словно потерялась в этом.
–Элинор…– Джозайя шевельнулся и улегся на нее, обдав теплом своего мускулистого тела.– Дорогая, я оставил бы тебя здесь, если бы мог.
–Правда?
Он кивнул, потом поцеловал ее в кончик носа.
–Да, моя милая. Скажи, что ты моя, Элинор. Пока работа не будет закончена. Дай мне хотя бы это.
–Твоя… пока работа не будет закончена. Я буду всецело твоей, пока картина не будет завершена.– Она поцеловала пульсирующую жилку на его шее.– Я не могу просить большего.
–Моя и не делай ошибок.
–Каких?
–Вам больше никогда не нужно будет просить о поцелуе, моя дорогая мисс Бекетт. Никогда.– Наклонившись, Джозайя принялся покрывать жаркими поцелуями ее шею.
Через секунду-другую Элинор застонала и чуть хрипловатым голосом проговорила:
–Тогда давайте максимально использовать наше время, мистер Хастингс.
Глава 17
Верная своему слову, все последующие дни Элинор целиком принадлежала ему в свободном смешении живописи и любви, что позволяло Джозайе забыть о довлевшем над ним времени. Каждое утро он посылал карету за Элинор так рано, как мог, а потом они запирались в студии и он работал. После чего они устраивали своеобразный «пикник» на помосте и остаток дня посвящали удовольствиям любви и разговорам.
Эскеры инстинктивно держались подальше от студии, и Джозайя был благодарен им за деликатность. В эти волшебные дни творческой свободы и эротических открытий влюбленные были предоставлены сами себе.
Но удовольствие Джозайи граничило с меланхолией. Каждый уход Элинор был репетицией расставания. При каждом поцелуе ему приходилось сражаться с собой и с нарастающей привязанностью, которую он испытывал к этой пламенной женщине, ежедневно превращавшейся из благопристойной недотроги в его обожаемую нимфу.
В этот день, всего четыре дня спустя после капитуляции Элинор, Джозайя боролся с собой – хотелось стать перед мольбертом, и в то же время он желал совсем другого. Глаза немилосердно досаждали ему, и наконец он был вынужден отказаться от попыток работать в студии и собирался отвести Элинор на этаж ниже, но только тут сообразил, что это произойдет впервые.
Как ни странно, но даже после той интимности, что их объединяла, привести мисс Элинор Бекетт в свою спальню казалось ему совсем не простым делом. А после их шутливых дебатов о неприличности визита в «мужскую обитель» все представлялось крайне затруднительным. И тогда Джозайя решил схитрить – сыграть на женском любопытстве.
–А вам не хочется увидеть мое тайное святилище и убежище, мисс Бекетт? Вы что, совсем не любопытны?– спросил он – и выиграл.
Комната с задернутыми шторами, смутно освещенная тонкими свечами, давала любовникам иллюзию, что время остановилось. Художественное убранство этой комнаты было особенным – каждый предмет выбирался по сентиментальным причинам, чтобы напоминать о лучших днях.
Джозайя чуть отступил, чтобы позволить гостье все как следует рассмотреть. Любопытство же Элинор еще больше разгорелось, когда она посмотрела на своеобразный маленький алтарь на маленьком столике в углу.
Она подошла, чтобы присмотреться ближе, и взяла одну из оранжерейных роз, которые Джозайя подрезал и пустил плавать в маленькую фарфоровую чашу перед бронзовой фигурой. Индуистская богиня в танце приподняла одну ногу и широко раскинула руки, демонстрируя такой баланс и грацию, каких Элинор никогда даже вообразить не могла. Рядом стояла масляная лампа с выгравированными цветами. Элинор наклонилась, чтобы получше всмотреться в экзотическое лицо богини.
–Ты язычник, Джозайя?– спросила она, глянув на него сквозь ресницы.– Я хотела сказать… ты молишься этой статуэтке с цветами у ее ног?
Он улыбнулся.
–Я иногда медитирую и становлюсь на колени на этих подушках перед ней, но не могу сказать, что поклоняюсь ей в строгом смысле слова. Она не моя богиня. Думаю, я недостаточно изменился, чтобы заслужить ее. У нас с Лакшми уникальные отношения, и если я прошу ее о чем-нибудь, то с пониманием, что у нее есть и другие просители – лучше, чем моя британская душа. Но одно могу сказать наверняка: я нахожу успокоение в индуистских традициях. В них мало противоречий с моим христианским происхождением и…
–И что?– Элинор коснулась его руки.
–У них там очень мало правил. Пожалуй, только одно, самое главное – стремление каждого человека к правде. А поскольку ты знаешь, как я ненавижу всякие правила, то можешь понять, как для меня это привлекательно. Кроме того…– Джозайя поднес ее руку к губам и поцеловал ладошку.– Кроме того, мне не нравится покидать дом ради пищи духовной, а англиканская церковь отказывается размещать викария в спальне.
Элинор рассмеялась, игриво ущипнув его за плечо свободной рукой, но не отстранилась, когда он начал расшнуровывать ее платье.
–Ты полон противоречий!– воскликнула она.
–А… поняла? Да, это правда.– Он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею.– Но прямо отвечая на ваш вопрос, мисс Бекетт, скажу следующее: нет, я не язычник.
–Мистер Хастингс…– Элинор спустила с плеч платье.
–Да, мисс Бекетт…– Джозайя наслаждался такой шутливой официальностью.
–Сэр, как вышло, что вы не женаты?
Джозайя пожал плечами.
–Ну и тема, мисс Бекетт.
Элинор залилась румянцем.
–И все-таки – почему?..
–А как вышло, что вы не замужем?– спросил Джозайя.
Элинор весело рассмеялась:
–Но ведь я единственная дочь эксцентричного химика! Если у меня и были поклонники, я их пропустила. А к тому времени, когда решила присмотреться… вмешалась судьба.
–В таком случае я благодарен Провидению за ту тропу, которая привела тебя сюда, Элинор.– Спустив с нее платье еще ниже, Джозайя приподнял свою красавицу и усадил на край кровати.– Да, я крайне благодарен!
–Вы никогда не говорите о своем прошлом, мистер Хастингс. Я по крупицам выуживаю его из вас и постоянно задаюсь вопросом: о чем вы еще умалчиваете? А может, вы умышленно напускаете таинственности, чтобы подогреть мой интерес к вам? Или у вас действительно есть какие-то мрачные тайны?
–И это говорит женщина, которая поведала о своей жизни так мало, как только могла, перед тем как сесть в мою карету?
–Только потому, что прежней моей жизни больше не существует. Что толку с тоской вспоминать счастливые дни и родителей, воссоединившихся на небесах?
–Что за человек обманул твоего отца? Ты не думала возобновить судебный процесс и восстановить его честное имя?
Элинор замерла, и Джозайя тотчас пожалел, что задал этот вопрос.
–Прости, Элинор. Я не хотел причинить тебе боль.
–Нет, вовсе не боль я испытываю.– Она прижала его ладонь к своей щеке – словно хотела остудить жар румянца.– Это угрызения совести. Однажды вечером я шла мимо одного особняка…
–И что же?– спросил Джозайя.
–Это было… слишком. От яркого света, лившегося из окон, я почувствовала себя такой замерзшей, одинокой… и никчемной.– Элинор тяжко вздохнула.– Мне захотелось швырнуть камень в окно гостиной мистера Томаса Келлера или выкрикнуть громко имя своего отца, чтобы стряхнуть эту семейку с их насеста.
–И ты это сделала?
–Конечно, нет!– воскликнула Элинор.– Что из этого вышло бы? Родителей не вернуло бы, а меня отправили бы в сумасшедший дом.
–Правосудие могло бы стать бальзамом и унять твою боль. Возможно, восстановление…
Она решительно покачала головой:
–Нет! Я могу лишь мечтать о том, чтобы как-то наказать этого человека, но заниматься этим… Нет, не желаю. Крестовые походы расточительны и бессмысленны. Отец хорошо меня этому научил.
–Так все твое смущение вызвано тем, что однажды ты прошла мимо дома этого человека?– Джозайя не мог удержаться от мысли о своем друге Гейлене. В отличие от мисс Бекетт Гейлен Хоук выбрал отмщение… и едва не потерял все, что было ему дорого.– Ты мудрая женщина, Элинор.
–Нет, просто упрямая.
–Упрямая?
–Да, именно. И я больше ничего не отдам из своей жизни этому злодею. Келлер и так уже слишком много забрал у меня. Забрал счастье и будущее. К чему мне думать о нем и портить себе жизнь, когда я нашла радость здесь, с тобой?
–Тогда я больше не стану упоминать о нем.– Джозайя провел рукой по ее плечу, осторожно спустив рукав сорочки.– Спроси меня о чем-нибудь еще, Элинор.
–Расскажи, почему ты перестал рисовать женщин.
–Ох, это не слишком приятная история, Элинор. Спроси о чем-нибудь другом.
–Не всякая история должна развлекать, Джозайя. Я выслушала бы все твои истории, если бы это означало, что узнаю тебя лучше, мистер Хастингс.
–Что же, хорошо.– Он вздохнул, прилег на кровать и уставился в потолок. Воспоминания проплывали перед его мысленным взором, и какое-то время он молчал, затем тихо сказал: – Хотя понимаю, что в результате ты, возможно, станешь хуже думать обо мне и лишишь меня… дневных радостей.
–Теперь ты просто обязан мне об этом рассказать!– Элинор игриво ущипнула его за плечо.
–Уу-ух! Какой настойчивой ты становишься…– Джозайя поцеловал ее в нос.
–Говори же, Хастингс!
–Ну… тогда идем.– Он поднялся, закутал Элинор в свой халат, затем подхватил ее на руки и, прижимая к груди, вынес из комнаты.
–Куда мы?
–Помолчи, дорогая.
Джозайя не стал зажигать свечу. Он хорошо знал дорогу, так как шаги его были множество раз посчитаны и пересчитаны. И сейчас он нес Элинор без опасений споткнуться; нес, наслаждаясь жаром ее тела и теплом рук, обвивавших его шею. Босой ногой он толкнул дверь в маленький кабинет, где редко бывал, и осторожно опустил любовницу в мягкое кресло. Это была комната без окон, темная даже днем. Джозайя нашел спички в верхнем ящике стола и зажег маленькую лампу.