против, они завидовали Чайковскому, говорили: это плохая опера, несценичная, публике не понравится. Но государь велел, и музыкантам пришлось подчиниться.
Волков: В письме к фон Мекк Чайковский описывает представление «Евгения Онегина» в присутствии императорской семьи: «Государь пожелал меня видеть, пробеседовал со мной очень долго, был ко мне в высшей степени ласков и благосклонен, с величайшим сочувствием и во всех подробностях расспрашивал о моей жизни и о музыкальных делах моих, после чего повел меня к императрице, которая в свою очередь оказала мне очень трогательное внимание».
Баланчин: Для Александра III Чайковский сочинил Коронационный марш и Коронационную кантату. Государь ему за это пожаловал перстень с бриллиантом. А позже он назначил Чайковскому пенсию в три тысячи рублей ежегодно — пожизненно. Огромная сумма по тем временам! Но главное, оперы и балеты Чайковского ставились со всей возможной пышностью и размахом, потому что деньги на это отпускались из императорской казны. Чайковский не должен был объезжать богатых людей со шляпой в руках, унижаться, вымаливать рубль здесь, рубль там. Его произведения ставились в Императорском театре! Чайковский верил в Бога и государя с детства. В семь лет Пьер сочинял стихи к своему ангелу-хранителю — по-французски!
Волков: Когда Пьер жил в училище, ежегодно в Екатеринин день литургию у них служил митрополит. Чайковский вспоминал, что в детстве он обладал великолепным сопрано и несколько лет подряд пел первый голос в начале и в конце литургии: «Литургия производила на меня глубочайшее поэтическое впечатление».
Баланчин: Митрополит в Екатеринин день приходил к ним потому, что в России чтили память императрицы Екатерины. Литургия и на меня производила с детства замечательное впечатление. Духовенство выходит — все одеты шикарно, в роскошных митрах, выглядят прямо как святые. И вся служба такая трогательная, красивая. Мальчики в церковном хоре поют нежными голосами. Я им всегда завидовал. Мне тоже хотелось в церковном хоре петь. Но нужно было подождать, пока голос прорежется. Другие мальчики из балетной школы, которые постарше, — те пели. А потом, после революции, церковного хора в нашей школе уже не было.
Волков: Чайковский много раз говорил, как он любит православное богослужение, но ему казалось, что некоторые православные ритуалы слишком длинны. Об этом он написал однажды своему брату Модесту: «Был на мироварении, на выносе плащаницы в Успенском соборе, на заутрене в храме Христа Спасителя, на вечерне в первый день Пасхи (и еще на многих службах) там же. Везде вынес впечатление умилительности, благолепия, красоты. Но к сожалению, всякий раз впечатление ослаблялось крайней растянутостью нашего богослужения.увы! нужно правду сказать: есть много излишнего, без всякой надобности удлиняющего богослужение, утомляющего самое упорное внимание, охлаждающего самые искренние порывы. Если православное богослужение нуждается в некоторых реформах, то именно в этом смысле».
Баланчин: Конечно, конечно, — слишком долго, слишком длинно! Кадилами махают и махают. И читают, и читают. И повторяют все то же самое: «Господу помолимся — Господи, помилуй», «Господу помолимся — Господи, помилуй». Пасхальная служба в православной церкви очень длинная. Мы во Владимирской церкви в Петербурге стояли четыре часа. Я приходил с теткой и мамой с самого начала, и мы всю службу отстаивали на каменном полу. Четыре часа на каменном полу!
Чайковский говорит о мироварении. Про мироварение надо объяснить. Берут оливковое масло, виноградное вино и разные ароматические вещества и приготовляют из них особую смесь под названием «миро», которую потом освящают особым чином. Мироварение — это таинство, которое воспроизводит Пятидесятницу. Мы знаем, что Дух Святой сошел на апостолов, тем самым создав из них Церковь. Каждого крещающегося помазывают этим «миром», чтобы и он мог приобщиться к Святому Духу. Это очень важный обряд.
И про вынос плащаницы я могу объяснить. Плащаница символизирует тело Иисуса Это такой плат — либо бархатный, либо из драгоценных тканей, на котором изображено тело Иисуса, снятого с креста. Плащаница выносится из алтаря на середину церкви, ее укладывают на постамент, украшенный цветами. Это означает для нас снятие тела Иисусова с креста на поклонение народу.
И конечно, я помню петербургскую вечерню, первый день Пасхи. Сначала все стоят, ждут, когда начнется. Потом медленно выходит духовенство, начинается служба А потом веселее делается: хор начинает петь, служки ходят. Хор поет: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». Митрополит благословляет народ. Во Владимирской церкви в Петербурге, помню, открывали алтарь. На Пасху открытие алтаря — чудесное явление. Потом вечерня кончается, царские врата закрываются, становится темно.
Волков: Чайковский писал фон Мекк: «Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что он дал мне веру в Него. При моем малодушии и способности от ничтожного толчка падать духом до такой степени, что я стремлюсь к небытию, — что бы я был, если б не верил в Бога и не предавался воле Его?»
Баланчин: Это очень важно, что мы с Чайковским из одной Церкви. Я знаю, что Чайковский верил по-настоящему. Я мало вижу теперь людей, которые бы верили по-настоящему. Потому что это трудно. Надо не просто соблюдать какие-то правила, а верить в то, что Сын Божий родился, страдал и воскрес. И в то верить, что Он вознесся на небеса. И придет второй раз на землю. Религия — это прежде всего вера, а люди теперь привыкли ко всему относиться скептически, с насмешкой. Так нельзя. Веру не проверяют.
Меня иногда спрашивают: «Как это так — вы верите?» К вере нельзя прийти вдруг, ни с того ни с сего. Веру надо постигать с детства, постепенно. И Чайковский так делал, и Стравинский. Они Евангелие читали с детства, наизусть учили. Слова евангельские во всех нас вкоренились. Нас всех крестили, мазали миром, всегда водили в церковь, мы причащались. В веру нельзя прыгать как в бассейн. В нее надо входить постепенно, как в океан. Это надо делать с детства.
Три Петербурга
Баланчин: Для меня Чайковский — петербургский композитор, совершенно петербургский. И дело не в том, что он в Петербурге учился, консерваторию кончил, подолгу жил там. Не в том, что он сам считал этот город своим родным и говорил об этом. Гораздо важнее, что по сущности своей музыки Чайковский — петербуржец, как петербуржцами были Пушкин и Стравинский.
Это трудно объяснить, но я попробую, потому что это нужно и важно объяснить. И может быть, у меня это получится, потому что я сам петербуржец, я в Санкт-Петербурге родился и вырос.
Прежде всего, Петербург — очень оригинальный город, ни на что не похожий. Он построен был необычно — сразу, как будто чудом возник. Царь Петр Первый приказал — и мгновенно выстроили! Поэтому в Петербурге были прямые красивые улицы. И там всегда заботились о пропорциях. Был специальный императорский указ, что высота домов не может превышать ширину улиц. К примеру, я жил на знаменитой Театральной улице рядом с Александрийским императорским театром. Маленькая улица, но необычайной красоты, а почему? Длина улицы — двести двадцать метров, ширина — двадцать два метра, а высота зданий по улице — тоже двадцать два метра. Нетрудно вычислить, почему улица такая прекрасная!
Русские цари были такие богатые, что выписали в Петербург лучших архитекторов Европы — итальянцев, австрийцев, французов. Платили им огромные деньги. И видимо, династия Романовых понимала толк в красоте. В жилах Романовых, как известно, была сильная примесь немецкой крови: начиная с Петра Первого они женились на немках. Но среди зданий Петербурга вы не найдете немецких по стилю. Они все элегантные, легкие — это стили итальянский или австрийский. И даже резиденция царей, Зимний дворец, тоже в легком итальянско-австрийском стиле. Этот стиль называется «петербургский ампир» — элегантный, простой, изысканный. Без претензий, но величественный. Вот что такое Петербург.
Для меня Петербург неотделим от Пушкина, величайшего поэта России. Не Пушкин строил Петербург, но он изумительно описал этот город в своих стихах и прозе и тем увеличил его красоту. Мы все с детства воспринимали Петербург сквозь призму пушкинских стихов. Я не знаю другого такого примера — может быть, Флоренция и Данте. Поэзия Пушкина легкая, величественная и соразмерная — как Петербург, как музыка Моцарта. Петербург — европейский город, который возник в России чудом. И Пушкин — чудо русской литературы: он русский европеец. Чайковский тоже был русский европеец — поэтому он так любил Пушкина; на его сюжеты Чайковский написал три свои лучшие оперы — «Мазепа», «Евгений Онегин» и «Пиковая дама». И конечно, еще один пример русского европейца — Игорь Федорович Стравинский.
Волков: Молодой Чайковский пишет своей сестре: «Все, что дорого сердцу, — в Петербурге, и внеего жизнь для меня положительно невозможна. К тому же, когда карман не слишком пуст, на душе весело… Ты знаешь мою слабость? Когда у меня есть деньги в кармане, я их все жертвую на удовольствие; это подло, это глупо — я знаю; строго рассуждая, у меня на удовольствие и не может быть денег; есть непомерные долги, требующие уплаты, есть нужды самой первой потребности, — но я (опять-таки по слабости) не смотрю ни на что и веселюсь. Таков мой характер».
Баланчин: Как похоже на Моцарта! Тут видны и человек, и город. Человек — настоящий артист! И город — чудное место для артиста! Я сам так и жил всегда: есть деньги — трачу их и веселюсь, нет денег — тоже не очень переживаю. По Петербургу удовольствие прогуляться даже тогда, когда денег нет совсем. Чайковский как-то говорил, что даже если дела идут плохо, рубли все давно испарились и в любви не везет — даже плакать хочется! — а пройдешься пешком по Невскому проспекту туда и обратно, и опять на душе хорошо. Чистый Моцарт!