Доктор побежал и с разбегу прыгнул в окно. Раздался звон стекла. Фомин, сначала побежавший за ним, остановился, как вкопанный — восьмой этаж!..
Доктор исчез. На улице, падая, билось стекло. В унисон ему трещали и лопались стекла дверей у Фомина в квартире. Участковые начали обыскивать помещение с ближайших дверей. Ванная, туалет, кухня, — механически считал Фомин, и с ужасом смотрел в разбитое окно. Никто не кричал на улице и не было характерного звука упавшего тела. Подойти и посмотреть, что с Доктором, он боялся, это была последняя надежда.
— Я ды-должен познакомиться со всеми проживающими в квартире, — словно оправдывались участковые, после каждой вспоротой двери и продолжали свое страшное дело.
Прошло несколько секунд с момента исчезновения Доктора и примерно столько же, так казалось Фомину, оставалось до момента, когда он навсегда уснет в нечеловеческих объятьях Шуль. Нет, выброситься в окно он не сможет!..
Стекло вновь зазвенело, но уже собираясь, Фомин, вздрогнув, отступил на несколько шагов назад. В комнате появился Доктор.
— Ну ты что, о двух головах? — спросил он, как заправский урка.
— Об одной, — буркнул Фомин, совсем растерявшись.
Ситуация полностью вышла из-под его контроля, им владели только страх и бессилие, словно что-то внезапно сломалось в нем, оставив только ужас перед этим переходом
— Давай руку! — скомандовал Доктор. — Времени уже нет!
Времени, действительно, уже не оставалось. Дверь в комнату затрещала и показались четыре руки. Потом руки стали разрывать дверь. Словно жуткие близнецы-пианисты они все делали синхронно: хвать! хвать! рвать!..
— А почему им обязательно надо разрывать дверь, а не открывать по-человечески? — очнулся Фомин от такого вандализма. — Мне ремонт делать!
— Все, времени у нас нет! На ремонт тоже!.. Ни о чем не думай! И беги, как можешь! — закричал Доктор уже на ходу.
— А-а-а! — заорал Фомин приближающемуся окну, и зажмурился, слыша треск двери, звон стекла, свой истошный крик… «Соседи точно участкового вызовут!..»
— А-а-а! — орал он, чувствуя, что куда-то проваливается…
— Открой глаза и не ори!.. — Голос Доктора, толчок в плечо. Они стояли перед огромным табло, похожим на расписание, от них в разные стороны разбегались люди.
— Где я?
— Там, где хотел очутиться!.. — Доктор едва слышно выругался.
Фомин зачарованно огляделся вокруг, еще ничего не понимая — огромный зал, люди — и уставился на какого-то то ли цыганенка, то ли азиатенка, лет семи, стоявшего под ним.
— Ты кто? — спросил он, как полагается магу при встрече.
Чумазый пацан смущенно заулыбался, хотел убежать, но потом передумал.
— Мы сами не местные, — сказал он баском. — Дай пара копейков!
Он ловко пнул еще одного подбежавшего сорванца поменьше и почумазее, и пояснил:
— На лечиться, а то уехать не на что!
— Да я и сам не знаю пока: местный я или нет, — пробормотал Фомин. — Может, самому нужны будут пары копейков на лечиться. Давай-ка, чеши, брат, отсюда!..
К ним уже спешил милицейский наряд, бравый сержант и рядовой, оба в полной выправке — страна на военном положении, выбирает путь.
— В чем дело? Почему нарушаете?
Фомин с облегчением увидел, что это не Шули. До него, наконец, дошло, что он на Ленинградском вокзале, прямо под электронным расписанием поездов в главном зале, в другом его конце стоял белый, как мел, вождь мирового пролетариата.
— Да вот, на поезд опоздал! — сказал он сержанту, диковато усмехаясь словно не веря самому себе.
Не поверил и сержант, глядя на его нагловатую физиономию. Рядовой, тот просто держал автомат дулом в живот Фомина, наизготовку, такая опасность исходила от него.
— А че тогда орёте, как сумасшедшие?
Сержант в упор смотрел на обоих желтоватыми глазами хищника, он был похож на большую, туго сжатую пружину, которой давным-давно хочется распрямиться, да вот повода нет! Густые пшеничные усы, словно намеренно скрывали жестокую складку губ.
— А он всегда, как опоздает на поезд, так орет, — вступил в разговор Доктор.
— Не ори! — обратился он к Фомину. — Поезд ушел!
— Обидно! — сказал Фомин.
— Ваши документы! — попросил сержант, все еще подозрительно оглядывая обоих.
Фомин вспомнил, что документов при нем нет.
— Какие документы? — удивился он. — Зачем?
— Но вы же уезжаете? Как же вы без документов?
— А мы в область!.. Мы на электричку опоздали!
— Но это-то расписание дальних поездов!
— Все в порядке, сержант, — сказал Доктор, подавая документы. — Вы его не слушайте, он действительно сильно расстроился, сам не знает, что говорит.
— А ваши билеты?.. — Сержант чувствовал по дрожанию внутри себя пружины, что здесь что-то не так, но не понимал, что.
— Вообще, вы должны пройти с нами! — заявил вдруг он.
Доктор порылся в карманах, что-то бормоча, словно обиженный недоверием. Через секунду над ними загремело:
— Дежурный наряд милиции просят срочно пройти к багажному отделению! Дежурный наряд милиции…
Рассматривать, поданные Доктором билеты и документы времени не было и сержант, бегло пробежав их глазами, с большим сожалением вернул.
— Больше не кричите! — угрожающе предупредил он, и они с напарником вроде бы неспешно, но быстро пошли к выходу из зала; две большие военные кошки.
— Больше не будем! — заверил их Фомин вдогонку. — Поезд-то ушел, чего кричать?
— Док, мы где, на вокзале что ли?.. — Даже сейчас Фомин не верил глазам своим. — А почему мы не…
— Потому что ты мешок дерьма… бам-бам-бам! — задумчиво выругался Доктор, изучая расписание. — О чем ты думал, когда бежал за мной?
— Ни о чем, орал.
— Ну это я слышал. Распугал тут всех. Документы пришлось рисовать, наряд вызывать ложно. Кто у тебя в Питере или где там еще?..
Доктор, засунув руки в карманы и покачиваясь на мысках, очень сдержано пытался понять сей зигзаг.
— Может, у тебя встреча здесь назначена, а? Опять какая-нибудь настоящая любовь?.. Ты можешь хотя бы во время перехода не думать о бабах? Мы же могли и под маневровый попасть!
— Может для тебя все просто, а я лишен благословения!
Фомин пропустил замечание насчет Питера. Ну подумал чуть-чуть в Ярославском направлении. В том письме неизвестная писала ему, что проводит почти все свое время до глубокой осени в Мамонтовке. Неужели это могло сбить курс Доктора?
— Забудь об этом! Ты можешь перемещаться, — успокоил его Доктор.
— С вокзала на вокзал?
— Ты можешь перемещаться! Только не тяни одеяло на себя. Отсюда тебе без меня не выбраться, но там будет все в порядке!
— Не уверен. И вообще ты, по-моему, затеял безнадежное дело: я тебе и тут, и там обуза, — санкция Ассоциации всеобъемлюща, во всяком случае на выход отсюда!
— Но сюда-то ты как попал?.. Значит, переместился!
— Да ни фига не переместился! Я вывалился сюда из твоего перехода, у меня и раньше такое было! Усну в одном месте, проснусь в другом, но все это здесь и никак не дальше!.. Мне отсюда не выбраться…
Доктор с досадой огляделся, словно ища доказательства. Взгляд его снова уткнулся в расписание.
— Ну, что я говорил, смотри!..
Он указал на табло. Фомин непонимающе уставился на расписание.
— На дату смотри! — подсказал Доктор. — Вчерашний день! Ох и любишь же ты, Фома, свое прошлое! Или опять жалел, что со мной связался?
Фомин любил свое прошлое и жутко жалел, что когда-то связался с Ассоциацией и Доктором, в частности.
— Это твое перемещение! Ты можешь!
— Я есть хочу!.. — Фомин совсем не разделял энтузиазма Доктора.
Через пять минут они стояли, нежно и сладко обволакиваемые теплым запахом печеных пирожков «Русского бистро».
— Русское бистро — величайшее изобретение человечества, после паровоза, — делился Фомин с Доктором, заставляя стол дымящимися пирожками с капустой.
— Сейчас пивка, потом они остынут и мы их, — ласково бормотал он, поднимая осоловелые от предстоящего глаза на Доктора.
Было видно, что больше ни в какие переходы он не собирается и никакие замки с их смертельными петлями не в силах поколебать решение, принятое его пищеварительной системой. Стол ломился. Доктор с изумлением смотрел на разомлевшего приятеля, его переходы из одного состояния в другое пугали.
— Водочка, водочка, а вот водочка…
В бистро зашла старушка с потрепанной коленкоровой сумкой модной у хозяек 60-х годов. Шла она как бы по своим делам и ни на кого особенно не смотрела, опуская и поднимая взор, только между делом делилась со всеми: «водочка, а вот русская водочка, кому водочки». Глаза ее при этом, словно рентгеном, просвечивали каждого, кто попадался на ее пути, на предмет: может, не может, свой или ментовской?..
— Бабуля! — ласково позвал ее Фомин. — Ну-к, давай, что у тебя есть самого лучшего!
— Ты что с ума сошел?! — оторопел Доктор; но на столе уже стояла она, родная, прозрачная слеза, через которую видно, откуда есть пошла земля русская и другие несчастия самой большой политической географии.
И конечно, Фомин ничего уже не слушал, не слышал даже, после всех этих прыжков в окно, страшных Шуль, сержанта… Деловито, без лишних слов, но очень споро, как ханыга в подворотне, он хлопнул первые сто пятьдесят и начал вкусно закусывать.
— Ты только посмотри на нее! — сказал он, после исполнения первой позиции.
— Ни на кого не смотрит, а все видит: кому водка нужна, а от кого держаться подальше. Такую запусти на денек в министерства всяких дел, и с утечкой информации будет покончено навсегда! Она же выявит всех этих оборотней в погонах и предателей-космополитов, и Россия будет спасена! В который раз! Всего за один день, Док! Куда ФСБ смотрит, не пойму?! Ну чего ты смотришь на меня! Вот тебе бы она ни за что не продала, потому как ты чужеродный элемент, не наш! Это чувствуется, понимаешь! А я… — Фомин погладил себя по тому месту, куда исчезали пирожки. — Я здесь в доску свой, рассейский! Мне водочка полагается!