— Поэтому, — продолжал Доктор, словно не замечая, что творится со стариком, — я покупаю их у вас.
Он кинул старику невесть откуда взявшийся кожаный мешочек с деньгами.
— Откуда деньги, Док? — удивился Фома. — Это нечестно, мы могли бы взять такси, а не тащиться на лошадях!
— Это командировочные.
— Командировочные?! Тогда мне полагаются суточные и постойные! — заявил Фома.
— Суточные ты сейчас съешь, а с постойными пока постоишь, — невозмутимо ответил Доктор. — В смысле, попостишься.
— Док, нехристь оборотная, когда ты успел узнать про посты?
— На главпочтамте.
— Золотые? — раздался удивленный возглас мэтра Иелохима, развязавшего наконец дрожащими руками мешок, но он быстро справился с собой. — Вообще-то, маловато будет! — изобразил он неподдельную обиду. — Да и настоящие ли?
Он имел в виду, не наколдовал ли их Доктор.
— Чистое золото, дед! — успокоил его Доктор.
— Смотри, дед!.. — Фома показал вверх на верхушки деревьев.
Мэтр поднял голову, а Фома в это время молниеносно схватил с его ладони одну монетку и щелчком подбросил. Золотая монета заблистала обеими сторонами, стремительно поднимаясь вверх и пропадая за верхушками.
— Если она в течение пяти минут не упадет, значит настоящая, — сказал Фома обалдевшему мэтру. — Вот так проверяются деньги, старик!.. Пошли, Док!
— Э! э! Вы куда? — растерялся мэтр; он не знал, куда смотреть и поэтому быстро, как птица, вертел головой, смотря одним глазом на них, а другим — на небеса, и не решаясь сойти с места. — А монета?
— Отдай монету, — сказал Доктор.
— С чего ты взял? — удивился Фома. — Ты не можешь знать этого фокуса.
— Я знаю закон тяготения.
— Но есть закон Фомы, — сказал Фома, — который отменяет все эти мрачные оковы существования: тяготение, трение, сохранение… он гласит: всё есть Фома!
Доктор засмеялся от неожиданности.
— Интересно!.. И что есть Фома?
— Фома хочет есть!
— Ну так пошли, только монету отдай.
Мэтр все это время молча пялился на них, ни бельмеса не понимая в их речи, но твердо не веря в справедливость.
— Дед, лови!.. — Фома бросил мэтру монету. — Но ту все-таки подожди, она через пять минут упадет! — предупредил он.
Они уже заходили в харчевню, а мэтр все еще нерешительно переминался под деревом и поглядывал вверх.
— Странный народ! — удивился Фома. — Детских фокусов не знает!
Внутри харчевня была еще более неожиданна. Прямо от дверей, как в зале суда, шли высокие, по грудь, перила, отгораживая зал от выхода и заканчиваясь чуть ли не в центре зала у стойки или конторки трактирщика.
— Это чтобы никто не ушел от расплаты, — заметил Фома. — Мудро!
Они не спеша прошли до конца перил, ожидая, что их кто-нибудь встретит и приветит.
— О! А вот и Пиросмани!..
У конторки, где они остановились, ожидая хозяина, висела большая картина в простой деревянной раме. На картине, к их удивлению, была изображена величественная куча дерьма, над которым задумалась одинокая сивая кобыла. И как не старались Доктор с Фомой увидеть что-либо другое, более приличное общепиту, ничего у них не получалось. Над этим же, видимо, тяжело размышляла и лошадь, осторожно принюхиваясь. Выполненная в примитивистском стиле, она навсегда удивилась данному обстоятельству разновеликими глазами: «неужели это… мое?» — говорил весь ее вид…
Доктор внимательно посмотрел на Фому.
— Как это понимать?
— Так же, как и я — легко! — пожал плечами Фома. — Я уже видел такой сон, Док! Это со мной бывает. Да не смотри ты на меня так, было бы хуже, если наоборот! Лучше посмотри кругом, в какой сарай мы попали!
Потолка как такового в харчевне не было, но низкие поперечные балки, завешанные рогожами и веревками, стены, утыканные торчащими рогами и крючьями с цепями, бутафорским оружием и редкими плошками со слабым огоньком, создавали в харчевне атмосферу пыточной камеры, завсегдатаи которой решили перекусить и развлечься. Плотные сизые испарения, видимо из кухни, создавали особую атмосферу. Тяжелые, громоздкие столы были накрепко приколочены скобами к полу. Публика была самая разночинная по виду: пьяные солдаты и угрюмые крестьяне, солидные, степенные купцы и веселые оборванцы, пропивающие последние гроши, пара инвалидов и один тихий сумасшедший, трясущийся беспрестанно в углу под подобием иконы.
Дух коллективизма витал над этими табльдотами, и несмотря на полумрак, особенного уныния здесь не наблюдалось. Напротив. Слышались веселые возгласы и звон стекла стаканов и бутылей. Играла даже музыка, хотя и странная, под стать крючьям, свирепо торчащим в стенах. Вскоре Фома с Доктором обнаружили и сам источник музыки. Слепой скрипач со страшными белыми глазами ходил от стола от к столу, собирая дань в висящую сбоку торбу. И делать это ему было нетрудно, потому что скрипка его звучала зловеще и угрожающе: не понятно как, но скрипачу это удавалось. Она словно пленница рыдала у него на плече, но плач этот был потусторонний, похожий, скорее, на плач ломающейся фуганочной машины. Вместе с ней плакали все те, к кому скрипач подходил, плакали охотно и безутешно, и так же легко успокаивались, когда скрипач отходил.
— Фуганок-то волшебный! — шепнул Фома Доктору, так как ожидание затягивалось. — И фуги соответственные…
Время от времени пинком открывалась входная дверь и к какой-нибудь компании присоединялся запоздавший товарищ. Видно было, что многие здесь друг друга знают. Прошло довольно много времени и Фома с Доктором уже начали присматриваться, куда бы им сесть, не ожидая хозяина. И когда, наконец, отыскали в неверном свете свободный стол, к ним сразу подошел ражий детина то ли в переднике, то ли в бронежилете до половины бедер. Словно он наблюдал за ними откуда-то и ждал: сядут ли гости? Это был тот самый человек, что выходил к всаднику.
— Господа желают поесть или просто послушать нашу музыку? — спросил хозяин глухим, ничего не выражающим, голосом.
— А что есть такие меломаны, что специально приходят послушать эту музыку? — спросил в свою очередь Фома. — Маэстро всегда в таком ударе или это акустика?
Угрюмое молчание было ему ответом и молчание это затягивалось, а начинать обед с искусствоведческого диспута не хотелось, Фома уже захлебывался слюной от запаха, идущего с кухни.
— А что у нас с обедом, если репертуар не обсуждается? — спросил он миролюбиво.
Оказалось, что как меню ни обсуждай, все равно получишь что-то вроде жаркого из свинины. С картой вин было веселее: можно пиво, можно эль и какой-то то ли жег, то ли шок. При отсутствии желания выпить можно было убираться ко всем чертям, без напитков ничего не подавалось, недвусмысленно дал понять детина, возвышаясь над ними.
— А что пьют те господа? — спросил Фома, указывая на соседний столик, где гульба была в самом разгаре.
Парни в куртках ремесленников что-то орали вразнобой и пытались даже подпевать скрипке. При этом их лица становились похожи на рубанки — беззастенчиво открытый рот и вибрирующий там язык.
— Эль.
— Тогда и мне этого же бодрящего напитка! — решил Фома.
— А мне пива, — ответил Док на немой вопрос детины.
— Как, кстати, называется ваше заведение? — спросил Фома, любитель топонимики и приверженец Миклухо-Маклая.
— Без названия.
— Поэтично! — заметил Фома. — Вы дали это название?
— Это не название! — грубо ответствовал хозяин. — Мы не имеем названия, просто трактир. Это все?
— Все-таки что-нибудь из Мясковского и Сметаны!.. Для пищеварения, — попросил Фома.
Трактирщик с мрачным достоинством удалился. Они остались одни, если можно остаться одним среди орущего народа и глухой скрипки слепого.
— Итак, — прервал молчание Фома, — давай-ка, Док, все-таки разберемся, что происходит. Подведем, так сказать, временный итог.
— Давай, — меланхолично улыбнулся Доктор.
Временный итог оказался таким же, как и предыдущий: замки, угрожающие Фоме смертью, дыра, несущаяся где-то в поисках его же, куклы, посланные неизвестно кем, опять же за ним, и странное исчезновение Ирины. Но Ирина это уже слишком далеко, а дыры, по словам Доктора, вот-вот, на запятках!..
— Ясно, — проговорил Фома, резюмируя и отщипывая от куска хлеба, который принесла проворная толстая баба в переднике.
— Теперь мои замки, — сказал он, рассеянно поглядывая вокруг. — Ну, с дырой все ясно, от нее можно бегать всю жизнь.
— Но при этом спать по очереди, — заметил Доктор
— Да, представляю… смешно!.. Но вот второй замок? — Он в недоумении пожал плечами. — Я все-таки не понимаю, как он мог оказаться в зоне трансформации?
Фома вопросительно уставился на Доктора. Доктор молчал.
— Н-да… — заключил Фома, — в общем, я так понимаю, плохи мои дела?
— Плохи, — подтвердил Доктор.
— Тогда что мы здесь делаем? Почему бы нам его не нейтрализовать, вместо того, чтобы гонять здесь стрекоз и бабочек?
— Ну, вообще-то, мы здесь и по твоей милости, это наш общий переход.
— Ну так давай сделаем наш общий переход к моему замку!
— Давай! — пожал плечами Доктор. — Когда?
— А вот сейчас покушаем и полетим, — сказал Фома. — Но сначала нужно покушать! — широко улыбнулся он, завидев в глубине зала трактирщика.
— И еще… — Он наклонился к Доктору. — Я, конечно, раздолбай, но не настолько, чтобы оставить свой замок выхода в сверхъизменяющихся реальностях! Я не самоубийца, Док, и никогда им не буду!.. Что ты на это скажешь? Мне кажется, ты знаешь ответы на такие вопросы, ты же у нас теоретик…
Перед ними возник трактирщик и долгожданные дымящиеся горшки, пиво, эль, пучок зеленого лука.
— Ага! — торжествующе сказал Фома и поводил носом над горшком. — Пахнет, во всяком случае, горячим!.. Ты подумай, Док, что мне ответить, а после обеда поговорим.
Он с наслаждением впился в кусок хлеба, заедая горячее варево. За трактирщиком подошел и скрипач, и стал выпиливать у них над головами немыслимые рулады под аккомпанемент постоянно хлопающей двери. Несгибаемый аппетит Фомы выдержал только первые два такта безжалостной сонаты…