— Док? — спросил он, с трудом проглатывая кусок. — Как тебе эта резьба по жести? Или здесь такой народный обычай портить аппетит?
Доктор только рассеянно ухмыльнулся, думая о чем-то своем. Не хочет, оборотень, никуда лезть, вздохнул Фома, ну что ты будешь делать, все приходится самому!
— Любезный! — обратился он тогда к слепцу, и тот, наклонившись к Фоме своим страшным, мертвым лицом, стал играть тише, а по мере услышанного и вовсе перестал.
Дверь же продолжала хлопать…
— А что если тебе, Паганини ты безухий, сыграть эту сонату для двери со скрипом где-нибудь в ближайшем лесу в дуэте с бензопилой?..
Получилось громко, даже слишком. В трактире мгновенно стало тихо и, Фома мог поклясться, светлее от множества блеснувших в их сторону глаз. Двадцать семь! — сосчитал он сразу всех любителей именно этой музыки. Доктор закрыл лицо руками. «Ну вот!» подумал Фома. Молчание в трактире затягивалось и затягивало, словно паутиной, всех присутствующих, становясь невыносимым. Надо было что-то предпринимать. Что??
Фома успокоительно поднял руки, показывая, что в них ничего, кроме хлеба, нет.
— Господа! — примирительно возгласил он хриплым от волнения голосом; при этом он старался не смотреть на трясущегося Доктора, это его сбивало.
— Господа! Я просто спросил у этого замечательного музыканта, может ли он поиграть у нас на лесоповале! Мы там скоро сдохнем от тоски! — пожаловался он.
Никакой реакции! Фома поехал в другую сторону, всерьез опасаясь за свой горшок.
— Но раз вы против и я вас прекрасно понимаю, господа, я снимаю этот вопрос! Играй, дружище! — похлопал он скрипача по плечу, стараясь попасть в нервные окончания.
Потом что-то шепнул еще ему на ухо и скрипача как ветром сдуло.
— Ты словно притягиваешь все неприятности мира, — заметил Доктор.
— Нет, ну почему бы не повесить плакат? — возмутился Фома. — Мол, не стреляйте в скрипача, он играет, как надо!.. И подпись: народ. И приписка: глас божий — глас народа!.. Но тогда что за чучело тугоухое здесь за бога?
— Фома! — укоризненно протянул Доктор. — Ты не осторожен.
— Я однорожен, слава Создателю! И рожа моя, несмотря на единственность, чуть не пострадала!
Фома снова придвинул горшок, до этого предусмотрительно отодвинутый, поближе к Доктору.
— Знаешь, я уж подумал, что нам опять не дадут поесть, — не верил он своему счастью
— А-а, так ты поэтому попросил прощения, — хмыкнул Доктор. — И как это я не догадался?.. А что ты сказал скрипачу?
— Обещал скрипку заменить ржавой пилой и водить по шее, пока пила не затупится!
— Напрасно ты его обидел, — сказал Доктор, снова смеясь и прихлебывая пиво, мясо он уже давно отставил, безаппетитно поковырявшись в нем и почти не попробовав.
— Ты еще скажи, художника всякий обидеть может!
— И скажу… Мне просто интересно, как ты будешь с трактирщиком объясняться?
— А что это ты такой веселый в последнее время?
— Здесь веселая реальность, ты правильно сказал: все как бы сказочное… А еще сюда идет трактирщик.
Фома повернул голову к конторке и застонал:
— Нет, только не это! Док, сделай что-нибудь, я хочу есть!
В руках трактирщика, словно случайно, была бейсбольная бита или что-то вроде этого, если здесь бейсбол не знали. За ним полз скрипач и слава Синклиту пока не играл.
— Зачем же это вы, господа хорошие, сироту обижаете? — начал трактирщик без затей.
Фома тепло вспомнил манеры дворовых хулиганов, отлавливающих в глухих подворотнях одиноких и ломких, как спички, отличников. Он с надеждой посмотрел на Доктора: нет?.. точно?.. опять самому?.. ну тогда не обижайся!.. Затем бережно отодвинул горшок и вытер губы краем скатерти, не сомневаясь, что здесь такие манеры, если музыка такая. Потом..
— Он что тоже сирота? — радостно и громко удивился Фома. — Правда?!
Он словно не верил своему счастью.
— Ну, господа!.. (А весь трактир продолжал смотреть в их сторону) Предупреждать надо! Это же просто здорово!
— Сэр Джулиус, какая удача! Еще одна сирота каросская! — закричал Фома, обращаясь к Доктору. — Это просто праздник какой-то!..
— Это сэр Джулиус! — пояснил он всем окружающим и Доктору заодно.
Далее он стал развивать свою мысль уже более связно.
— Мы с моим коллегой как раз служим в Попечительском Совете Всех Лесоповалов и Фекалов Его Величества Изаеб… Иезибальда Справедливого!..
Фома подождал реакции, она была. Тишина стала такой, что он слышал, как со свистом летят его бессмысленные слова во все стороны от захолустной харчевни, пронизывая многотерпеливое пространство…
— И проводим перепись всех сирот королевства с тем, чтобы пополнить славные ряды лесоповальщиков и фекальщиков Его Величества. Одну сироту мы уже сегодня поймали и отправили туда! И этого тоже ждет великолепный трудовой приемник имени безымянной совковой лопаты и тачки!..
— Доктор! — продолжал Фома с тем же бессмысленным воодушевлением. — Достаньте наши бумаги!
— Доктор Сиротского Права, сэр Тот Еще Джулиус! — пояснил он присутствующим. — Отъявленный юлист!..
И пока Доктор копался у себя за пазухой, Фома повернулся к скрипачу со всей любовью, на которую был способен.
— Подойди ко мне, юноша! Я хочу знать твою печальную историю!
Сам он уже плакал. Онемевший и одновременно обмякший трактирщик попытался удержать слепца, но Фома вручил ему взамен бумагу, переданную Доктором. С таким же успехом он мог вручить трактирщику и пипифакс с надписями: чистит-чистит-чистит, — тот явно не умел читать и поэтому, как все неграмотные люди, смущенно вертел в руках бумагу, начиная потеть.
Фома изо всех сил гладил сироту по голове, ожидая рассказа.
— Ну, расскажи мне, юноша, кто были твои родители? Кто в детстве наступил тебе на уши?..
Но юноша упорно молчал.
— Нам не надо приемника, — проговорил наконец трактирщик. — Мы уже к нему привыкли. Правда, бельмастый?..
Он положил свою огромную ручищу на плечо слепца.
— Правда, — прошептал тот, глядя страшными глазами прямо в сердце Фомы.
«Вот не поймешь у них! — восхитился Фома. — То ли сотрудничество, то ли рабство, то ли, действительно, родство душ и при этом — «бельмастый»!..
— До чего же я все-таки люблю всякий простой народ, если б вы знали! — воскликнул он экзальтированно. — Вот так пообщаешься и словно откуда-нибудь нахлебался! Но!..
Он поднял палец и позволил полюбоваться им всему люду.
— Но королевский указ! — сокрушенно добавил он, забирая бумагу из рук трактирщика и заглядывая в нее, словно чтобы свериться с королевским текстом. Во весь лист, убористым почерком, в каждой строке по три раза, было написано, что он эффектно транжирит свое время, — и гербовая печать.
— А указ гласит: изыскать, выловить и собрать всех сирот королевства под наше королевское попечение!.. Какая забота! Какая высокая честь, мальчик!..
Фома снова погладил слепца так, что тот задрожал.
— Вы понимаете, что мы должны выполнить высочайший указ? — спросил Фома трактирщика, прочитав текст еще раз и не обнаружив ни слова подсказки.
Трактирщик, собравшись духом, подтолкнул скрипача в сторону зала и тот снова заиграл, но уже гораздо тише, как двигатель на холостых оборотах. Внимание присутствующих разом переключилось на музыку. Видимо, была в ней какая-то народность и неведомая Фоме гармония.
— Обед за счет заведения! — негромко проговорил трактирщик, и вытащил из кармана фартука еще две бутылки пива и эль.
Фома сморщился, забирая бутылки, и холодно произнес:
— Вы нас не поняли, сударь!
Трактирщик выпрямился и нервно вытер свои руки фартуком-бронежилетом. В огромной паузе Фома оценивающе посмотрел на него.
— Есть один выход, — медленно произнес он. — Вы!.. — Он сделал ударение на этом «вы». — Вы берете этого юношу на попечение, то есть обязуетесь воспитывать его, как сына, то есть усыновляете, в чем и распишитесь вот здесь! Вы согласны?. Очень хорошо!
Он перевернул лист, и быстро написав что-то, дал расписаться трактирщику. Тот долго сопел, ставя какой-то жирный знак.
— Что значит это распятие? — поинтересовался Фома.
— Томас, ваше благородие!
Доктор фыркнул.
— Так мы тезки, дружище! — обрадовался Фома. — Ну что ж, рад помочь!.. Только скажи своему подопечному, Томас, чтобы он играл подальше от моего стола. А то мне действительно захочется отправить его к нам на лесоповал. Его музыка навевает мне воспоминания о цехах сборки корпусов металлических судов. Понял?
Трактирщик кивнул головой: как не понять вас, сумасшедших!
— А счет вы нам все-таки выпишите! — бросил ему напоследок Фома, и передал бумажку Доктору. — Доктор Джулиус, возьмите королевский указ с распиской Томаса и спрячьте подальше!
Доктор прочитал: «Пацифист, чистоплюй, гинеколог… мужской!» — и подпись «Т» ы…
А Фома тем временем с чувством глубокого удовлетворения пододвинул к себе горшок. И пусть снова скрежетала скрипка, скрежетала она теперь уже робко, как и полагается этому инструменту, пред сильными мира сего.
— Я поем когда-нибудь? — риторически спросил Фома, и отхлебнул сразу полбутылки эля. — А ты мне пока расскажи про замок, — благодушно сказал он. — Какая же… штука сепелявая подняла его туда?
— Расскажу как-нибудь, — согласился Доктор. — Но поесть, похоже, тебе не суждено.
Дверь в очередной раз хлопнула и в трактир вошли два румяных молодца в форме.
«Стража!» — раздались голоса и в трактире стало вполовину тише. Форма стражников напоминала мундиры солдат начала девятнадцатого столетия, времен Ватерлоо и Бородино. Видимо, такая была одежда у участковых в этом королевстве. А вот физиономии их напоминали совсем другие времена, бегственные.
— Шули! — сказал Доктор, ничего не слышащему Фоме. — Сдается мне, что ты поешь в следующий раз.
Фома поднял голову. Шули, словно сомнамбулы, миновав перильчатый коридор, брели меж столиков, обходя их, начиная с ближайшего. Тактика та же — последовательность и неумолимость!