Только Реальности, хранящие в этом отношении «девственность» от посягательств Дна, могли и могут поставлять учеников для Ассоциации. Это негласный закон. Негласный, потому что может вызвать недовольство иерархов остальных реальностей. Но в этом есть резон: Реальности, хоть раз «оплодотворенные» Дном, вели себя как попало и их аборигенам веры не было: кто знает, чья там кровь?.. Не хватало еще ввести со временем в Святая святых, Синклит, исчадие Дна!..»
«Ассоциация являлась определяющим фактором жизни любого существа на этой стороне, просто самим своим существованием. Обозреть всю ее историю, определить пределы ее влияния, осмыслить принципы этого влияния и включенность её во Взрыв не мог, пожалуй, ни один индивидуум, пока не преодолевал Последнюю Черту. А там, за Чертой, кому она нужна эта Ассоциация?)))
…Школа была грандиозным зданием, как и Дворец Синклита, как же — Альма-матер! Остальные строения были бы обычны для любого другого города Ассоциации, если бы не были построены из прозрачного ячеистого материала — небольшие коттеджи, легко меняющие по желанию обитателя планировку и типоразмеры с пульта управления…»
«…тоже вели к ГоворящемуЧто-то. Я сделал двойной замок, меня вынесло куда-то в ослепительную тьму. И как гром — возникновение в этом сиянии Некто. Я не сразу понял, что это Он, что меня вынесло к Нему. Его глаза, кто видел эти глаза, тот и сам не…»
Фома стремительно двигался за Доктором, стараясь не отстать при переходах с уровня на уровень. Они шли уже довольно долго, но сказать сколько, Фома бы не смог, времени здесь не было, ощущение длительности происходящего было скорее забытой, но все-таки неизгладимой привычкой, зыбкая тень которой проявлялась даже при отсутствии времени. Да и само «движение» их было скорее внутренним «устремлением», чем физическим перемещением.
Мимо них, сквозь них, плотно и неизбывно «текла» Вселенная, но не та что видят непосвященные, а настоящий Открытый, не обусловленный Мир, и как назвать этот поток — энергией, информацией, сознанием, силой или пылью на унитазе, дело только вкуса. Все было здесь и сейчас, но для объяснения этого себе нужны были, во всяком случае, вначале, привычные координаты: время, пространство, плотность и так далее, — чтобы не впустить «дыру» в Открытый мир, опередить ее и накрыть блоком, что оказалось трудно даже двоим.
Место, где они могли отдохнуть, появилось неожиданно, как всегда здесь, в Открытом или О-мире, как его называли в Ассоциации.
— Что это было? — спросил он у Доктора.
— Твой кошмар, который ты почему-то упорно называешь жизнью.
— А здесь тогда что?
— Реальность.
— А разве это не моя жизнь тоже?
— Это — реальность. А там — твоя жизнь.
— А что такое моя жизнь тогда?
— Ты же видел, кошмар. Искажение вот этой реальности. Когда ты думаешь о реальности, что это такое, зачем, — ты ее искривляешь, получается жизнь, нереальность.
— А мне понравилось, — сказал Фома. — Я так жил когда-то?
— Почему когда-то? Ты и сейчас…
— Ты хочешь сказать, что моя жизнь там продолжается?.. Без меня?
— С тобой. Но и без тебя она тоже продолжается. Без тебя вот такого… — Доктор ткнул в него пальцем… — Но что-то твое, фантом, второе Я, остается и продолжает искажать реальность, поэтому тебя и тянет туда, даже выбрасывает помимо твоей воли. А там тебя ждут твои узлы, которые надо распутывать, а распутывать ты не хочешь. Вот такая у тебя там жизнь!
— Здорово!
— Здорово, да не очень! Ты потому здесь, что на самом деле она тебе не нравится, ты от нее устал.
— На самом деле, я здесь по твоей милости.
— Тебе здесь не нравится?
— Здесь хорошо, даже лучше — здесь никак. Здесь я струюсь, простите за интеллигентность, как вода, и все, и ничего не надо. Правда, иногда я чувствую, что не выучил уроки… не помню, но что не помню, тоже не помню. Все время кажется, что мне сказали: запомни это! — а я забыл.
— Это реабилитация, пройдет. Будешь струячить еще как раньше.
— То, что было в казино… я ничего не понял.
— То, что ты видел — кусочек, фрагмент в длинной цепи твоих неудач и не самый худший, надо сказать. Да еще теплое чувство, которое тебя подогревало.
— Теплое чувство?.. А-а! — догадался Фома. — А что, собственно, ты имеешь против теплого чувства? Тепло же хорошо.
— Да ничего, кроме того, что это обычное для жизни разделение. Разделили реальность отношением к ней, появились жизнь и смерть…
Доктор говорил, словно читал тезисы доклада:
— Разделили жизнь отношением к ней, появились приятие и неприятие и стали принимать или не принимать: что мое, что понимаю, нравится, что не понимаю, не мое, не нравится, боюсь, уничтожу. Потом приятие или неприятие жизни перенесли с нее на вещи и явления, потом на людей, отделив их от себя, разотождествившись. Это было уже легко, благодаря власти эго и либидо. Назвали Большое теплое Чувство, Любовь, сиречь.
— А она меня любит? — спросил Фома.
— Которая?
— Что значит которая? Есть еще одна?
— Если бы одна! Ты же там поэт, тебе не только на каждый сезон нужна возлюбленная, но и на каждую твою рифму и ассоциацию! По твоим пассиям и фуриям, как по святкам, можно антологию твоих стихов составить или календарь отпусков. Я только не пойму, почему тебя так тянет к проституткам?
— К проституткам тянет всех, Доктор. А у меня это познавательное, хотя лично я не помню ничего подобного.
— Знаю я ваше познавательное, читал: «И познал Абрам Сару…»
— Правильно, Библия — один из первых романов, написанных Эросом. Есть мужчина и есть женщина, когда они вместе это процесс, и этот познавательный процесс не остановить.
— Процесс это хорошо! — согласился Доктор. — Особенно любили этот процесс амазонки. А потом следовал другой процесс, почти безболезненный.
— Амазонки, проститутки! Где твой хваленый общий взгляд на вещи? Сам же и делишь! Нет проституток и амазонок, все они суть одно — Сары.
— Поэтому ты без разбора и… познаешь?
— Да, Док, но познаю, по всей видимости, многие скорби. Не помню я.
— Во-во, знать не знаю, ведать не ведаю, пребывал в беспамятстве. Удобная позиция.
— Чего ты так распалился? Я ж действительно ни хрена не помню.
— Да мне надоело тебя вытаскивать из борделей, баров, тюрем!
— Даже тюрем? — удивился Фома. — Здорово!.. А ты бы, конечно, хотел из библиотек, музеев… эстет.
— Ну, об этом приходится только мечтать.
— Ну вот, опять делишь, а я не вижу разницы.
— Конечно, ее и нет! Только выдергивать тебя из рук орущей благим матом девицы удовольствия мало, а сил тратится много!
— Лучше воскуриться фимиамом науке в библиотеке!
— Там во всяком случае никто тебя не держит руками и ногами. Да и черт с ними, но с тобой последнее время странные вещи творятся. Здесь ты хоть что-то помнишь, что происходит там, но там во всех твоих искажениях, особенно на Спирали, ты вообще все забываешь!.. Начисто! Невозможно тебя оттуда вытаскивать, ты сопротивляешься. Твоя работа, разрывы континуума, сама Ассоциация, кажутся тебе бредом. В общем, ты становишься буйным, неуправляемым и одновременно при этом, что самое странное, всего боишься и не хочешь возвращаться. Меня ты, естественно, тоже не узнаешь.
— Тебя?.. Почему?
— Откуда я знаю! Я кажусь тебе опасным сумасшедшим, который почему-то тебя знает.
— Интересные вещи ты мне рассказываешь! Что я там на самом деле в беспамятстве пребываю?
— Да я тебе эти интересные вещи рассказываю всякий раз, как у тебя случается переход и ты проваливаешься на Спираль! Причем с тобой переходы это всегда неизвестность. Попасть с тобой можно черте куда, только не в запланированное место. Но проваливаешься ты почти всегда на Спираль из-за своих узлов, хоть это хорошо, понятно, где искать. И вытащил я тебя в этот раз довольно легко. Когда ты начинаешь сочинять свои вирши или пишешь воспоминания, тебя легко найти. Ну, относительно…
Их островок тихо дрейфовал в странной и умиротворяющей палитре Открытого океана, напоминающей полуденные картины маринистов.
— И еще вопрос, кстати, чего это тебя потянуло на мемуары?.. Странно, все это. Но честно говоря, Фома, я уже устал.
— Но раз я не хочу уходить оттуда, значит, мне там почему-то нравится?.. Там действительно все так плохо или плохо только тебе, а моя жизнь на самом деле не так уж дурна?
— Твоя жизнь ужасна! — сказал Доктор тоном доктора, рассказывающего про долгую страшную болезнь. — Ты не знаешь, зачем ты живешь, ты ненавидишь как ты живешь, тебе все осточертело и обрыдло! Ты маешься сомнениями и не знаешь, чем заняться. От этого ты занимаешься, чем попало и с кем попало! Твоя жизнь беспорядочна и суетлива, и ты не принимаешь ни одного решения, не измучив себя до полного упадка сил, а после этого ты своего решения вообще не исполняешь. У тебя столько незавершенных дел, что по количеству их ты можешь поспорить с богами, а уж по замыслам с тобой не могут состязаться даже они. Ты велик в мечтаниях и ничтожен в исполнении!
— Хватит, хватит! — остановил его Фома. — У меня от твоего голоса зубы начинают болеть!
— Я говорю, с тобой что-то происходит.
— Я не пойму, если там все так плохо, почему ты меня так сильно пугаешь?.. И почему я все-таки не хочу уходить оттуда?
— Ты не хочешь уходить оттуда потому, что с точки зрения человека Спирали, это звучит дико и страшно, ты боишься. А дико тебе оттого, что ты все начисто забываешь и не веришь в это. Не зря тебя называют Фомой Неверящим.
— И мы больше туда не пойдем? — спросил Фома.
— Нет, если в том не будет необходимости.
— Ну, слава Говорящему! — вздохнул Фома. — Чего ж ты тогда так волнуешься?
— Дыра. Она нас настигает.
— А-а…
Фома задумался. Все, что рассказал Доктор, конечно, правда. Наверное, жизнь дерьмо. Доктор никогда не врал. Но Фома не мог сказать, что желание пожить эту жизнь совсем оставило его. Он не помнил деталей, но осталось чувство, впечатление о том существовании. Такая странная, страшная и полная бессилия от этого страха жизнь. Но на каждом углу, он это прекрасно помнил, под кучей мусора, под обидами и страхом, под всеобщим непониманием и равнодушием — любовь