— Внутрь?! — ужаснулся Леша так же, как до этого Фомин.
— Желательно свежее.
— Не, Андре, не надо! — попросил Леша. — Тебя здесь припрет, ты же вкуса коньяка не почувствуешь, а я под тебя четыре ящика закупил! И потом у меня приличное заведение, а ты со средней порцией на тарелке!
— Темнота ты, Леха! Кришна так лечился!
— Ну и где теперь твой Кришна?..
Еще один из экстрасенсов сказал ему, что все беды от «зацепок». «Зацепился» за что-нибудь и получай болезнь, горе, дурацкую судьбу. Не жизнь, а крючки сплошные, получалось, как в школьной раздевалке.
— Ну и за что я зацепился, по-вашему? — спросил Фомин.
Экстрасенс, примерно одного с ним возраста, долго смотрел вокруг него, вздохнул:
— Тяжелый случай, дорогуша!..
— Доктор, легкий лечится анальгином, именно поэтому я у вас.
— У вас дикая зацепленность за информацию, ну просто зашкаливает! Сосуд кармы, собственно говоря, уже переполнен.
— А за какую, простите, информацию я зацепился? Зацепка это что значит: я пытаюсь получить эту информацию или наоборот, я ее не даю?
— Вы очень правильно поставили вопрос, милый мой, очень правильно! Вы не даете информацию, держите ее!
— Так что это за информация?
— А я почем знаю, мой хороший, что вы скрываете от общества и людей…
Еще немного и Фомин стал бы «сладким» при той же голове. Лучше было уйти.
— Вы еще скажите, что я скрываю национальную идею и как нам обустроить Россию, оттого у меня и голова болит! — сказал он, забыв от злости, что экстрасенсам и прочим колдунам грубить нельзя, такого наведут!..
Так что Фомин, когда наконец решил обратиться к Беркуту, шел к нему только с тем, чтобы удостовериться, других методов, кроме пьянства, у него нет. И Ирине придется смириться, он и справку покажет, вытребует у Беркута! Было даже интересно, а что этот скажет, тоже молитва, пост, воздержание и экскременты?..
Но Иринин знакомый оказался не меньшим оригиналом, чем все остальные, хотя суть его метода Фомин так и не узнал. На двери его кабинета висел красочный призыв «Хочешь быть здоровым и счастливым?» и подпись: Беркут. Фомину очень хотелось быть просто здоровым. Счастья ему и так хватало, всякий раз после визита к Льву Андреевичу, он испытывал его с избытком, пять дней летая от ощущения невесомости головы.
Беркут оказался сонным худощавым мужчиной лет пятидесяти, с маленькими карими глазками и красивой седоватой шевелюрой а ля комиссар Катани. Он сидел за столом, обхватив голову руками, среди жужжащих мух и одуревал от полдневной жары. Фомин, посидев минуту у двери, куда его молча привела и посадила сестра, тоже стал засыпать и уронил брелок с ключами.
Колдун удивленно поднял голову.
— Вы ко мне?..
Но рассмотрев клиента, он окончательно проснулся и в ужасе схватился за голову.
— Ой-ё! — застонал он. — Вы с ум-ма сошли!
— А что? — несколько растерялся Фомин от такого приема и оглядел себя: все ли на нем в порядке, может брюки не застегнуты?
— Да вы покойник! — бегал по кабинету Беркут. — Разве можно жить с такой дырой?
После такого начала Фомин, было вставший, снова опустился на стул. Это вам не дерьмо есть — быть покойником!
— Постойте, постойте! — остановился вдруг целитель перед ним, но на почтительном расстоянии. — А вы действительно живой?
На это Фомин не нашел что ответить, он находился в таком глубоком нокдауне после первых слов колдуна, что ему было трудно доказать обратное. Одно дело, когда тебе в трамвае говорят, что ты покойник, но когда это говорит врач, целитель и рвет при этом свои роскошные волосы от отчаяния, поневоле задумаешься, а жив ли я действительно?
— У вас в башке такая дыра, словно вбили клин пятиметровый! Чем вы насолили им?
— Кому это им? — опомнился Фомин.
— Там! — показал пальцем вверх Беркут.
— Ничем… — Пожал плечами Фомин (и здесь дурдом!) — Я попал в аварию.
— Да авария — фигня! В аварии вы погибли!
— Как погиб? — Фомин уже ничего не понимал: авария — фигня, но он в ней почему-то погиб! Хорошенькая фигня! — А как же? Я же…
Он жестом показал, что он-то здесь…
— Причем уже давно! Я сам удивляюсь! — продолжал нагнетать обстановку целитель (при этом он не подходил к Фомину ближе, чем на два метра). — У вас карта мертвая! Видимо, кому-то оч-чень нужна ваша башка!
— Нужна моя башка? — Фомин разозлился. — Дайте мне другую, я с удовольствием отдам эту кому угодно!
— Да вы не разбрасывайтесь своей башкой, она у вас уникальна!.. Это же энергетическая бомба! Я такого еще не видел! Ну-ка, ну-ка, закройте глаза!.. Ой-ё! — опять застонал он.
Не так громко, как в первый раз, но с еще большей безнадегой. Фомин в испуге сразу открыл глаза, хотя и не мог представить себе что-нибудь хуже, чем покойник. Не знающий покоя покойник?..
Колдун опять держался за голову.
— Что, я опять живой? — невесело пошутил Фомин.
— Да нет!.. — Беркут как-то уж совсем отчаянно махнул рукой. — Вы зомби! Только благодаря этому клину вы и живете. Если его вытащить… ну, в общем, вы в курсе.
Фомин несколько секунд осмысливал сообщение, вернее, диагноз, а колдун жадно закурил, с интересом и опаской щуря глаза на что-то над головой Фомина, на клин, наверное.
— А что с головой-то? — спросил Фомин, опомнившись зачем он, собственно, пришел.
— С башкой-то? — задумчиво переспросил его Беркут. — А что с башкой?
— Так, болит!.. — Фомину захотелось ударить щуплого оракула.
— А-а! — дошло до того. — Нет, только вместе с башкой! — безапелляционно сказал он.
Фомин почувствовал, что устал от всякого целительства вообще и от этого целителя в частности. Голова его болезненно заныла.
— Слушай! — схватил он Беркута за воротник, но стараясь не нервничать из-за боли. — Вот это не башка! Это у тебя, может быть, башка, а у меня голова!
Он встряхнул Беркута, как бы утрясая ту крупицу знания, которую передал, среди общего мозгового мусора, но тот нисколько не испугался. Видно было, что ему не впервой страдать за свой диагноз.
— Ну, вместе с головой! — пожал он плечами: какая, мол, разница! — Здесь ведь, молодой человек, главное то, что вместе, а как это назвать: кумполом или светильником разума, — все равно!
Фомин отпустил его, понимая, что теперь ему действительно все равно, что у него на плечах, лишь бы не болело.
— Конечно, вам вряд ли кто это скажет, — продолжал Беркут, — и вас будут лечить до тех пор, пока вы сможете платить. Но это бесполезно. Три часа, ну максимум полсуток, это все, что можно сделать для вас. Поймите меня, молодой человек, вас вылечить нельзя, вас нет. Здесь, во всяком случае.
— Здесь, это где? — спросил Фомин, не успевая за мыслью целителя. — В кабинете?
— Здесь это здесь, на земле, — грустно сказал Беркут.
— На Земле? — изумленно переспросил Фомин, потрясенный масштабами, в которые его постоянно втискивали, а точнее, выпихивали: планетарные, вселенские.
— Но у меня есть человек, который снимает боль почти на неделю! — воскликнул он.
— Да? — удивился Беркут и покачал головой. — Я бы не рискнул так далеко заходить. А позвольте спросить, кто это?
Фомин показал визитную карточку.
— Не слышал о таком. Ну что ж, отчаянный человек! Или… — Беркут не договорил. — А зачем вы ко мне пришли, если у вас есть такой человек?
— Я страхуюсь, — сказал Фомин. — Вдруг с ним что-нибудь случится и что я тогда буду делать с такой головой? Ее можно будет только разбить.
— А-а!.. Да-а, — согласился Беркут, и вдруг словно выключился, потерял всякий интерес к Фомину, во всяком случае вид у него опять стал сонный.
— Ну что ж, желаю удачи! И не вздумайте давать мне деньги! Не подумайте, что я альтруист, просто не хочу оказаться в радиусе действия вашей дыры.
— Что это за дыра такая, что вы все боитесь?
— Дыра это смерть, молодой человек, — сказал Беркут. — А смерть велено бояться.
— Кем это велено?
— Природой, молодой человек, природой. Космосом! А вы с вашей головой как отрицание ее, это страшно!
— Да идите вы со своими сравнениями! — хлопнул дверью Фомин.
— Дыра, смерть! — продолжал он в коридоре.
— А мне не страшно?.. С такой болью? — обратился он к какой-то старушке с банкой мочи в руках.
— Бог с тобой, сынок! — качнулась та в сторону, оберегая драгоценную жидкость.
«А мне не страшно? — продолжал кричать внутри себя Фомин, выйдя на улицу. — Один хоронит, другой дерьмом кормит! Вот уж действительно болезнь расширяет кругозор!» Он даже справку забыл взять для Ирины, настолько стал необозрим его кругозор.
Что это за дыра такая, тоскливо недоумевал он, что даже колдуны меня боятся? Первый экстрасенс, Феофан, тоже отказался брать деньги, говоря, что ничего особенного не сделал. Отказался и осторожный и ласковый «зацепщик». Тогда он принял это за причуду, за какой-то вариант честности, даже профессионализма. Теперь это его насторожило и растревожило: что, черт возьми, происходит?..
Вот Лев Андреевич денежки брал, не теряя своего обычного сияния! Правда это происходило после того, как Фомин вставал с кушетки с прозрачной и легкой головой.
— А в чем, собственно, дело? — спрашивал он. — Почему она болит?
— Последствие травмы, — отвечал Лев Андреевич.
— И что, так будет всегда?
— Нет, это пройдет. Когда-нибудь это пройдет, — успокаивал Лев Андреевич.
Но его сияющий вид странно диссонировал с тем, что он говорил. Словно анестезиолог получал огромное наслаждение от лечения Фомина и ему было бы трудно расстаться с таким «кейсом». Мура какая лезет в голову, обрывал себя Фомин, но были и другие странности, которые вызывали у него желание развязаться со Львом Андреевичем.
Кабинет его всегда был пуст, никто даже не заглянул туда ни разу и у его дверей не сидели страждущие, хотя, казалось бы, такой специалист, чародей! Да и сам чародей работал как-то странно. Один раз Фомин заскочил в «Мединкор» без звонка, боль только началась, а он был поблизости. Обычно он терпел до последнего и как мог оттягивал визит, сам не зная почему. Кабинет анестезиолога был закрыт, что неудивительно при его совместительстве, удивительным было то, что никто не мог вспомнить, кто это такой, когда Фомин стал расспрашивать, никто, кроме одной регистраторши.