«Спасти? Он сказал: спасти? Что он имел в виду — Ассоциацию?! Неужели ей самой что-то может угрожать? Да еще в связи с Томасом! Ну ладно — мне, Сати, еще кому-то лично, но организации!.. Что-то я ничего не пойму последнее время, ни Сати, ни председателя. Ну подумаешь обострение с Томбром! При чем здесь Томас и опасность? Почему они связывают Томбр с этими выходами, что Сати, что Светлейший. У Сати, правда, одни экивоки, но Светлейший-то прямо выразился: «Найти, только это может нас спасти!» Только?!
А если он не найдет, ничего уже Ассоциацию не спасет? Все — конец? Хана, как говорят на окраинах?.. И от чего спасти?.. А спросишь у них, так сразу чувствуешь себя полным идиотом! Словно мешаешь!.. Ох, зря он засел за этот департамент, гонял бы да гонял сейчас вместе с Зетро этих тварей по всему периметру, и голова не гудела бы от забот и мыслей дурацких! Ну, где теперь искать этого охламона? Он может быть где угодно и, к тому же, когда угодно! Пока я его вычислю, пройдет уйма времени»
Фомин увидел светлеющий на фоне ночи край перрона. Людей впереди уже не было — только сплошные линии путей, уходящие в темноту. Их стальной блеск, резанув глаза, словно разбудил его. «Странно, такое впечатление, будто я бегу всю жизнь. Я уже был на этом перроне!»
— Только не думай ни о чем опять! — крикнул Доктор и оттолкнулся от края платформы.
Фомин сделал то же самое. Последнее, что он видел и слышал — это дым, стрельба, крики и резкий свист маневрового паровоза. «Я точно здесь был!»
Сообщение застало его на переговорах — расселение коммунальной квартиры, что может быть интереснее? Только раздел имущества бомжа его прайдом, может быть. В переговорной явственно ощущался аммиачный запах свары, не хватало только короткого замыкания, спички или неосторожного слова, чтобы переговоры перешли в потасовку, что было бы совершенно не удивительно. Запах перегара и склоки, выделяемый клиентами, был их естественной средой, их коммунальным адом, где они родились, если верить выпискам из домовых книг и лицевым счетам, разложенным на столе в оправдание непомерных требований и взаимных обвинений.
Только через час Фомину удалось угомонить заклятых соседей выкладками цифр и железной логикой, а еще через полчаса они подписывали эксклюзивный договор на расселение. Ирина расчувствовалась у него на плече, клянясь, что больше никогда в жизни не будет заниматься расселением коммуналок — ни за какие деньги! (Какие деньги, недоумевал Фомин, остаться бы при своих!) Она три раза выбегала из переговорной, чтобы скрыть истерику и желание расцарапать кому-нибудь лицо.
— Как ты с ними? Это же не люди, это тараканы какие-то?! — приговаривала она, шмыгая носом.
У нее было счастливое детство и «тараканище» Чуковского был самым страшным его воспоминанием. В награду за это, а также за то, что она втянула его в эту тридцатилетнюю коммунальную вендетту, не сулящую ничего, кроме головной боли, она повела его на Гамлета. А потом появился Доктор…
ЧАСТЬ 3. ГРАФ
И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.
23. Королевское приглашение
Вокруг были скалы. Пахло морем и неприятностями. Моросило.
— Довольно хмурое местечко! — заметил Фома. — Это уж точно твой переход, Док, у меня не такое суровое воображение! А?..
Доктор осматривался. Они стояли на высоком голом утесе и вокруг, насколько хватало глаз, было серое небо с потеками черно-бурых скал. Сильный ветер властвовал над этими местами безраздельно и, видимо, постоянно, потому что растительности они не видели никакой — ни деревца, ни даже кустика. Между порывами ветра слышался далекий и грозный гул прибоя. Дождь и туман, поднимающийся снизу, значительно ограничивали и так безрадостную панораму, в общем, пейзаж на любителя.
— А ты романтик! — снова заметил Фома, пытаясь разглядеть хоть что-то похожее на цивилизацию. — Ну и что, так и будем мокнуть?
Стоять на открытом голом утесе под дождем и ветром, было не уютно.
— Вон там!.. — показал Доктор, голос его был хрипл.
Примерно в двух милях отсюда, в ущелье, между двух причудливо изломанных пиков и обрывков тумана, можно было заметить нечто, похожее на рукотворное сооружение.
— Ну и глаз у тебя! Что это?
— Похоже, то, что нам нужно. Идем!
Доктор двинулся вниз по едва заметной тропинке, среди мхов. Было скользко, тропинка опасно петляла между обрывов и отвесных стен, приходилось преодолевать некоторые участки пути с помощью рук. Фома исчертыхался, срывая ногти и обивая колени. Прошел час, посвященный больше альпинизму, нежели туризму.
— Слушай, Док, мы будем ползти по этим скалам целый день, пока доберемся до места! — не выдержал он, сорвавшись в очередной раз с отвесного карниза.
— Что ты предлагаешь?
— Может быть, мы сделаем еще один переход — отсюда? Какого хрена мы здесь делаем? Нам ведь нужен мой замок, а его, похоже, здесь нет, я в таких крайних условиях не работал, не моя стихия!
— Нас вынесло сюда, значит, надо все проверить, нельзя прыгать туда-сюда.
— Начинается! — застонал Фома. — Ну хоть поближе-то мы можем подобраться, не пользуясь карачками? Давай переместимся, ведь ноги себе поломаем, пока дойдем!
— А что я, по-твоему, пытался делать на утесе? — спросил Доктор. — Думаешь, мне охота ползать по камням? Тут такой фон, что не только телепортироваться, подпрыгнуть невозможно! Такое впечатление, что здесь стоят отражатели против наших фокусов.
Тропинка снова сделала крутой поворот, и они неожиданно увидели строение прямо перед собой. Это был замок или монастырь, состоящий из нескольких высоких башен с острыми крышами и коротких переходов между ними. Крепостных стен у замка не было, это было ни к чему, замок стоял на скале и войти в него можно было только с одной стороны, по узкой выдолбленной в скале лестнице с двойной колеей для колес.
Учитывая это, да еще крайнюю безлюдность и суровость этих мест, можно было смело сказать, хозяева замка никогда не спускали свой флаг на милость победителя. Замок стоял открытый их взору, как на ладони, буквально в ста метрах, но во все эти сто метров зияла исполинская пропасть без дна.
— Бездна! — мрачно констатировал Фома. — Ну и что?..
Он повертел головой. Пропасть с обеих сторон терялась в ущельях.
— Будем обходить? — мрачно спросил он. — Или все-таки ты найдешь способ переместиться? Мне почему-то кажется, что мы не будем уходить за горизонт, чтобы вернуться сюда же, но с той стороны — пожалеем ноги!
Доктор хмыкнул:
— Ну, если только попробовать по понятиям? — Он с сомнением посмотрел на Фому.
Фома взорвался:
— Да хоть по фене блатной, Док! И ты столько ждал?
— Ты можешь не пройти!
— Ты же пройдешь? Ну и я за тобой!
— Здесь немножко иной принцип. Это, кстати, поможет нам пройти отражатели, они настроены на обычные штучки, но предупреждаю, это опасно…
Доктор вкратце рассказал, что передвижение по понятийным категориям слишком узко сегментировано, чтобы вызывать сильные пространственные изменения и поэтому отражатели, настроенные на весь спектр пространства, не улавливают эти перемещения. Главное, выбрать нейтральную составляющую, лучше на квантовом уровне и, настроившись на нее, передвигаться. Они договорились на какое понятие настроятся, чтобы быть вместе в случае чего, хотя это и не обязательно.
— Если отвлечешься… пропасть без дна! — предупредил Доктор.
— Обижаешь!
— Ну, тогда вперед!..
Фома прыгнул за Доктором прямо в пропасть. Последнее, что он видел это как страшно, рывком, приблизились острые уступы склонов, обнажив на секунду смертельный оскал без дна. Потом — серая невесомость среди серых же размытых, как акварельные потеки, скал. Инерция прыжка и падения кувыркала Фому некоторое время, затем движение выровнялось, и он с любопытством стал присматриваться к деталям пространства, в котором они перемещались. Оно имело слоистую структуру и было плотным и ощущалось, как воздух под высоким давлением.
— Приготовься, сейчас выходим! — прозвучало у него в голове.
Краски стали резко сгущаться, и Фома, успев различить приближающуюся площадку в калейдоскопе меняющихся цветов, сгруппировался…
Они стояли под замком, точнее, под скалой, на которой был выстроен замок. Вблизи он казался еще более отчужденным из-за своей готической устремленности вверх, высокомерный, холодный, серо-черный. Над одной из башен развевался желтый флаг с пятью или шестью голубыми кольцами.
— Олимпийская деревня! Неизвестные миру спортсмены-отшельники организовали кузницу рекордов Гиннеса. Что дальше? — спросил Фома.
Доктор молчал, закрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то.
— Может, просто пойдем и поздороваемся? Скажем, что странники, да, собственно, так оно и есть!
— Плохой фон, — проговорил Доктор. — Не думаю, что здесь жалуют странников.
— Ну хотя бы крышу над головой — обсушиться! Не мокнуть же тут!..
Ветер у подножья башен утратил ураганный напор, но дождь изматывал своим ледяным постоянством. На них не осталось сухой нитки…
Когда они подошли к сторожке возле ворот, смотритель в монашеском клобуке уставился на них, как на привидения. Лицо его, похожее на львиное, со страшно расширенными глазами, не вмещало всего удивления и нижняя челюсть слегка отвалилась, увеличивая емкость лица.
— Согреться, обсохнуть, люди добрые! — объяснил Фома, обстоятельно поздоровавшись с безмолвной физиономией.
Бесполезно. С нижней губы уже потекла слюна, а смотритель так и не пришел в себя.
— Может, немой? — спросил Фома у Доктора, и снова обратился к сторожу:
— Холодно, дождь!.. — Теряя терпение, он обнял себя и показал вверх: мол, каплет, дубина!.. Где братское милосердие и гостеприимство?..
Ворота холодно высились над ними и ни души вокруг, кроме этого Ричарда Львиное Рыло.
— Вы откуда взялись? — наконец услышали они голос, исполненный того же удивления, что и физиономия.